Все это конечно было недешево, но Пулковская мыза мною была намечена в основную резиденцию князей Новосильских и я решил на этом не экономить.
Конечно утверждение что все работы на мызе закончены большое лукавство. На самом деле там работы еще непочатый край, многое сделано по временным схемам, почти сделанное из дерева необходимо заменить на камень и металл, например кучу всяких колодцев и водоводов. А сколько еще работы в котельных!
Но абсолютно всё работает и работает как надо! А в этом я убедился сам, проведя на мызе три дня и проверив лично абсолютно всё, каждый кран и колодец, все механизмы и машины. Сидор Пантелеевич и бурмистр как тени молча следовали за мной и наверное даже переставали дышать, когда я совал свой нос в каждую мелочь.
Увиденным я был очень доволен и решил, что жена с сестрами могут смело переселяться на мызу. Обидно конечно что задерживается доставка всяких растений для теплиц и оранжерей, но здесь от нас ничего не зависело.
Меня правда очень позабавила реакция нашего бурмистра когда я выразил свое неудовольствие задержкой. Он решил, что мои претензии относятся к нему и неожиданно для меня чуть ли не заплакал. Мне даже пришлось его успокаивать.
Проинспектировал я и личную мастерскую Сидора Пантелеевича. Он продемонстрировал свою снегоуборочную технику на мускульной и лошадиной тяге. Со знакомыми мне машинами их роднило только наличие большой лопаты. Прошедшей зимой они прошли успешные полевые испытания и бригада из десятка мужиков была занята изготовлением таких же машин для других наших имений, Анна Андреевна решила, что в каждом имении должно быть по паре таких агрегатов.
Сам Сидор Пантелеевич больше занимался конструированием другой важной машины — сеялки.
Ян Карлович в Новосёлово выписал почти всё, что было издано в России и Европе, проштудировал и начал разрабатывать свою систему земледелия, взяв за основу идеи русских ученых Андрея Тимофеевича Болотова, Ивана Михайловича Комова, Михаила Григорьевича Павлова, англичанина Джетро Талла и швейцарца Мишеля де Шатовье. Двое последних в свое время разработали свои оригинальные сельхозорудия и Сидор Пантелеевич по заданию Яна занимался созданием на их основе своей конструкции.
Опытный экземпляр новой сеялки успел даже поработать в сезоне 1827-ого года. И сейчас Сидор Пантелеевич доводил до ума два первых экземпляра своего детища.
Я быстро сумел разобраться в его устройстве и принципе работы и на мой взгляд это был надежный механизм, который будет замечательно работать. Но у него есть огромный недостаток: он очень сложный в изготовлении и сейчас это штучное изделие изготавливаемое вручную, соответственно очень дорогое, по большому счету почти золотое.
Поэтому пока на российских полях эта техника не появится, максимум десяток в наших имениях. Сейчас я ничего не скажу Сидору Пантелеевичу, пусть доводит до ума свой агрегат, а когда закончит поставлю ему другую задачу, воспроизвести и довести до ума первое творение господина Талла — простую рядную сеялку.
Завершая свою инспекцию, я обошел всю деревню, зайдя в каждую избу. Увиденное понравилось мне даже больше чем наш дворец.
В каждой избе была русская печь. Ни в избах, ни в деревне я не увидел грязи и гор мусора. Везде чистенько и опрятно.
Как я и предполагать, клан наших кузнецов от своего барина решили не отставать и первыми в деревне начали обзаводиться коммунальными благами цивилизации. На центральное отопление они пока не замахнулись. А вот канализацией и водопроводом планировали обзавестись в начале лета.
Рядом с господской усадьбой заканчивалось строительство школы и небольшой больнички. Здания были построены еще осенью и сейчас неторопливо шла работа с внутрянкой и подключение к коммунальным удобствам. Для будущих учителей и медперсонала к осени должны быть построены два четырехквартирных дома с небольшим полисадником у каждой квартиры.
Для их отопления наш Кулибин предложил использовать технологию которую в будущим назовут теплый пол. Но у меня была другая идея. Я решил предложить нашему подрядчику господину Кольцову идею производства металлических радиаторов, которые все называли батареями. Когда они должны появиться и где я не знал, но резонно полагал, что вот-вот и решил это дело ускорить.
Осмотрел я естественно и начавшееся прошлым летом строительство храма. Кондрат сказал, что в планах закончить его следующим летом.
Меня очень поразило положительное отношение наших мужиков ко всем этим новшествам. Матрена даже спросила у меня, а правда ли что и в крестьянских избах тоже все это появится.
В Петербург я возвращался в очень хорошем настроении, положение дел на мызе оказалось лучше ожидаемого, всё сделано на десять баллов из пяти, а на закуску Кондрат мне приготовил целую пачку писем с просьбами разрешить ознакомиться с устройством нашего имения. Среди них было даже письмо из Царского Села. Я правда совершенно не понял, почему всё эти просьбы присылались на мызу, а не в наш питерский дом.
Намеченное «великое переселение» пришлось немного отложить, в моё отсутствие холерный трактат был доложен Государю, он отнесся к моей писанине серьёзно и потребовал меня пред свои светлые очи.
