– Не надо. – Признаваться, что в школьные времена я получал по носу регулярно, не хотелось. – Перелом я бы почувствовал. Сейчас все пройдет.
Маша бережно проводила меня к дивану, усадила, вытерла кровь салфеткой, принесла лед из холодильника:
– Приложи.
– Говорю же – не надо, уже все прошло.
Маша села бок о бок со мной и вдруг прильнула ко мне – порывисто, чисто по-родственному, из сочувствия:
– Прости меня, дуру. Я так за тебя испугалась. Обычно Захар мухи не обидит, но когда дело касается меня… Не надо было выдавать тебя за Юру.
– Надо. – Я сидел с задранной головой и периодически проводил пальцами под носом. Крови не было. – Иначе Захар не отстал бы. Теперь все будет хорошо.
– Он едва не сломал тебе нос!
– Он думал, что бьет Юру.
– А досталось тебе.
Чем отличаются родственные объятия от неродственных? В моем случае разницы не было, я знал, что Маша не была мне родственницей, и ощущал объятия обычной девушки. Впрочем, слово «обычная» к Маше неприменимо. Она была красивой, обаятельной, притягательной. Вся целиком и по частям. Я ощущал ее прижавшуюся ко мне грудь, крепкий плен рук, из которого не хотелось освобождаться, жар живота и бедер. Если не отвлечься на что-то, Маша заметит, что с моей стороны объятия вовсе не родственные.
– Хорошо, что ты настояла удалить снимки, – сказал я, – они могли стать проблемой.
– Я понимала, чем тебе грозят такие снимки, однажды сама на таких обожглась, до сих пор аукается.
Наверное, она хотела сказать «икается».
– Это что-то личное, или можешь рассказать?
Я понимал, что именно личное, но рискнул и не прогадал. Правда, Маша отлипла от меня, что в некотором роде было плохо, но, оставшись сидеть бедром к бедру, начала рассказ, что было хорошо.
– По молодости и глупости я влипла в одну историю…
– Сколько тебе тогда было? – перебил я.
В возрасте Маши говорить «по молодости» – о каком периоде речь?
– Не имеет значения, – отмахнулась она. – Главное, что остались нехорошие снимки. Они попали к нехорошим людям. Если бы не брат, я бы не выпуталась из той истории. Зато я поумнела, теперь дую даже на холодную воду. Кстати, поэтому же держусь за работу в «Мураде», это единственное место, где безопасность персонала ставят выше клиентских капризов.
– Ты говоришь о клубе много хороших слов, но у меня не получается его представить, на ум лезут неприятные ассоциации.
– Стрип-клубы и бордели? Ничего общего. У нас другое направление, – Маша понизила голос, словно кто-то мог подслушать, – к нам приходят за другими зрелищами. Мужчинам же нужны не только женщины.
Упс, ну и заявленьице. Фантазия, прошу тебя: пусть все, что ты сейчас накидала, окажется неправдой!
– А кто еще?
– Не кто, а что. Клуб нашел свою нишу и успешно развивает. Люди согласны платить.
– Надеюсь, с наркотиками и подпольными азартными играми это не связано?
– Обидеть хочешь? Я не устроилась бы на работу в такое место. У нас все честно и очень дорого, поэтому клуб закрытый. Если получится, свожу тебя туда.
– Ловлю на слове.
Маша посмотрела на часы.
– До работы есть немного времени. Ты пострадал из-за меня, из-за моей глупости. Как я могу компенсировать?
Не знай я, что Маша принимает меня за близкого родственника, ее слова воспринялись бы не лучшим образом. Я ответил благородно:
– Как? Изменить жизнь так, чтобы ситуаций вроде той, что была сейчас с Захаром, больше не случалось.
– Это само собой. Если других пожеланий нет, предлагаю немного повеселиться. Ты все время сидишь дома или ходишь по ученикам, я ни разу не видела, чтобы ты веселился. – Маша порывисто вскочила. – Давай сыграем в «Поймай меня!»
– Какие правила?
Маша закатила глаза:
– Ну вот, говорю же – совсем не умеешь веселиться, даже игр не знаешь. Водящему завязываем глаза, он ищет и ловит второго, пока не поймает. Тогда меняемся.
Засидевшемуся, мне тоже хотелось движений, так что возражать я не пытался и тоже встал.
– Ты первый водишь!
Маша нацепила мне на глаза первую же попавшуюся под руку подходящую тряпку – постиранное кухонное полотенце, висевшее на сушилке под окном – и проверила, хорошо ли та сидит. Претензий не было, я ничего не видел.
– Провернись три раза на месте и ищи меня!
Пока я крутился, Маша куда-то тихо отошла. Сначала игра напоминала прятки. Прислушиваясь к каждому шороху, я обошел гостиную, поискав над диваном и поверх телевизионной тумбы, Маши там не оказалось. Тогда я сместился в прихожую. Маши там тоже не было. Следующей была кухня.
