ая-никакая, но гарантия спелеологов, что туристы в безопасности. В-третьих, не сезон. Лыжники и сноубордисты только что откатались, теперь съедутся в феврале, если погода не подкачает. Снежные мосты над трещинами в скалах очень тонкие.
Пещеры Айсризенвельт на плато Тенненгебирге — там все, как я люблю: нет электрического освещения, туристы ходят с карбидными лампами. А сейчас нет и туристов.
Корабль влетел прямо внутрь огромной каменной полости. Дальше мы поскакали на своих двоих. В смысле — полезли. Поползли. Где как.
Челесту поразила система невероятных залов с переходами. Лед и камень. Дикость и мощь природы, перед которой человек кажется песчинкой. Девушка ничего подобного не видела и почти прыгала от счастья.
Вот и отлично. Душевные раны лечатся не только временем, но и новыми впечатлениями. И неплохо лечатся, как вижу. А что, если открыть клинику: «Избавление от хандры и депрессии в течение суток, результат гарантирован!»
Ну и глупости в голову лезут. Если что-то открывать, то масштабное, чтоб сразу всех вылечить. Одним махом. «По щучьему велению, по моему хотению, пусть отныне все будут счастливы!» С моими новыми возможностями — почему нет? Приходите, желающие…
Только кто же даст мне общаться с хандрящими? Едва проявлюсь для мировых спецслужб — и поминай как звали.
Простите меня, болеющие и умирающие, не в том мире вы заболели, не в то время. Впрочем, время не при чем. Всегда и всюду открытия, направленные на счастье людей, отбирались сильными во собственное благо и на нужды, необходимые для поддержания своей власти. Не хочу, чтобы возникшими у меня возможностями кто-то воспользовался для корыстных целей. Еще больше не хочу, чтобы корабль перешел в чужие руки, оставив меня в клетушке с решеткой или с ватными стенами. Или, что совсем для меня неприемлемо, с пулей во лбу.
Я выбросил лишнее из головы (пока там не завелась та самая пуля) и начал объяснять:
— Залы названы в честь героев скандинавской мифологии: зал Гимира, занавес Фригги, комната Одина…
Мог бы говорить табуретке — эффект тот же.
Зато себе эти занимательные факты напомнил. Не все из памяти выветрилось с получением пространственного всемогущества. О чем писал на работе, приглашая туда туристов, теперь открыло для меня свои двери. Причем — все.
Увы, ненадолго. Когда стало совсем светло, гул приближавшегося вертолета заставил срочно убираться с закрытой, как думали господа из Зальцбурга, территории. Пусть продолжают так думать, мне так спокойнее.
— Что еще хочешь посмотреть? — вопрошал я, крутя перед девушкой глобус. — Сибирь? Байкал? Чукотка? Алтай? Кавказ? Все что душа пожелает. Что хочешь? Вот ю вонт?
*(Что ты хочешь?)
— Ай вонт… — Челеста задумалась. — Вольо прэндэрэ ун кафэ. Кафэ ми пьяче мольто. Сэнца кафэ соно комэ ун паццо э о маль ди тэста.*
*(Я хочу… Хочу выпить кофе. Я очень люблю кофе. Без кофе я просто безумная, и голова болит)
Повторенное несколько раз слово полностью соответствовало нашему, даже ударение совпало. Скажем, русское «кофе», сохранившее мужской род от старого «кофий», больше похоже на итальянское, ведь, как я понял, итальянцы всегда выделяют второй слог от конца. Ну, за исключением знакомой мне «феличиты». Последнее легко объясняется поговоркой «в семье не без урода» — то есть, в моем случае, «в правиле не без исключения».
Что ж, в кафе, так в кафе.
— Легко!
Весь шоколад для тебя, дорогая, как говорят совсем не о шоколаде. Хотя шоколадные изделия в это понятие тоже могут входить. Во времена моих дедушек формулы щедрости были более романтичными: Луну с неба, златые горы к ногам. Разница в том, что они ограничивались обещаниями, а молодежь нового века может исполнить угрозу дословно. А если взять некую конкретную личность, которой почему-то особенно повезло…
Я щелкнул пальцами жестом фокусника.
— Оп!
Вертолет как-то сразу оказался внизу и исчез вместе со снежными вершинами.
— Ун кафэ… — Девичьи глазки мечтательно закатились. — Ме ло манка.
*(Кофе. Мне его очень не хватает)
— Си-си, меломанка, скоро прибудем. И с музыкой кафе найдем, обещаю.
Взлет не чувствовался, корабль избрал щадящий режим. Или не корабль, а я — с некоторых пор как бы решил быть благородным джентльменом.
Из денег имелись только рубли в скудном количестве, оставшиеся со времен побега. Поэтому мы мчались назад в Россию. Для форсу, чтоб не ударить в грязь лицом и порадовать спутницу, я выбрал столицу — дорогую нашу Москву (ну очень дорогую). Предварительный демонстрационный облет впечатлил Челесту. Я сам удивился, как огромен и могуч город с высоты птичьего полета. Одно дело смотреть на здания снизу или с несусветной выси облетающего город лайнера, совсем другое — вот так, совершенно без цензуры, заглядывая в любой двор и любую форточку. Целый мир, который постепенно открою для себя. А может, и не только для себя.