Аудиенция была назначена на следующее утро моего возвращения в Питер. Вечером я еще раз обговорил всё с Матвеем. Он успел обсудить мою писанину со своими коллегами и большинство меня поддержало.
Из рассказа доктор Бакатина я сделал вывод, что одним из главных аргументов было мое предложение о первой скрипке лекарей, а не чиновников, что меня сильно удивило. Я полагал, что на первом месте будет разумность моих предложений.
Кроме императора в кабинете не было никого. Он молча выслушал меня, не задав ни одного вопроса. Я повторил всё написанное мною, сделав акцент на том, что от проведения предложенных мероприятий вреда не будет. О надвигающейся эпидемии холере я говорил как о свершившемся факте. Здесь я немного передернул заявив, что в Англию уже поступают катастрофические донесения с Востока.
— Да, князь, я знаю об этом, — император неожиданно прервал мой монолог. — Мы получили третьего дня донесения из Лондона. А Александр Христофорович письмо от своей сестры. Мало того, приходят тревожные известия из Персии.
Государь взял со стола мой трактат и открыл какое-то специально заложенное место. Еще раз прочитав его, он с ехиднейшим выражением лица спросил.
— А вы я смотрю не очень высокого мнения о господине Закревском? — я знал, что от деятельности свежеиспеченного министра внутренних дел в борьбе с будущей эпидемией будет больше вреда, но не говорить же императору о достоверности своего знания. Поэтому я ответил коротко и ясно.
— Да, Государь, — император звонком вызвал дежурного адьютанта. Мне показалось, что тот не зашел в кабинет, а просто мгновенно материализовался.
— Позовите генерала Бенкендорфа.
Шеф жандармов по видимому ожидал вызова, потому что тут же зашел в кабинет.
— Ваша озабоченность интересами Отечества похвальна, князь. Мы решили эти вопросы передать под патронаж Третьего отделения, — Бенкендорф при этих словах немного даже дернулся, похоже это решение было для него неожиданностью. Николай Павлович почему-то довольно улыбнулся, а затем опять с тем же ехиднейшим выражением спросил.
— Вы, князь, говорят не очень жалуете поляков? Да и они к вам особой любви не испытывают. И моего брата Великого князя Константина тоже не жалуете, — а вот такого поворота беседы я не ожидал, по спине даже холодок пошел.
— А за что православному поляков любить? Они по сто раз присягают и тут же изменяют. С их зверствами никто сравниться не может, начиная с дочерей крестителя Руси князя Владимира и кончая их заслугами в восемьсот двенадцатом году. Недаром наши мужики их сразу же на вилы поднимали, — самым умным было конечно промолчать, но меня внезапно понесло. Я сделал пайзу, что бы перевести и продолжить своё безумное выступление, но император неожиданно засмеялся.
— Нелюбовь к полякам это наверное ваше фамильное, — император внезапно зло прищурился и резко, как ударил спросил.
— Вы были знакомы с графом Белинским?
— Да, Государь. Несколько недель назад он со своими сообщниками пытался убить меня, мою жену и моих людей. Я дрался с ним и племянником его жены. Дрались мы до смерти. Я был ранен, но своих соперников убил.
— Вы дрались с ними по очереди?
— Нет, Государь. Одновременно.
— Граф был отменным фехтовальщиком. Насколько я знаю, он только однажды потерпел неудачу, — государь сделал паузу, вероятно ожидая какой-то реакции от меня. — Это был ваш батюшка, князь Андрей Алексеевич и был он тогда примерно в ваших годах. Господин Шалевич был конечно трусоват, но после вашей дуэли брал уроки фехтования и поговаривают очень преуспел. Как вы, сударь, смогли справиться с ними обоими?
— Месть, Государь, это блюдо, которое надо подавать холодным. И гнев в данном деле плохой советчик, — я справился со своими эмоциями и отвечал уже совершенно спокойно, тем более, что у меня появилась уверенность, что и на этот раз мне всё сойдет с рук.
Николай Павлович заинтересованно посмотрел на меня. Он явно хотел услышать как я это сделал.
— Они слишком спешили, Государь. Особенно господин бывший майор. Я отбросил его в сторону и остался один на один с графом. Он сумел ранить меня в правую руку, но атаковал тоже слишком яростно и мне удалось заколоть его ударом герцога де Невера. Перехватив шпагу в левую руку, я убил майора ударом через плечо в грудь.
Очередная сцена из будущего произведения Николая Васильевича. Молчание и гробовая тишина в кабинете стояли пару минут точно. Было такое впечатление, что Самодержец и его верный слуга потеряли дар речи.
— Вы нам покажите этот знаменитый прием, все о нем слышали, но никто его не видел, — дар речи вернулся к императору дар речи.
— Нет, Государь, я это сделать не могу. Это не моя тайна, кроме меня этим приемом владеет еще один человек.
Такого ответа император совершенно не ожидал и даже на мгновение потерял потерял самообладание. Он покраснел как рак и мне показалось, что сейчас начнет на меня кричать. Но все-таки венценосные особы сделаны немного из другого теста и Николай Павлович быстро справился с собой.