Незаметно подкрались Новогодние праздники. Новый Год – праздник семейный. Я больше не мог обижать родителей, они хоть и виноваты в сокрытии правды, но времена изменились, теперь я тоже многое скрываю, потому что правда бывает не просто горькой, а смертельной. Ненавидимое мною в детстве определение «Ложь во спасение» обрело смысл и получило право на существование. Черно-белый мир оказался не таким простым, как думалось до сих пор. Наверное, я взрослею. Или старею.
Новый Год я встречал в родном городе, с родителями и Любой, пришедшей к нам в гости. С ее мамой в это время сидел ее папа.
Звучали тосты за счастье и за меня с Любой. Мы с ней поднимали бокалы с соком. После боя курантов и посиделок за столом я проводил Любу домой, там мы еще раз встретили Новый год, теперь с ее родителями. Следующие дни, включая Рождество, я провел в родном доме. Днем мы с Любой были у нее или гуляли в то время, когда ее папа был свободен и оставался дома, а на ночь я возвращался к родителям. К нам зашла тетя Зина (пусть остается тетей, язык не поворачивается называть ее бабушкой, так же, как величать себя племянником Маши). Она поздравила с прошедшими праздниками и поинтересовалась, как дела у Маши. Однажды тетя Зина мне звонила, мой обтекаемо-обобщающий ответ ее не удовлетворил: я сказал, что у Маши все по-прежнему, а со стороны в ситуацию лучше не вмешиваться, со временем все рассосется само собой. Сейчас тете Зине хотелось подробностей. Сдавать Машу с потрохами я не собирался, она сама расскажет родителям все, что сочтет нужным. Не хотелось оказаться в роли стукача. Мой рассказ ограничился общими фактами: Юра тянет с предполагаемым разводом, Маша в будущую свадьбу с Юрой по-прежнему верит, но встречи у них все реже и реже. По поводу работы Маши тоже пришлось выкручиваться, предположениями не поделишься, а истина мне неизвестна. Я поведал о том, чего Маша не скрывала: она – официантка в хорошем заведении с достаточной и даже, можно сказать, достойной оплатой. На прощание тетя Зина просила приглядывать за дочкой, а если что-то не то – сразу звонить. Пришлось пообещать, хотя, естественно, выполнять просьбу я не собирался, иначе звонить пришлось бы постоянно, «если что» – у Маши это стиль жизни.
Многодневные праздники закончились, мои родители и папа Любы вышли на работу, и меня позвали оставленные в другом городе дела. Я отправился в квартиру, где меня ждала (впрочем, не меня и не ждала) непредсказуемая соседка.
Ее не оказалось дома. Странно, вечер вторника у Маши строго расписан и соблюдался непреклонно, это единственное время в течение недели, когда ни торнадо, ни землетрясение, ни всемирный потоп не могли освободить Юру от «похода "в качалку"». Я специально приехал позже, чтобы не мешать им с Машей.
За праздники в квартире ничего не изменилось. Честно говоря, взгляд ждал разгрома и вселенского бардака, если не борделя. Ничего подобного. То ли Маша взялась за ум, то ли праздники у нее не удались, то ли домработница приходила прямо перед моим приездом.
Я сообщил Любе, что добрался хорошо, мы поболтали по телефону, затем я известил учеников, что репетитор снова в городе и можно составлять новый график занятий. Позже, погруженный в компьютерную игру, я иногда возвращался в реальность, взгляд прыгал на часы. Время за полночь, а Маши не было. Почему-то я волновался. Образ жизни Маши допускал все что угодно, в любой миг могло случиться страшное и даже худшее. Будь у меня на Машу влияние или какие-то права, пусть самые маленькие, я запретил бы ей гулять до ночи. Как минимум, просил бы сообщать, где она и когда придет. К сожалению, права соседа по квартире таких возможностей не давали, и вызванную беспокойством заботу Маша примет за вторжение в личную жизнь.
Домой она пришла в три часа ночи. «Пришла» – неправильное слово, ноги ей не повиновались. В замке провернулся ключ, входная дверь отворилась, и мой взгляд, направленный на уровень лица Маши, действительно обнаружил там Машу – на руках здоровенного мужика в классическом черном костюме при галстуке. Пришлось перевести взгляд выше, почти под потолок. Доброжелательности и других эмоций на увиденном там лице не было ни на грош, только деловитая отстраненность. Я тоже гляжу на мир отстраненно, но моя бесстрастность – от натуры интроверта, не я существую в большом интересном мире, а мир существует вокруг меня, и, по собственному желанию или вынужденно, я иногда снисхожу до соприкосновения с ним. Маша смотрела на мир иначе, она любила жизнь, и жизнь в ответ любила ее, причем во всех смыслах, как положительных, так и не очень.
Доставивший Машу мужчина выглядел крупным бизнесменом, но выражением «морды лица» (в его случае подходило именно это расхожее словосочетание) относился, скорее, к противоположному лагерю – к тем, кто бизнесменов потрошит и окучивает. Впрочем, бизнесмены бывают разные, мои знания о них – в основном из кинофильмов.
Здоровяк пронес Машу в гостиную, положил бесчувственное тело на диван и вышел, не сказав ни слова. У меня вопросы тоже остались при себе, отвлекать такого человека, олицетворявшего выражение «ходячая неприятность», не хотелось.
