Сергей Петрович должен будет нас догнать, его важный контакт вернулся из Берлина поздним вечером и сразу же прислал посыльного.
Архипа я решил оставить с господином Охоткиным, афишировать цель задержки Сергея Петровича было не резон, а одного его оставлять было совсем не камильфо.
Из Варшавы я уезжал с тяжелым настроением, никаких рычагов воздействия на ход событий я не видел. Конечно можно просто пристрелить главного фигуранта дебюта будущего бунта, но это скорее всего наоборот подхлестнет польский молодняк, он уже пользовался огромной популярностью в среди кадетов Школы.
Единственной моей надеждой был генерал Бенкендорф, я попытаюсь донести до него свои знания, под маркой каких-то «подозрений и глубокомысленных выводов».
Сергей Петрович с Архипом догнали нас очень быстро и известия он привез тревожные.
Недаром незабвенный папаша Александра Филипповича Македонского говаривал еще больше двух тысяч лет назад про силу осла груженого золотом. За многие века в этом деле ничего не изменилось.
В финансовой паутине охоткинского контакта, судя по всему, завязло очень много больших и маленьких людей Царства Польского и он открытым текстом заявил Сергею Петровичу, что очередной выброс польского гонора неизбежен и ни что не сможет предотвратить его.
Сам он ждал его с ужасом, по древней польской традиции в любом случае рано или поздно начнут бить, как он сам выразился, по его еврейской роже. Но это всё лирика, её к делу не пришьёшь, а вот затем неожиданно последовала и конкретика, причем без какого-либо нажима со стороны Сергея Петровича.
Первое, что конкретно он услышал было то, что опасения полковника не беспочвенные. Покойный граф Белинский успел донести свою негативное отношение в моей персоне до соплеменников и в Варшаве были люди жаждущие свести со мной счеты.
О бесследном исчезновении их сиятельства, его племянника и нескольких французских поляков уже было известно. А так как граф оказывается известил своих варшавских корреспондентов о открытии сезона охоты на меня, то они резонно решили, что эти исчезновения произошли не без моей помощи.
Вторым было обещание прислать весточку когда появится конкретная информация о планах польских заговорщиков.
Такая готовность к сотрудничеству незнакомого еврейского ростовщика меня совершенно не удивила. Когда мы уезжали из Лондона, улучив минуту Сергей Петрович неожиданно для меня вернулся к нашему разговору о верности его служения моей персоне.
— Ваша светлость, — я никак не мог понять, в каких случаясь он и Иван Васильевич, обращаются ко мне не по имени-отчеству, а титулуют меня светлостью, — я до гробовой доски буду верно служить вам, но пожалуйста, не интересуйтесь без надобности моим прошлым. В нем нет ничего стыдного или позорного, но много такого, что тягостно вспоминать.
Мне очень хотелось знать, что связывает Сергея Петровича с ростовщиком так, что тот готов идти на смертельный риск предлагаю свои услуги осведомителя в таких делах. Но раз меня в такие детали не посвящают, значит так надо.
За несколько верст до Ковно, Иван Васильевич предложил устроить небольшой привал и созвал «военный» совет в составе пятерых человек, кроме нас троих в нем принял участие карасирский офицер и моя супруга.
Где-то в Австрии перед приездом в Варшаву у нас состоялся очень интересный разговор. Софья Андреевна заявила, что ей невыносимо жить, когда у меня есть от неё какие-то тайны из-за которых льется моя кровь. Если мы с неё одно целое, как это должно быть в настоящем супружестве, то никаких тайн не должно быть.
На самом деле я ничего не имел против, у меня именно такими были идеальные представления об отношениях супругов. Поэтому еще в польской столице я откровенно все рассказал жене и сейчас она полноправно участвовала в нашем совете. Надо сказать, что мои помощники этому факту ни сколько не удивились, приняв его как должное.
Долго мы не совещались, Сергей Петрович сказал, что нам надо, не задерживаясь ни где в Литве, как можно быстрее оказаться в русских губерниях и весь вопрос только в самочувствии моей супруги и желательности нашего дальнейшего сопровождения кирасирами.
Софья Андреевна заверила, что безостановочная езда её не утомляет и в карете ей совершенно комфортно. Приобретенные в Италии две кареты были действительно хороши, потрясающе мягкий и тихий ход и наверное максимум для 19-ого века удобств, в каждой два полноценных спальных места, отопление, настоящий стол, естественно складной, внутренние газовые фонари и санитарные удобства.
Чисто внешне кареты были конечно огромные, но производили впечатление легких и чуть ли не воздушных конструкций. На самом деле их корпуса были сделаны прочно и надежно, а обшитые тонкими металлическими пластинами они выдерживали выстрел в упор из любого ружья.
Кирасирский поручик заявил, что у него приказ сопровождать нас хоть до самого Петербурга, проблема только в скудности средств для такого вояжа. Эту проблема естественно на самом деле не проблема и мы решили не задерживаясь ни где, устремиться в Псков, а там и рукой подать до Нарвской мызы.