Корабль снизился до безопасного минимума.
Меломанка, говорит? Кафе и музыка вместе — это караоке. Пока напарница переодевалась из камуфляжно-походного в выходное, я ориентировался по вывескам. Ночные заведения отпадали по причине времени дня, сейчас необходимо что-то круглосуточное. Есть! Близко не подлетишь из-за проводов и рекламы, пришлось изучить настенное расписание из бинокля. Открывшаяся дверь, из которой вышел мужчина, подтвердила, что кафе работает. Посетитель был одет прилично, не шатался. По большинству параметров местечко устроило.
Я провел ревизию средств, лежавших в кармане со времен, когда пришлось податься в бега. Негусто. На один раз демократично покушать.
Большего и не требовалось.
Челеста появилась из туалета переодетой в платье из молний. Был выбран формат «мини»: от подмышек и до такого предела в верхней части бедер, который ничего не показывал, но казалось, что вот-вот покажет. Наверное, она удаляла молнии снизу, пока не пришлось одну вернуть на место, чтобы провокация не превратилась в пошлость.
Довольная фигурка прокрутилась передо мной в требовании восхищения и поклонения, глазки лучились.
— Экко бэль э фатто!*
*(Вот и готово)
Ах, паршивка. Больше подходило «шалунья», «прелестная озорница» или, в конце концов, «приятная особа, что знает себе цену». Однако, я предпочел именно то, что сказалось. Причина: помимо нервирующего размера платья — специально сотворенные в нескольких местах разрезы, которые подчеркивали отсутствие белья. На современный взгляд — ничего неприемлемого, самое нескромное прикрыто, но общий вид…
— Нон ти пьяче?*
*(Тебе не нравится?)
Едва не ливануло. На лице собрались тучки, заморосило. Пришлось вымученно улыбнуться:
— Сойдет.
Если отрешиться от комплексов, без белья платье действительно сидит и смотрится лучше, а что для девушки может быть приятнее?
До сих пор, если в моем обществе какая-нибудь особа вела себя вызывающе (имеется в виду одна совершенно конкретная любительница силикона), например, танцевала на барной стойке, пока лифчик изображал над головой лопасть пропеллера, я был спокоен — она сама отвечала за свои поступки. Мое дело — присутствовать в качестве мебели и развлекать, когда ее собственная фантазия иссякнет. Сейчас все по-другому, Челеста — гостья и подопечная. Если что-то случится, отвечать и действовать мне.
С другой стороны, обладателю корабля бояться чего-то не пристало. Решим все. Я взял девушку за руку.
— Пошли.
Спускаться пришлось через крышу и чей-то подъезд, иначе никак. Фейс-контролем в данном заведении не пахло, внутри пустовато, из множества диванов со столиками заняты только два. Со сцены неслось:
— …имирский централ, ветер северный…
Сначала Челеста напряглась, шаг стал нетвердым, рука вцепилась в мою, как в последнее спасение. Впрочем, почему «как»?
Мы заняли диванчик с другой стороны от компаний, по которым чувствовалось, что отдыхают чуть ли с прошлого вечера. Стеклянный столик был пуст — ни меню, ни даже рекламы. Официанта не видно, к стойке идти не хотелось, чтобы не бросать девушку. Она чувствовала себя не в своей тарелке — незнакомая обстановка, чужие люди, иной язык… Даже песни другие.
— …но не очко обычно губит… — с надрывом уходил в хрип молодой человек моего возраста, уставившись со сцены в новую посетительницу.
Обе компании — одна смешанная, вторая чисто мужская — тоже не спускали с нас взглядов, и кроме любопытства в них проглядывало нечто большее. Я их понимал. Обычно декольте находится сверху, а откровенный разрез итальяночки почти полностью открывал вздернутую грудку снизу. Садясь, Челеста для удобства дополнительно вжикнула в районе копчика, отчего со стороны казалось, что платье развалилось на куски. Щелочки на талии, которые обнажали правду об оставленных дома трусиках, заставляли смотреть туда, где это демонстрировалось еще лучше. Черт, обе компашки сидят напротив, а у Челесты ножки худые…
Наконец, появился официант, над нами нависла сонная физиономия:
— Сейчас только по остаткам или сэндвичи.
— Че ун ристрэтто?* — перебила Челеста.
*(У вас есть кофе «ристретто»? (самый крепкий из существующих кофе))
Официант долго смотрел на нее… точнее, в нее, ибо поднять взор до лица был не в состоянии, затем обратился ко мне:
— Итальянка, что ли? Из кофе есть черный, три в одном, зерновой, со сливками…
На стол легло меню. Названия блюд дублировались по-английски, Челеста впилась в них глазами, быстро пролистываемые страницы погнали ветер. Хмурый официант продолжил:
— Из имеющегося могу предложить…
Девичья рука отбросила меню.
— Ун эспрессо, пер фаворе. Нон. — Рука резко поднялась, большой и указательный пальцы изобразили направленный в потолок пистолетик. — Прего ми порте дуэ.*
*(Эспрессо, пожалуйста. Нет. Принесите для меня два, пожалуйста)
Жест вогнал меня в ступор, но официант, как ни удивительно, все понял.
— Два черных кофе. А что поесть?