Ох, Света, и не хочется в таких делах помогать, а не помочь тоже будет не по-человечески. Она уже влезла в туфли, ручка двери на лестничную площадку уже проворачивалась…
Тук-тук. Можно даже сказать — дзинь-дзинь, поскольку под костяшками пальцев было стекло, а стучать пришлось громко.
— Света! — Я помахал рукой с узенького захламленного балкона.
В первый миг ее лицо прекрасно заменило бы «Крик» Эдварда Мунка на какой-нибудь выставке. Узнавание произошло где-то на второй минуте.
— Ты?!
Туфли и плащ полетели обратно, она бросилась отворять балкон. Стеклянная дверца выводила в единственную комнату, где находился больной.
— Входи. Ты это… Как?!
Мой палец показал на крышу:
— Оттуда. Проследил и спрыгнул. Хорошо, что успел. — Света состояла из одних вопросов, и я нанес упреждающий удар. — Всего рассказать не могу, но с некоторых пор я немножко иллюзионист. Такие фокусы с элементами каскадерства нужно отрабатывать многократно, вот и тренируюсь при первой возможности.
Врать, конечно, нехорошо, но правда приведет к сомнению во вменяемости. Либо потребует подтверждений. То и другое не есть хорошо в моей ситуации.
Сказанное устроило Свету, она посторонилась. Тесная комната поражала убогостью, обстановка осталась еще с советских времен: кровать со стальными спинками и продавленной металлической сеткой, на стене ковер с оленями. Еще — кресло-кровать в углу, заваленный древним барахлом одежный шкаф и старенький телевизор. На полу протертый до серого основания ковролин.
— Все деньги уходят на лекарства. — Перехватив мой взгляд, Света опустила глаза.
Укутанный одеялами больной спал. На вид — парень моего возраста, светлый, чем-то похож на Свету.
— Брат, — подтвердила девушка мою догадку. — Я дала снотворное. У него полиартрит, суставы почти не двигаются и страшно болят. В свое время неправильно диагностировали болезнь и долго лечили не от того, а теперь уже поздно. До конца жизни будет на гормонах и обезболивающих. Двигаться он может с трудом и только на костылях, в основном лежит. На днях боли просто нестерпимые были, он не вытерпел, наглотался таблеток, еле откачали. Теперь дежурим по очереди — большей частью мама, иногда тетя, а сегодня я.
С окружающим разобрались, перейдем к цели визита.
— Зачем вызывала? — спросил я. — Узнала что-то важное?
Света хмуро кивнула:
— Да. Что вы с Русиком меня развели и оставили в полных дурах.
Я медленно выдохнул: ничего нового, продолжаем расхлебывать старую кашу. Устроенная Русланом проверка едва не стоила ему семейного счастья, теперь еще и мне надо оправдываться.
— Мы с ним закрыли вопрос, тебе не стоит ни о чем беспокоиться.
— Ненавижу быть обязанной. — На меня вскинулся предельно откровенный взор.
— Ты никому ничего… — начал я.
— Плевать на ваши договоренности с высокой колокольни, — перебили меня с непередаваемой горечью. — Это решили вы. За моей спиной.
Так и было. Я виновато разглядывал носки своей обуви.
— По-моему, — затянутые тьмой бездонные колодцы грозно сверкнули, — вы оба поступили по-свински. Думая только о себе, вы ни на миг не представили, как в этой ситуации буду чувствовать себя я. А я тоже человек, как ни странно. Руслан мне заплатит за эти игры по-своему. С тебя другой спрос. Меня муж предложил в качестве платы или возмещения ущерба, не знаю, как вы это формулировали, Ты согласился. И победил. Теперь я чувствую себя подвешенной над пропастью с дерьмом, ниточка тоненькая, и пахнет все отвратительно. Чтобы снять меня оттуда, ты должен исполнить свою часть договора, и мы в расчете. Поэтому я тебя позвала.
То ли у женщин стыдливость по-другому работает, то ли это особенность вполне конкретной Светы, но вывалила она все, не опуская взгляда, так что стушеваться пришлось мне. Проблема, с которой она пришла, вроде должна была меня порадовать, но перед глазами возникло лицо Руслана.
Света ждала, стоя напротив, глаза продолжали глядеть в упор.
— Ты же не хочешь…
Она перебила:
— Хочу, чтобы ты совершил поступок, достойный мужчины — мужчины, который держит слово, а не меняет его по десять раз на дню. Для меня это важно.
Спрятанное за вырезом халата нервно вздымалось под действием мыслей. Представляю, какие там мысли.
— Дело жизни и смерти? — с легким сарказмом процитировал я.
— Разве нет?
Как же хотелось ляпнуть противоположное. Последние приключения с Челестой выбили из колеи, организм требовал компенсации. Странный выверт судьбы предлагал мне отличный вариант возмещения, причем одновременно списывались некие убытки противной стороны. Одной гранатой всех зайцев, разве не мечта охотника? Симпатичной лампе срочно требуется джинн, лампа едва потертая, б\у, но в идеальном состоянии. Скрытых неисправностей не выявлено, пробег минимальный, владелец один.
Проблема в последнем определении. Блаженны неведающие, но не хотелось видеть в этой роли честного Руслана. Я справился со своим вторым обезьяньим «я».
— Нет.
