Сусанна соблазнительно потянулась, ее подобравшиеся красоты изготовились к бою и начали оборачиваться ко мне.
Дальнейшего я не видел, ноги уже несли к выходу. Все, что мог, узнал, теперь нужно обдумать и составить план. Сусанна пока свободна.
Вставленная в кроссовок левая ступня ощутила некоторое неудобство, но времени терять не хотелось. Уже в корабле я достал оттуда смятый листочек бумаги:
«Олег, нужно встретиться, касается тебя, важно до чертиков, дело жизни и смерти. Завтра в десять вечера у трех поросят. Русику ничего не говори».
Глава 9
Воля, воля… Мало того, что пенис поднимается, он делает это по собственной воле, изрек Святой Августин. И вообще, говорят «не хватило воли», «проявил волю», и как бы подразумевается, что она одна. А если их несколько и все разные? У меня сейчас такое двойственное… а то и тройственное состояние одновременного желания разного. И воля имеется — ко всему. К бою и покою. К тихому счастью и невыносимым приключениям. К борьбе за свободу и свободу от борьбы. Что делать?
Мудро вечера утренее. Ляг, поспи, как говорится, и все прояснится. Или пройдет. Мимо. Короче, сон всему голова.
Я отогнал корабль подальше за город, где и переночевал. Помогло. С утра пораньше уже знал, чего и куда хочу в первую очередь. Мы в ответе за тех, кого приручили. И после мытья-бритья…
Дилинь! Подождал немного. Еще раз: дилинь-дилинь!
Отворившая Нина всплеснула руками:
— Наконец-то! Бедная девочка извелась, только про тебя и спрашивает.
— Вы ее понимаете?!
Усмешка раздвинула грустные губы:
— Женщина женщину сердцем понимает. — Одетая в домашний халат и тапочки, Нина пропустила меня внутрь. — Тебя по-итальянски называет, Ольфом. «Где Ольф? Когда придет?» Может не слово в слово, но на лице именно это написано. Ты парень, конечно, хоть куда, и все равно не понимаю, как можно влюбить в себя иностраночку, не зная на ее языке ни слова?
— Почему же, знаю. Феличита. И не влюбил, просто помогаю.
— Ну да, рассказывай. Женское сердце не обманешь. Впрочем, я ее понимаю, в тебя легко влюбиться.
Я вошел, краснея от дифирамбов и бестолково пряча автомат под полой куртки. Челеста ждала меня — тихая, безропотная. Глядела счастливо. Я вернулся — этого было достаточно. Как же с ней спокойно и хорошо.
— Привет, — донеслось с ее стороны.
Меня словно гвоздем к стенке прибили. Невероятно, но это сказала она!
— Как дьела? — добил второй гвоздь.
— Ты говоришь по-нашему?!
— Учится. — Глаза Нины смеялись. — Пока умеет только спрашивать. Если пойдет такими темпами, скоро сможет ответить. Или хотя бы понять, что ответили на ее вопрос.
— Чао Ольф, иль мио амико грандэ э террибиле.*
*(Привет, мой друг, великий и ужасный)
Я тоже не ударил в грязь лицом, несколько часто используемых слов сомнений не вызывали.
— Чао Челеста. Вабэ?*
*(Привет. Все хорошо?)
— Си-си.
Нина улыбалась, глядя на нас.
Этот день я решил посвятить Челесте. И не только этот. А когда покончу со всеми заморочками окончательно… Впрочем, всерьез я так далеко не заглядывал, хотя отставка Полиной многое прояснила в мозгах.
— Наши продукты для нее — темный лес, — суетилась Нина, размещая меня на кухне и наливая чай. — Экзотика. От сметаны девочка с ума сходит. Сначала не понимала что это, потом обозвала кремом и съела все, сколько было. И сгущенка ей очень понравилась — она ее сладким кремом назвала. А вот сливочное масло на дух не переносит.
— Сладким кремом? — переспросил я. — Тоже без перевода?
— Многие слова стали общепонятными, как окей или хэллоу. Сейчас, наверное, любой поймет, что означает «крема дольче».
— Си, дольче, — подала голос счастливая Челеста, ютясь рядом на сиденье кухонного уголка. — Ва бэ.*
*(Сладко. Хорошо)
Тоже в махровом халате. Волосы, согласно международному женскому заговору, повязаны полотенцем — знак, что недавно мыла голову. Босая. Снизу меня касалось тонкое бедро, сверху очень хотела дотронуться рука, и только присутствие посторонней мешало. Челеста явно соскучилась.
— И еще, — продолжила Нина делиться новостями. — Она так просила кофе…
— Она ненавидит кофе, — сообщил я.
Нина вздохнула:
— Теперь тоже так думаю. Но девочка так умоляла, почти требовала… словно жить без него не может. Думаю, сделаю гостье приятно, взяла Владикову большую кружку, положила две ложки лучшего растворимого, придвинула сахар…
Нетрудно догадаться, что произошло дальше.
— Челеста не стала пить?
— Понюхала и с отвращением вылила в унитаз. Ничего не понимаю.
— Это у нее один из бзиков, — успокоил я. — Вера в инопланетян и странная тяга-ненависть к кофе. Зато на людей не бросается, как другие, которые вроде бы нормальные. Больше никаких эксцессов?
