Помечтаем».
В понедельник бывший парень Маши, уже надоевший мне Захар, приехал еще раз. Удивляюсь его настойчивости. Живет в другом городе, но ради Маши…
Нет. Ради себя. И ради своих представлений о Маше. Захар живет мечтами, как и я живу мечтами о Любе. Разница между нами в том, что у меня с Любой будет ослепительное будущее, а у Захара с Машей было прошлое. Возможно, тоже ослепительное, не зря же парнишка никак не успокоится. Я его жалел и, скажу честно, немного завидовал ему. У него было прошлое, у меня нет. В настоящем прошлое ценнее будущего, призрачное будущее то ли будет, то ли нет (человек, как говорится в известной присказке, предполагает, а Бог располагает), а прошлое было точно. С этой точки зрения Захар богаче меня.
Я возвращался от ученика, погодя стояла изумительная, как у классика: мороз и солнце, день чудесный. От сверкавшей белизны рябило в глазах, с ледяной горки с визгом катались дети, дворник расчищал тротуар, несколько водителей откапывали от снега занесенные за ночь машины. Захар стоял на другой стороне двора, довольно далеко, но я узнал его сразу. Судя по всему, он приехал давно и выслеживал. Захар опять сфотографировал меня телефоном на фоне подъезда, к которому я подошел, и отвернулся. Я поднялся в квартиру. Внутри было тихо, Маша, наверное, спит или собирается на работу. После отъезда Юры она работала почти каждый день, ей дали возможность проявить себя, чтобы со временем пошла на повышение. Маша старалась. Отныне выходные у нее получались вразброс, стабильно – только вторники. Наверное, это сделали по ее просьбе – день свиданий с Юрой обязан был оставаться свободным. Даже в отсутствие Юры, как в эти недели, пока он не вернулся с отдыха.
До времени, когда Маша уходила, было далеко, но подготовка занимала у нее уйму времени, ванна почти всегда была занята головомойкой и разными умащиваниями себя для души и взора клиентов, и на эти часы я назначал выездные уроки. Сегодня второй из назначенных уроков сорвался в последний момент. Не по моей вине. Я уже приближался к дому клиентов, когда у хозяев что-то случилось, передо мной извинились звонком по телефону, объяснили, что семье нужно срочно ехать в больницу к попавшему туда родственнику и что за причиненные неудобства мне заплатят как за половину проведенного урока. Такой расклад меня полностью устроил.
Я разувался, когда, весело напевая по своему обыкновению, Маша вышла из ванной. Создавалось ощущение, что в мое отсутствие одеждой она не пользовалась вообще. Гладкая кожа блестела и переливалась стекавшими каплями, Маша терла полотенцем мокрые волосы, а меня в прихожей заметила в последний момент.
– Ой, пардон, я не знала, что ты вернулся. – Она метнулась в свою комнату. – Сегодня ты слишком рано.
– Так получилось.
Хорошо, что камера Захара не запечатлела этот момент, а то возникли бы проблемы с Любой. В мои планы входило дожить до лета без новых приключений, хватит с меня Любы-номер-два, о которой хотелось забыть, но забыть как раз не получалось. Организм помнил и требовал продолжения. Каждая ночь становилась кошмаром, в голову лезло такое…
Из спальни Маша вышла одетой прилично, в футболке и трусиках. Натянутая на мокрое тело футболка повлажнела, но мне такой вид приносил радость, и Маша, казалось, понимала это и нарочно принимала самые эффектные позы. Ей нравилось нравиться, соблазнение было ее второй натурой. Сводить всех встречных мужиков с ума – смысл жизни. И неважно, что один из них – родственник (как она думала). Он же мужик – значит, тоже должен валяться в ногах, слагать сонеты и петь дифирамбы.
– Опять Захар приехал, – сообщил я.
– Где ты его видел?
– Во дворе.
Маша бросилась к окну. Я подошел сзади, но не слишком близко, и, как оказалось, правильно сделал. Захар стоял на том же месте и смотрел на нас. Сквозь стекло он видел, наверное, только Машу, я наблюдал сзади и сделал еще шаг назад, когда Захар направил на окно камеру телефона.
Маша задрала футболку до шеи, ткнула грудью в холодное стекло и потрясла прелестями перед бывшим любовником, а закончила концерт поочередным показом языка и среднего пальца.
Я мысленно возблагодарил Бога, что не попал в один кадр с Машей. Отныне возьму за правило: при включенном свете шторы закрывать, а при выключенном не оказываться у окна рядом с неадекватной тетей.
– Надеюсь, я достаточно четко выразила отношение, и больше он не появится. Тебе нужна ванная? Если да, сходи сейчас, чуть позже я снова займу надолго.
Маша удалилась в свою спальню.
В дверь позвонили. Я подошел, глазок показывал темноту. Наверное, на лестничной площадке свет погас, такое уже было, опять нужно лампочку менять.
– Вам кого?
Никто не ответил. Наверное, не слышат. Кричать я не стал, проще открыть.
В отворенную дверь хлынул свет, сразу вспомнилось, что лампочка на площадке светит по ночам, а днем, как сейчас, хватает света из окон.
Передо мной стоял Захар, в лицо мне опять глядел объектив фотокамеры. Вспыхнуло и, одновременно, щелкнуло.