Ответ Свету не удовлетворил. Ей еще было, что сказать.
— То есть, со всей уверенностью утверждаешь, что не хочешь получить выигрыш в полной мере, а не так, как вышло по переговорам со стороной, которая не заинтересована в твоем успехе?
Рядом во сне посапывал парень, и было некомфортно вести подобный разговор в чужом присутствии, пусть даже нас не слышат. Свету это не волновало.
— Я привыкла отдавать долги, и пока это не произойдет, мне не по себе.
Пронзительность с бездонностью жгли и топили одновременно. Выплывать становилось все труднее. Пришлось ткнуть в неприятное.
— И ты, позабыв о муже, хочешь, чтобы я…
Напоминание озлило, Света перебила:
— Не хочу ничего невозможного: просто чтобы ты признал себя виноватым и возместил моральный ущерб. Давай по пунктам. Признаешь, что поступил как последняя сволочь?
— Не соглашусь с прозвучавшим определением, но доля правды…
— Короче, виноват?
— Да.
Света повеселела.
— Какой вид возмещения можешь предложить?
Взгляд буровил меня, сходясь где-то внутри черепа, где возникал маленький ядерный взрыв.
В горле у меня запершило, я прочистил его кашлем и стал осторожно формулировать ответ:
— Тот, который предполагался выигрышем, отменяется однозначно.
— Почему?
Прямой вопрос требовал ответа столь же прямого и, по возможности, неотразимого. В душе с переменным успехом шла борьба морали с практическим расчетом, и пока бубнящее «А действительно, почему?» сознание отвлеклось на подсчет результатов, из губ вылетело:
— «Не возжелай жены ближнего своего». Как и «не убий», «не укради»… Выше этого не должно быть ничего.
— Удивлю, но проблемы нет. — Как бы приглашая к долгому разговору, Света жестом предложила сесть в кресло. — Я специально нашла библию, чтоб из подлинника узнать, на что все так упорно ссылаются. — Когда я опустился, она бесцеремонно примостилась рядом на подлокотник. — Итак, Второзаконие, пять-двадцать один. Если знаешь, процитируй злополучную заповедь целиком и дословно.
Злополучную? Возможно. Что-то в организме тоже так считает, и я постарался:
— Не возжелай жены ближнего твоего, и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабы его, ни вола его, ни осла его, ни всего, что есть у ближнего твоего.
Перед глазами гладко блестели коленки, полы раздваивающегося халатика теперь не скрывали их. Собственно, разъехавшееся ниже пояса махровое одеяние теперь мало что скрывало. Сидя полубоком, собеседница еще больше развернулась — всем фронтом, почти лицом ко мне.
— Трудно увидеть новое в том, что давно знакомо и навязло на зубах. Никто и не видит. А все до ужаса просто. Отбрось привычные шоры, читай не то, как понимаешь, а то, что написано. Ну?! Ни слова, ни буквы здесь не содержится о ближней твоей, ограничения касаются исключительно мужчин!
Вот это да. И все же что-то здесь не то. Так не бывает! Не может быть, чтобы сотни, а то и тысячи лет люди (миллионы людей!) не видели столь простого факта.
— Как же, — поспорил я, — кроме жены и рабы все остальное двуполо. Да и это в наши толерантные времена…
— Книга Левит, двадцать-тринадцать: «Если кто ляжет с мужчиною как с женщиною, то оба они сделали мерзость». И все, больше на эту тему нигде ничего. Заметь, там нет ни слова про женщин, которые ложатся с женщиной. То есть, опять половина Земли выведена за скобки. Так и в упомянутой заповеди. Жена, вол, осел, раб, рабыня присутствуют, а мужа нет. Вывод: не нужно замужним женщинам блюсти эту заповедь, она прописана исключително для сильного пола. Может, потому он и сильный, что даже заповедей ему больше полагается. Так и идет испокон веков: мужчины сильны, а женщины женственны. Женственны — значит сексуальны. Это факт, данный нам со времен творения. У иудеев, к примеру, сексуальность — не грех. Иудейка даже развод может получить, если муж не устраивает ее как мужчина. Вернемся к библии, которую ты так любишь цитировать. С помощью первоисточника мы только что доказали, что согласно тексту Писания женские желания священны, и то, что веками считалось для женщин запретным — будучи примерной супругой продолжать желать — на самом деле разрешено! Иными словами, как давно известно и тоже не подвергается сомнению, чего хочет женщина — того хочет Бог.
Лицо у Светы пошло пятнами, голос задрожал. Ведомый гравитацией халатик на плече сполз чуточку вниз и, кажется, собрался ползти дальше. Я перехватил его и запахнул разошедшиеся половинки, наглухо спрятав другие половинки. Как бы они не манили взор, у них уже был хозяин.
Видимо, Света не так представляла финал богословской дискуссии. Она сжалась в комочек.
— Что же молчишь? — раздалось тихо и до мурашек серьезно. — Нечего сказать?
— Скажу, что все это неважно.
— Для кого как!
Я чуть поморщился — не то имел в виду.
— Неважно для тебя и для меня не потому, что как бы неважно… — я едва не запутался в словах — мысль, которую хотелось высказать, оказалась слишком расплывчатой, — на самом деле это более чем важно… Хочу сказать, что неважно с точки зрения духа Писания. Там им