Когда кончили, технолог сказал:
-- Ну вот, довольно с него!
И потом прибавил:
-- Наконец-то он явился.
-- Кто это он? -- удивленно спросил Денисов.
-- Как кто?.. Чудак!.. Да ее содержатель!
-- Что ты говоришь? -- бледнея, прошептал Денисов.
-- Ва!.. что я говорю!.. Какой ты, право... Да разве она может жить иначе?.. Я пари держу: в Петербурге все так живут, иначе с голоду помрешь...
-- Ты с ума сошел! -- почти крикнул Денисов. -- Она?.. Ольга Ивановна?.. Оля?.. -- вырвалось у него.
-- Ну да! Что такое! -- сердито сказал Хачатрянц. -- Какой ты наивный, нэ панимаишь!.. Разве ты не видишь?.. Властный, хозяйский тон... Чудак!.. Мы пили его вино...
У Денисова упало сердце, подкосились ноги. Он сел и не возражал Хачатрянцу. Он стал считать секунды и не мог дождаться, когда уйдет этот гость. Минут через петь густой бас сказал:
-- Ну, до свиданья!
И Денисов побежал к ней.
Он затворил за собой дверь. Она сидела у стола перед зажженной лампой. Он подошел и обнял ее сзади. Ольга Ивановна сделала движение, как будто отстранилась. Денисов заглянул ей в лицо. Ее глаза были странны; щеки побледнели; углы губ вздрагивали.
-- Милая, что с тобою?.. Кто это приходил?..
Она зарыдала вместо ответа. Потом он услышал:
-- Проклятая жизнь... звери... оскорбляют на каждом шагу...
-- Кто он такой, Оля?.. Ради Бога...
-- Жестокие люди!.. На себя оглянулись бы... -- рыдала она. -- Слушай, Коля, я скажу тебе все... садись.
Она вся дрожала. Ее лицо дышало решимостью.
-- Я обманула тебя... Я не вдова и не была замужем... Я любила четыре года... И тот человек... не этот, другой... женился и потом был у меня. Я ничего не знала... Он женился в апреле, а в мае продолжал мне клясться, что никогда не бросит, что обожает меня... Господи! Я верила, глупая... Потом мне открыли глаза... Я пошла на курсы... Добрый человек помог... у-у, проклятый! Как я его ненавижу... Коля, ты пойми меня -- вот я сейчас покажу тебе.
Она вынула из кармана маленькую записную книжку, открыла ее и дала ему. Оторопевший Денисов машинально прочитал: "август... 5 р. -- к. сентябрь. 8 -- октябрь. 1 -- ноябрь... декабрь -- 50"
Он перевел глаза на Ольгу. Она закрыла лицо руками.
-- Оля!.. Я не понимаю... Что это?..
-- Это моя прошлогодняя практика.
Он как будто еще недоумевал.
-- Ну, что же? -- холодея, спрашивал он.
Она встала, подошла к нему, обняла за шею.
-- Ну вот, милый, -- тихо сказала она, -- надо же мне было жить... Этот человек и помогал мне и теперь помогает.
Тупая и короткая боль сдавила его душу. Он ничего не сознавал. Ему хотелось закричать, разбить что-нибудь, убежать. Ольга Ивановна смотрела ему в лицо. Он стоял, опираясь на спинку стула, с безумным, блуждающим взором.
-- Коля, Коля, родной мой... очнись... Надо примириться.
Он слышал эти слова, как сквозь сон.
"Надо примириться... с чем?" -- думал он и не понимал... В его уме промелькнул образ Наташи -- чистый, кроткий, ласковый... Ему стало горько. Потом он тряхнул головой, переломил себя и заходил по комнате. Хозяйка сидела спиною к нему. Он остановился в углу и смотрел на нее. Он видел мягкие контуры ее спины, плеч, ее шеи с гордым изгибом и золотистыми волосами, видел ее грустную и подавленную позу.
И ему стало невыразимо жаль ее. Страстное чувство проснулось в нем. Она сделалась ему бесконечно дорога. Он страдал. Он уже сознавал, что разрыв невозможен. Это значило бы -- вырвать сердце с кровью. Он подбежал к ней и упал на колени.
Она опять заплакала. Он целовал ее руки, возвышенно спокойный, примиренный, и думал, что вот эта женщина теперь для него дороже всего в мире.
Он говорил:
-- Милая моя, голубка моя... успокойся -- ты выше этого... Мы забудем обо всем -- ты будешь моей женой... Я сам скажу ему.
Ее охватил порыв восторга и радости. Она целовала его, замирая в его объятиях.
И вдруг она вскочила:
-- Коля! Я пойду... Жди меня здесь... Я сейчас, скоро вернусь.
Она с лихорадочной поспешностью причесывалась, оправлялась, пудрила под глазами.
-- Куда ты идешь? Зачем? -- в изумлении спрашивал Денисов.
-- Я иду к нему... не удерживай: я сама хочу ему сказать... я хочу видеть его лицо... Ты не поймешь -- это чувство женщины. Я все готова отдать за это наслаждение... Он оскорблял меня -- черствый, злой... Я иду.
В ее голосе звенели истерические нотки. Ее лицо судорожно подергивалось. Она сорвала ротонду с вешалки; потом вдруг села на пол у кровати и захохотала:
-- Ха-ха-ха-ха!
Ее смех переходил в вопль. Ее душили рыдания без слез. Прибежала Вера со стаканом воды. Хачатрянца уже давно след простыл. Денисов перепугался, не знал, что делать. Вера брызгала ей в лицо. Ольга Ивановна понемногу успокоилась. Вера ушла.
-- Эгоист проклятый, -- твердила Ольга Ивановна, -- говорит: "Студентов приманила, песни поют -- что же ты не подпеваешь?.." У-у, зверь!