Вперед я решил выслать Герасима с Прохором в сопровождении трех кирасиров. Они должны максимально рано организовать вам встречу конвоем с мызы, мне хотелось освободить служивых как можно быстрее.
Такие меры предосторожности я считал совершенно излишними, но Иван Васильевич заявил, что он пару раз приметил за нами слежку и супруга поддержала его предложения. Сергей Петрович тактично промолчал, а поручик просто взял под козырек. Два один, при двух воздержавшихся, пришлось подчиниться.
Опасения Ивана Васильевича вероятно были не беспочвенные. По крайней мере после Ковно стала ясно, что нас действительно сопровождают какие-то люди. Поняв, что кирасиры едут с нами и дальше, они перестали скрываться и однажды демонстративно подъехали к нам метров на пятидесять.
Нападать на армейский взвод эти люди конечно не решились, но видеть их почти постоянно на хвосте было неприятно. Камеристка Татьяна оказалась большой трусихой и прямо спросила у поручика не боится ои он нападения этих людей.
— Что вы, сударыня, напасть на две титулованные особы, одна из которых еще и русскоий офицер с целым взводом кирасир, это через чур для этих подлецов, они способны только сделать что-нибудь из под тишка, — поручик был графом Петром Николаевичем Ростовым, я чуть с лошади не свалился когда он представился.
Но постоянный хвост графа стал раздражать и он предложил мне сделать засаду, а когда я не согласился, то на одном из постоялых дворов за Вильно о чем-то несколько минут говорил с его хозяином, отчаянно жестикулируя.
Когда мы тронулись дальше поручик подъехал ко мне и тихо сказал:
— На обратной долроге я буду знать, кто эти люди и по возможности сообщу вам.
— А вы, граф, не опасаетесь за свою безопасность, ведь вам еще возвращаться и служить в Варшаве?
— Нисколечко, князь, не боюсь. Как только я вернусь в полк, то сразу же отправлюсь в Кишинев. Скоро война с турками. А польская армия будет только зубоскалить, воевать они не будут, вот я и добился перевода на юг.
Первую более менее большую остановку мы сделали при переправе через Западную Двину. Не знаю был ли на ней лед в эту зиму, но сейчас даже разлива особого не было видно и мы переправились без проблем.
На переправе мы наконец-то гарантированно избавились от хвоста. На полпути от Вильно до Двины двое конных постоянно демонстративно ехали за нами в сотне метров сзади и только перед рекой они развернулись назад.
Глава 8
Что бы не говорили турбопатриоты в 21-ом веке, но сейчас в веке 19-ом, где я оказался прямиком из будущего, моему взору предстала безрадостная картина русской действительности. Конечно русский народ не был таким забитым, угнетенным и нищим как писали и изображали некоторые деятели, но разница в уровне жизни с Европой уже была, особенно с Англией. Да и издержки крепостного права бывали частенько, например, русских мужиков и баб пороли по всей России на каждом шагу.
А вот европейская нация — поляки, здесь давали нашим самодурам большую фору, такого в Европе наверное уже ни где нельзя было увидеть, разве только в Османской империи.
Но меня в первую очередь волновали русские дела, была бы моя воля, я бы отрезал Польшу по будущей линии Керзона и поставил бы на границе стене. Матушка Екатерина ни пяди польской земли не взяла, а вот внучок её от всей души хапнул, да еще и облагодетельствовал их конституциями и прочим. А русскому мужику только Божью благодарность пообещал за своё личное спасение и всей России от нашествия супостата.
Одна история с военными поселениями чего стоит, глупые историки повесили это дело на Аракчеева, а он на самом деле был против и чуть ли не на коленях умолял императора Александра не делать этого. А революционная зараза, которую царь-батюшка припер из Европы! Какой дурак его мог назвать Благословенным.
Вот примерно такие мысли теснились в моей голове, когда мы оказались уже в русских губерниях и я увидел первых нищих и попрошаек. Голод в России на самом деле был всегда, не было ни одного года, что бы где-нибудь в огромной империи не было не урожая и следом за ним и бескормицы.
И никто ни разу не пытался создать какой-нибудь государственный запас зерна, что бы помогать своему голодающему народу. А вот гнать зерно в Европу, это всегда пожалуйста.
Миллионам нищим не подашь и даже тысячи затруднительно, поэтому в некоторых местах приходилось ехать чуть ли не закрыв глаза, особенно когда под Псковом кончились последние деньги и последние крохи провизии. Потрясенные кирасиры, видя как мы с женой раздали всё до последнего, тоже опустошили свои сумки и седельные мешки.
В Пскове нас уже ждали бурмистр Нарвской мызы с двумя десятками вооруженных мужиков и уездным полицмейстером с двумя своими служивыми.
С собой бурмистр привез денег и различной провизии, причем и того и того он привез как говориться от души.