Происходившее с Машей в чувство ее не привело. Еще не ложившийся, я сразу вышел. В нос ударил запах алкоголя, заполнявший квартиру. Опять на те же грабли?!
Машу принесли одетой, так она ходила по улице – в куртке с меховой оторочкой, вязаной шапочке и высоких ботинках на шнуровке. Всю одежду, от кофты под распахнутой курткой до яркой шерстяной юбки, пропитали следы отторгнутого желудком. Вид предельно отвратный. И запах. И вообще. Свинское состояние – признак свиньи. Лучшее, что я мог сделать – уйти к себе и закрыть дверь, совесть требовала оставить Машу как есть, чтобы утром ее собственная совесть тыкала в глаза: «Посмотри на себя. Не стыдно? Как докатилась до такого?» Другая часть моей совести возражала первой части: «Нельзя оставлять человека в беде, надо помочь».
Что сделала бы Люба на моем месте? Такой вопрос даже не встанет, помощь ближнему у Любы в приоритете.
Я выдохнул и взялся за дело.
Не понимаю, как можно не очнуться, когда с тобой творят такое. Маша напоминала куклу, ей было все равно, что с ней делают, руки и ноги болтались плетьми, только лицо иногда морщилось, и я боялся, что последует очередное извержение. К счастью, обошлось, наполнение желудка вышло наружу задолго до возвращения домой, а позже, как видно, ничего нового туда не поступало.
На пол отправились шапка, куртка, ботинки, с трудом снятая кофта…
Край юбки выпал из рук, едва я приподнял его. На Маше не было нижнего белья!
Я сглотнул и огляделся. Что делать?
Для начала нужно открыть комнату Маши. Связка ее ключей, оставленная здоровенным доброхотом, все еще торчала снаружи в замке входной двери. Я запер дверь в квартиру и отпер спальню Маши. Как и прежде, внутри царил бардак. Все было как раньше, только на стене появился календарь на текущий год, и на комоде из груды вещей выглядывала яркая коробочка, раньше я ее не видел. Не видел потому, что не торчала так явно. Новый гаджет, очередной подарок? Взыграло любопытство. Бессовестно шариться по выдвижным ящикам и полочкам я, конечно же, не буду, я не такой, но почему не глянуть, если вещь лежит на виду?
Лучше бы не глядел. И хорошо, что Маша в отключке, не видит моей реакции. В коробке с прозрачным верхом лежал силиконовый заменитель мужчины. На присоске. Размер присоски намекал, что следы мне знакомы. Я боялся обернуться к зеркалу шкафа.
Не зря боялся.
Пылая ушами, я расстелил постель, вернулся в гостиную, избавил Машу от последних вещей, натянул на нее снятые с сушилки трусики и перенес в кровать. Безвольное тело покорно принимало все, что с ним совершали.
Отсутствие нижнего белья не давало успокоиться: Маша сняла его сама или кто-то снял его позже, когда она собой не владела? Возможно, утром придется звонить в полицию, но сначала дождусь, пока Маша проснется и придет в себя, нельзя предъявлять ее полиции в таком виде.
В постели у меня дрожали руки. Заснуть после такого? Ага, попробуйте.
Надо отвлечься, иначе неизвестно, чем кончится дело. Что только не лезет в голову, когда в соседней кровати лежит не осознающее, что с ним творят, безвольное женское тело.
На открытом ноутбуке вспыхнул новорожденный текстовый файл – пустой, как межзвездный вакуум, и светлый, как мои надежды на счастье. Возникло заглавие: «Любить – значит, верить». Это будет рассказ. Про чужую жизнь. Другие люди будут решать свои проблемы.
Я еще не писал рассказов. Оказалось, это очень просто. Нужно представить других людей, влезть в их шкуру и описать, что они чувствуют, когда жизнь возьмет за жабры.
Спать я лег после того, как шторы осветились первыми рассветными лучами.
***
В едва разлепившиеся после бессонной ночи глаза бил яркий свет, солнце стояло почти в зените. За дверью было слышно, как Маша ходила то в ванную, то на кухню. Вставать не хотелось. Я потянулся к ноутбуку. По пути рука задела и потянула за собой зарядное устройство, оно грохнулось на пол. Пришлось вставать и класть его на место. По звукам Маша догадалась, что я проснулся.
– Алик, не спишь?
С той стороны двери послышались шаги, они приближались. Я еще не одевался, поэтому прыгнул обратно в кровать и натянул одеяло по горло.
– Не заперто.
Маша вошла. Для посещения комнаты одиноко живущего парня ее одежда не предназначалась, но футболка и трусики давно стали домашней одеждой. В конце концов, не наряжаться же как на свадьбу, чтобы на минутку заглянуть к соседу по общей квартире?
Первый раз в жизни Маша вошла в мою комнату. Во всяком случае, в прошлом ни одного такого факта не припоминалось. Дверь в мою спальню почти никогда не закрывалась, но Маша и я строго придерживались границ личного пространства. Жаль, что так же не получалось с ванной и туалетом. Но к последнему быстро привыкаешь, былая нетерпимость уступила место периодическому недовольству, а иногда мне даже нравилось наблюдать за Машей сквозь полупрозрачную занавеску.