Она с новым приливом решимости оделась. Денисов умолял, чтобы она не ходила одна.
-- Пойдем вместе, я тебя провожу, ты мне покажешь его квартиру, я сам войду...
-- Нет, нет, Коля, я не могу, не лишай меня этого счастья.
XI.
Все-таки они вышли вместе. Они, кажется, в первый раз шли вдвоем по улице. На Садовой толпился народ. Денисов поддерживал ее под руку. Она шла уже совсем спокойная, поглядывала на него и улыбалась. Дошли до Невского. Ольга Ивановна остановилась и сказала:
-- Теперь иди домой, дружок, оставь меня.
-- Оля! Я провожу.
-- Нет, ты любишь меня -- ты домой пойдешь.
-- Оля! Пощади, я не могу...
-- Но это недалеко, -- возразила она, -- тебе незачем знать где... Иди домой, что тебе стоит? Я сейчас вернусь.
Денисов взял ее за руку и сказал сдавленным от внутренней боли голосом:
-- Оля, подумай... Ты отравляешь наше первое счастье... Ты идешь от меня к нему.
Она повернулась и сказала:
-- Идем назад.
-- Правда это? -- радостно заговорил Денисов. -- Ты не пойдешь?.. Ты позволяешь мне все устроить? Написать ему?.. Да?..
Она не отвечала. Прошли Гостиный двор. Она опять остановилась.
-- Коля! Не удерживай, -- с мольбою прошептала она, -- это выше сил... до свидания.
И она почти побежала от него.
Он остался один с тупым и несносным ощущением на сердце. Ему начинало казаться все какой-то мистификацией. По улице шли и ехали люди с покупками. На всех лицах было написано: "Завтра Рождество". И Денисову вспомнилась родина. Его засосала тоска. Наплыли воспоминания о семье, красивой елке, теплой и большой квартире, добрых и сердечных людях, ласках матери. Вспомнилась и Наташа с ее полудетской и чистой улыбкой, ее отец -- славный старичок доктор. И его органически потянуло туда, к Волге, в милый провинциальный город. Один, совсем один на улице, в сочельник. Какая-то странная женщина! На мгновение мелькнула ее красота, обворожительная улыбка, потом бледное, искаженное лицо. Денисов схватился за голову. "Это ужасно! Это какое-то сумасшествие!" -- подумал он. Ему захотелось заглушить боль. Он вошел в табачную лавочку и купил сигар.
Он шел по улице, ничего не замечая, наталкиваясь на встречных. Он курил одну сигару за другой, ничего не соображал, только думал: "Ольга! Ольга! Кто ты, наконец?" Он не находил ответа. Он чувствовал, что порабощен этой женщиной. У него уже кружилась голова от никотина. Он взял извозчика и поехал домой.
Вера отворила ему дверь. Везде, кроме кухни, было темно. Он пробрался в свою комнату и лег. Он лежал как пласт, с потухшей сигарой во рту. Какие-то серые длинные тени, без очертаний, тягучие, бесконечные образы ползли в уме. У него уже не было мыслей. Мягкие тиски сжимали грудь, потом отпускали. Ему показалось, что он быстро летит вместе с кроватью вниз... так плавно, лицом кверху... как будто он лежал в поле на земле и смотрел в бездонное небо.
XII.
Денисов очнулся с чувством тошноты и тяжести в голове. Он потерял всякое представление о времени, не понимал, где он, не мог припомнить, как он очутился здесь... Он хотел подняться, но не мог. За стеной, в комнате хозяйки, часы начали бить. Денисов машинально сосчитал: двенадцать. Потом ему все еще слышался звон. Он механически считал дальше: тринадцать, четырнадцать, пятнадцать... Он не слыхал звонка на кухне. По коридору раздались шаги. Вошел Хачатрянц со свечкой. Он приблизился к кровати. Денисов лежал на спине, бледный как мертвец, с открытыми и неподвижно устремленными в потолок глазами.
-- Здрасти! -- сказал Хачатрянц и испугался. -- Ва! Что с тобой такое?
Он поставил свечу на стол, поспешно зажег лампу и, подбежав к Денисову, взял его за руку. Тот слабо ответил на его пожатие и заговорил бессвязно, чуть слышным и дрожащим голосом:
-- Аракел... пошли в аптеку... Я накурился сигар... легкое отравление... Я не мог... мне тяжело было... Она не знала, что делает... Я обожаю ее... Она ушла... Сегодня сочельник... первый день нашего счастья... ее нет... понимаешь, как тяжело...
Хачатрянц начал трясти его за плечи:
-- Чудак!.. Про кого ты говоришь? Неужели про хозяйку?.. Чудак, собственно говоря... брось, что за чепуха!.. Ну, паиграл, -- шахер-махер... брось... глупости все! Авантюристка какая-то, панимаишь?.. Надо делом заниматься... в университет ходить будешь...
Денисов молчал. Каждое слово било его в голову вместе с пульсом, как молот.
-- Однако, -- спохватился Хачатрянц, -- ты не на шутку болен... собственно говоря, собственно говоря... Вера, -- закричал он и, не дожидаясь, пока она придет, побежал в кухню.
Нашатырный спирт и валерьяновые капли освежили и успокоили Денисова. Он сидел у стола напротив Хачатрянца и говорил:
-- Ты вникни, Аракел, ты поймешь, если захочешь... Я знаю, ты не признаешь любви -- до времени... Но я ее полюбил серьезно, окончательно. И вовсе я не играл... Между нами еще ничего не было решительного... Она меня любит и пошла сказать тому человеку, что невеста моя... И вот ее нет; уже час ночи... Господи!