— Что ты, какие эксцессы? Такая замечательная скромная девочка… Только спать ложилась странно, не понимала, зачем нужен пододеяльник. Взяла она, значит, вторую простыню, сдвинула ее и подоткнула в ногах под матрас. Я ей не мешала, пусть, лишь бы уснула. А спит она прекрасно.
Я поднялся.
— Спасибо, Нина, огромное. Невероятно выручила. Сейчас нам надо идти… — Я запнулся, не зная, как напроситься на продолжение сотрудничества. — Не покажется наглостью, если Челеста вернется и проведет здесь еще ночь?
Где одна, там и другая. Нина хорошая женщина, и, несмотря на все случившееся, у нее девушка будет в безопасности.
— Мне только в радость, пусть остается, сколько надо. Да и ты, если хочешь, места доста… — Она запнулась, плечи поникли. — Места достаточно.
— Прости, сейчас мы пойдем, а вечером Челеста снова придет. Или завтра, если вдруг что-то задержит. Жизнь слишком ускорилась, иногда события опережают желания и плюют на возможности.
— Буду ждать.
Поняв, что уходим, и что уходим вместе, моя смуглянка пулей умчалась в ванную, развевавшийся халат пыхнул воздушной волной, за дверцей зажужжал фен.
Нина с грустной улыбкой сложила руки перед собой, меня огорошил странный вопрос:
— Как ты пользуешься полотенцами после душа?
— Как все.
— Основное — для всего, и маленькое — для ног? — Дождавшись кивка, женщина продолжила: — Челеста сначала совсем не признавала банное полотенце, искала какое-то акапатойо. Как мне теперь представляется, это обычный махровый халат. Затем она вроде бы приняла наши нормы, но с особенностью: одним полотенцем вытирает все, от лица до ног, и отдельным… назовем это особыми местами. Она удивительная девочка. Странная, но хорошая. Кажется, ей несладко пришлось в жизни.
Лишившаяся головной части ракета «Челеста» пронеслась из ванной в спальню, где лежали вещи. Кудряшки живописно торчали, напоминая одуванчик, если его скрестить с черной розой. Когда языковой барьер каким-то чудом падет, нужно будет объяснить, что пышность ей не идет.
Впрочем, это на мой провинциальный вкус. Возможно, где-нибудь в Милане считают по-другому. Вот пусть и ходят так в своих Миланах, а нам сделайте красиво по-нашему. Не уверен в соответствии этого вывода всем законам политкорректности, но это мое мнение, и кто сумеет разубедить, может сразу идти в советники президента. С такими-то талантами.
— До свидания, — окончательно распрощался я с Ниной. — Мы не исчезаем насовсем.
— Надеюсь.
Корабль ждал на крыше. А впереди ждал весь мир.
Челеста глядела не меня, как птенец на родителя.
— Бывала когда-нибудь на юге? Зюйд?*
*(Юг)
— Ио? — Ее ладошка легла на середину груди. — Вольо. Ла фа кальдо.*
*(Я? Хочу. Там тепло)
— Вижу, что возражения отсутствуют. Значит, летим на юг. На самый. Я тоже еще не был.
— Партьямо а суд? — обрадовалась девушка. — Э бениссимо! Марэ э соле…*
*(Летим на юг? Прекрасно! Море и солнце…)
— В Антарктику! — торжественно закончил я.
Режущие глаз тона обстановки сменились привычными зелеными, после алого безобразия они казались приятными и почти родными. Наверное, корабль среагировал на подспудное желание — больше никаких напоминаний о Полине. Или после определенного времени он вернулся к базовым настройкам. Не знаю. Полжизни отдал бы за пользовательскую инструкцию.
В дороге мы успели перекусить, получилось с удовольствием совместить сытность корабельного пайка с вкусностями заботливой Нины. Попутно играли в города. Всего за минуту я сумел разъяснить правила.
— Рим. Эм. Москва. А. Ашхабад. Дэ. Ферштейн андестенд?*
*(Понимаешь?)
Итальяночка на миг вскинула бровь и кивнула. Наверное, я предложил некое международное развлечение. Нечего делать бывает во всех странах.
— Рим.
— Монца.
— Армавир.
— Рома.
— Анадырь.
— Равенна.
Дальше пошла война на истощение: Алма-Ата — Аоста. Атланта — Анкона. Анкара — Альбенга … Увидев заминку, Челеста в насмешку протараторила без моего участия:
— Альгентара, Алтамура, Андриа, Априлиа, Алессандриа, Альбиниа… Баста?
— У вас все города на «а»? — нервно осведомился я.
Не люблю проигрывать по пустякам. По крупному тоже, но там не поспоришь. А здесь…
— Андрия, Априлья, Александрия, Альбиния оканчивается на «я». Поэтому говорю — Якутск.
— Катанья.
— Опять «я»? Я… Ямал.
Нехорошо врать, а что делать. Проигрывать не хотелось.
Снизившись в опасную зону, где могли пролетать самолеты, мы глянули под белое пушистое море… а там расстилалось такое же.
Льды. Торосы. Айсберги, Вайсберги, Айзенберги… и прочая ильфопетровщина, непонятно как вбитая в подмороженные зрелищем мозги. Задуваемый метелью Южный Полюс оказался более нелюдимым по сравнению с собратом. Только одна научная экспедиция копошилась, спешно закрываясь от налетевшей бури.
Практически ничего не видать. Полугодовая ночь еще не накрыла тьмой, но очень старалась, еще месяц, и без внешнего освещения здесь даже днем не появишься.
Ладно, отметились. Я снова взялся за рычаги.