Когда глаза закрыты, включается воображение. В поисках Маши ярко и с детальными ощущениями вспоминалась наша с ней возня-борьба в мокрых майках после спонтанной «пенной вечеринки». Прекратил ту вечеринку именно я. Зачем? В тот момент решение казалось мне верным, а сейчас…
Что случилось бы, продолжись наша тесная и, местами, весьма откровенная борьба? Что получил бы победитель? В любой борьбе должен быть победитель, иначе это не борьба, а возня. А пусть даже возня. Сейчас я с удовольствием повозился бы. Узнать, к чему она приведет, хотелось просто нестерпимо. А прозвучавшее тогда предложение Маши? Это был намек на аналогичную же просьбу с моей стороны. «Хочешь, я тебя отшлепаю – по-родственному, мягко, но действенно?» Что я ответил? Приятная во всех отношениях особа другого пола ждала встречного предложения, а раздался упрек: «Что за глупости?» Маша, молодчина, не сдавалась: «У тебя не возникло желания наказать меня за все, что я натворила?» Натворила она много, но я был непробиваем, даже после того, как прямо прозвучало: «Открою секрет. От некоторых поступков удерживает только мужская рука, когда с чувством приложится к жаждущему приключений месту». И снова я не понял намека. Маша хотела, чтобы ее отшлепали, а если просила меня, то, похоже, хотела, чтобы отшлепал именно я. Как можно было не понять?
И это ее коварное «к жаждущему приключений месту»…
К жаждущему приключений! Маша хотела приключений со мной, и даже место, с которым приключаться, сообщила. То есть, «отшлепать» было прелюдией. Насколько я знаю из средств массовой информации, женщинам нравится, когда их шлепают. Возможно, эти типичная сублимация, замещение того, что по каким-то причинам невозможно. Звонкие удары по заднице…
Новая картинка заслонила вид жаждущей быть отшлепанной Маши. На сцене – я и Люба-номер-два, она стоит на четвереньках, по всему дому эхом отдаются звонкие удары тела о тело…
Сейчас фантазия в дичайших деталях рисовала, от чего я в свое время отказался. Хотелось повторить борьбу, получить повторное предложение по приложению мужской руки к жаждущему приключений месту и не отказаться.
«А как же Люба?» – спрашивала совесть.
А что Люба? Она сама виновата. В ее воле было составить мне счастье в настоящем, а она выбрала будущее. Я согласился. Будущее безраздельно принадлежит ей и только ей, а настоящее…
Я искал под кухонным столом, на подоконнике и даже над кухонной раковиной – воображение допускало и такой вариант. Маши не было. Я перешел в санузел.
Тоже нет. Я и внутри ванны поводил руками. Шагов за это время не прозвучало, а в нашей квартире беззвучно не походишь. Значит, Маша сидит где-то и беззвучно смеется над моими потугами. Я вернулся в гостиную.
Дверь в мою комнату оставалась открытой. У меня внутри похолодело. А не рылась ли Маша в моих вещах, пока я…
К счастью, ее там не оказалось.
Последнее, что осталось – ее спальня. Дверь туда тоже была открыта, я вошел на ощупь, вспомнил расположение мебели и обошел кровать по кругу. Пусто. Створки скрипящего шкафа, насколько помнится, не открывались, иначе я услышал бы. И на комод Маша забраться не могла, из-за груды вещей там просто не хватит места. Я полез на кровать.
– Наконец-то, я едва не заснула. – Маша выскочила из-под моей руки и помчалась в гостиную.
– Я же тебя нашел!
– Условие было – поймать.
Я бросился следом. Ловить на голос, на топот и на шумное дыхание легко, но мешала повязка на глазах, я все время на что-то натыкался. Маша в основном носилась по гостиной, в других помещениях я мог перекрыть ей выход. Все же, загнанной в угол, ей удалось прорваться в мою спальню, где для ориентирования мне не требовалось зрение. Мы пронеслись прямо по кровати, сбивая в кучу покрывало с одеялом и роняя подушку на пол, я уже обхватывал добычу…
Маша поднырнула под мои руки и ринулась к выходу. Я схватил ее за ноги. Со срывающимся на хохот задорным визгом Маша грохнулась на пол и, вместе со мной, как неотъемлемым приложением, поползла в гостиную. Я не отпускал, Маша пиналась, я перехватывал все выше и выше, вплоть до талии, откуда вывернуться было почти невозможно. Именно, что «почти». Маша извернулась, мои руки остались ни с чем, Маша оттолкнулась обеими ногами, в последний миг моя рука скользнула по ее пояснице, пальцы зацепились за резинку трусов…
От рывка удиравшей Маши трусы с треском лопнули, Маша снова повалилась на пол, а у меня в руках остались ее лодыжки с обвивавшей их стянутой вниз рваной тряпочкой.
Я отпустил Машу, вышел в гостиную и снял с глаз повязку. Совесть била под дых: такие игры недопустимы. Это не игры. Если продолжать игру в том же духе, Маша так же будет ловить меня, и по условиям нужно именно поймать, а не найти. У меня сил больше – значит, противница прибегнет к ухищрениям. Куда нас это заведет?
О том, что мы не родственники, знаю только я. Из-за этого, пока глаза были завязаны, на ум лезли гадкие мысли, хотелось именно такого продолжения, как случилось: эротической возни-борьбы с намеком на большее. Большее между мной и Машей невозможно, это неправильно само по себе и преступно по отношению к Любе. Из-за измены организм решил, что получил больше прав. Неправда. Я остался тем же, любовь к Любе не уменьшилась, кроме нее мне никто не нужен. Даже если дремучий инстинкт думает иначе. Главное – поступки, а не мысли. В голову что только ни взбредет. С недопустимыми мыслями, конечно, тоже надо бороться, и все же судьбу определяют поступки.