– Урод женатый, чего тебе дома не сидится? – прошипел Захар. – Покажу снимки твоей жене, расскажу о твоих шашнях, и посмотрим, как выкручиваться будешь. По-хорошему прошу: оставь Машеньку в покое.
Со стороны ситуация выглядела комично. Лопоухий полурослик, возомнивший себя вершителем правосудия и справедливости, срывающимся голосом угрожал более взрослому и, как он полагал, опасному детине, который, на самом деле, не умел драться, не хотел драться и не имел отношения к возводимой на него напраслине.
«На него» – это на меня. Страдать за другого не хотелось.
– Маша! – позвал я.
Она кашу заварила, она пусть и расхлебывает, а я здесь вообще человек посторонний.
Любопытно, что было бы, исполни Захар угрозу. Допустим, он узнает координаты жены Юры и отправит ей снимки. Понятно, что мое лицо ей ничего не скажет, и она не обратит внимания на чужой роман. Но если факт, что ее муж путается с кем-то, будет сообщен до того, как покажут снимки, это приведет к выяснению отношений. Я понимаю, что Маша не против обнародования своего романа, но для Юры это будет концом карьеры и потерей всех сбережений – «Они вложены в дело, – говорила Маша, – своих денег у него нет, и не останется возможности зарабатывать». Жить на шее Маши он не захочет, ему и так вряд ли нравится, чем она занимается. Мне бы не понравилось.
Маша вышла из спальни в прежней одежде – просвечивающей футболке и облегающих трусиках. Влажные волосы рассыпались по плечам.
– Кто там?
– В очередной раз твой бывший.
Едва Маша оказалась на виду, Захар сделал еще один снимок. На этот раз на фото мы с Машей будем вместе, я в майке и спортивных штанах, а моя тетя-«сестра» – с торчащей грудью и в таком облачении, от которого у моей Любы и родителей – моих, Любиных и Машиных – волосы встанут дыбом. Эта фотография – действительно компромат, но такого рода, о котором Захар не предполагает. Теперь я занервничал.
– Кто тебе рассказал?! – накинулась Маша на Захара. – Моя мама? Она думает, возвращение к тебе спасет меня от какой-то беды? Запомните же, наконец, вы все: моя жизнь – это моя жизнь! Да, мой парень еще состоит в прежнем браке, и что? Он ушел от жены, теперь мы живем вместе.
Маша прижалась ко мне боком и обняла за талию. Актриса, чтоб ее вспучило и разорвало. Боится за своего Юру, а крайним остаюсь я. А вообще – хороший ход, роскошно выкрутилась.
Я подыграл, моя рука ответно обвила талию Маши, прижав еще крепче. Чем не любовнички? Осталось только поцеловаться на глазах ошарашенного парнишки.
Мой бок в районе ребер чувствовал упругую грудь. У Любы-номер-два совсем другая грудь – мягкая и неохватная, в ней тонешь, как в банке варенья, и умираешь от сладости. А у Любы…
Стоп, никаких сравнений, Люба выше этого. За грудь Любы я отдам все груди мира, и не только груди. Потому совесть и ноет: пока бесценное недоступно, тело получает удовольствие от дешевок.
Плохо сказал. Маша и Люба-номер-два – ветренны и легкомысленны, но они не дешевки. Признать их дешевками – опустить себя в собственных глазах, поскольку мне нравилось их общество. Я же не дешевка, в конце концов?
Ободренная моей помощью, Маша пылко продолжила:
– Захар, мне это надоело. Если не веришь – сиди под дверью и следи, уходит ли мой парень куда-то на ночь.
Захар стоял как оплеванный, он надеялся на другой результат. Он даже хотел быть побитым, чтобы хотя бы так показать Маше и мне (в смысле – ее парню), на чьей стороне правда. Теперь Захар, как говорится, сел в лужу.
– Я не знал, – выдавил он.
– Прощаю, – снисходительно бросила Маша. – Дай телефон.
– Не дам, я тебя знаю, ты его разобьешь.
– Тогда сотри снимки. Сейчас, на моих глазах. И видео, если есть.
Я с удовольствием глядел, как опасные доказательства распадаются на пиксели и уносятся ветром цифровых технологий. Отныне мне ничего не угрожало, можно выдохнуть и жить спокойно.
Понуро сгорбившись, Захар сделал шаг к лестнице. Выстроенный им песочный замок иллюзий рухнул и завалил мечты о будущем. Остался пепел.
Маша отпустила меня и отодвинулась. Я потянулся к двери, чтобы закрыть.
Захар резко развернулся и со всей мочи заехал мне кулаком в нос.
– Ты не должен был так делать! – выкрикнул он. – Так не делают! Ты не прав, не прав, не прав!
Пару секунд он стоял на пороге в ожидании возмездия, но я был в шоке. От удара голова словно взорвалась, сознание на миг помутилось, потом пришла боль. Я просто стоял. Бить человека я не умею и не хочу. И за что его бить? Захар считал себя правым, он ударил женатика-соблазнителя. Если бы вопрос решался таким способом, я на его месте тоже ударил бы.
– Прости, Маша. Всего хорошего. – Захар быстро сбежал по лестнице.
Заперев дверь, Маша оглянулась на меня, глаза расширились:
– У тебя кровь!
– Ерунда. Одна капелька.
– А если он сломал тебе нос? Нужно ехать в травмпункт, делать рентген.