— Вы сможете разыскать тех, кто это сделал?— спросил я после короткой паузы.
— Попробовать можно, ваша светлость, — с сомнением в голосе ответил господин Охоткин.
— Нет, вы не попробуйте, а обязательно разыщите.
Несколько минут в кабинете царило молчание.
— И на какую сумму тянет эта разница? — я показал на сундук.
— Я еще не всё разобрал, но думаю, что в итоге будет чуть ли не миллион, — Сергей Петрович окинул внимательным взором все еще не разобранные бумажные залежи и подвел итог, — завтра к вечеру я всё закончу.
Для того, что бы со спокойной совестью отправиться в поездку, мне оставалось решить дорешать кадровый вопрос. Наш «личный состав» в Петербурге был мне знаком очень слабо. До тринадцати лет я жил преимущественно в большом имении под Москвой и в столицах бывал очень редко, в Питер вообще был всего однажды. К учебе в университете я относился очень ответственно и последние три года занимался только одним — грыз гранит науки, при первой же возможности уезжая в любимое имение.
Конечно мне приходилось посещать уроки верховой езды, фехтования и учиться метко стрелять, тут мой родитель проявлял железную волю и был непреклонен. Но во всем остальном такую же волю проявлял я и уже примерно с восьми лет жил как хотел, а в понятиях 21-ого века юный князь был ботаником.
Круг моего общения был небольшой, нянюшка, её сыновья, сестрица Анна, дядька Иван, и камердинер Петр. Это отнюдь не значило, что я не общался с другими людьми, просто общение с этой шестеркой было для меня комфортным и беспроблемным.
За последний год в этот круг постепенно вошел Матвей Иванович, но к сожалению и были две огромные потери. Летом умер любимый дядька Иван, который в моей жизни занимал такое же место как и нянюшка и пришлось в конце ноября отпустить Петра. Его брат служил на Кавказе, потерял там ногу и мой камердинер поехал в Тифлис, что бы привезти его домой.
В трех наших домах прислуги было немерено, но я совершенно не знал, кто есть кто. После беседы с нянюшкой у меня появилось некоторое представление о наших кадров. Но оставалось самое сложное — расставить людей по местам так, чтобы это устраивало меня. И если с женским персоналом было понятно, тут после матушкиного отъезда, которая всегда это дело держала под личным контролем, сестра сразу же всё взяла в свои руки, то как расставить по местам мужиков я еще не знал.
Близкий круг слуг родителя мне не внушал никакого доверия. Почему он сам не видел как этот негодяй его обворовывает было не понятно, почему этого не видели матушка и сестра было понятно, но в то, что всякие там камердинеры родителя не видели или не понимали, что их барина обирают как липку! Нет, в это я поверить не мог.
И первое что я сделал, это отправил эту публику в два других питерских особняка, на Лиговку и на Васильевский. Особняки я твердо решил продать и Анна должна сделать их предпродажную подготовку, вот пусть там и трудятся.
Нянюшкиных сыновей я решил не дергать, они должны как можно успешнее закончить университет, а потом пойти на учебу в Главном инженерном училище.
Нянюшка очень высоко отозвалась об одном из наших дворников, Степане. Ему было около сорока лет. Он когда-то служил еще деду Алексею, был дружен с покойным мужем нянюшки с которым близко познакомился в двенадцатом году.
После кончины деда несколько лет служил камердинером у родителя, а потом тот без объяснений изгнал его в дворники. Я даже не видел его толком и не сразу понял о ком идет речь. Степану всегда доставалась самая черная и не благодарная работа, он всегда был занят и редко попадал мне на глаза.
Я позвал его на беседу и в кабинет зашел среднего роста, крепкого телосложения, достаточно молодо выглядевший мужчина лет сорока. Идеально выбритый, свежая короткая стрижка и потрясающе умные голубые глаза. Но больше всего меня поразила его правильная грамотная речь и почти идеальный французский.
Степан Дмитриевич, я почти сразу спросил отчество и стал к нему обращаться именно так, чем немного его смутил, с семи лет служил старому князю, а затем моему родителю. Семьей обзавестись как-то не получилось. Старый князь обучил его грамоте и еще по молодости он пристрастился к чтению. Французский выучил общаясь с многочисленными носителями языка, этой публике в княжеском доме всегда было как грязи.
После непродолжительной беседы я решил задать ему контрольный вопрос.
— Степан Дмитриевич, почему вас князь Андрей Алексеевич прогнал в дворники? — я решил, что честный ответ самое главное в нашей беседе.
— Князь отправил девочку в нижегородское имение, а Анисью решил продать, ну я ему возразил. Он меня сильно избил и приказал вышвырнуть в дворницкую. Я две недели не мог подняться после этого. Когда отлежался стал дворником, — Степан Дмитриевич помолчал и закончил. — Анисья осталась.
— А она знает об этом, вашем заступничестве?
— Не знаю, ваша светлость, я ей об этом не говорил. Вашему батюшке после этого наверное даже мой голос был неприятен, поэтому я всё больше молчал, разговаривал только по необходимости со старшим дворником, да прохожими, когда улицу подметал.
— А почему заступился за Анисью?
— Она мне нравилась, ваша светлость.
— Нравилась или нравится? — дворник опустил голову и горестно вздохнул, потом вздернул её и посмотрел мне в глаза. В них стояли крупные слезы.
— Я хочу тебя назначить управляющим всеми питерскими домами, — при всех издержках мне был нужен именно управляющий всем хозяйством, не дворецкие на каждый дом или даже несколько в одном. Я не собирался давать больше такую волю слугам, что бы они могли воровать и собирался жестко их контролировать. — Подчиняться будешь только мне и Анне Андреевне в моё отсутствие. Согласен?
Кандидат в управляющие смахнул слезы и коротко ответил:
— Да.
— Через несколько дней я с господами Бакатиным и Охоткиным, — я посмотрел на назначенного управляющего понимает ли он о ком идет речь, — еду в поездку по имениям. Поездка займет больше месяца. Ты мне должен срочно подобрать четырех камердинеров и господам по камердинеру. Сегодня переговори с Матвеем Ивановичем, как он планирует ехать, маршрут ему известен. Навести порядок с прислугой. В мое отсутствие особняки на Лиговке и Васильевском подготовить к продаже. Доклад дважды в сутки, утром и вечером и по необходимости. Вопросы есть?
— Пока нет.
— Тогда ступай.
Уже вечером Степан Дмитриевич привел мне четырех кандидатов в мои камердинеры. Все примерно одного возраста, 23–26 лет, крепкие, с выраженными следами интеллекта и живыми смышлеными глазами. Звали их Архип, Герасим, Тимофей и Федор. Они меня вполне устроили, а там по ходу видно будет.
Вечером в пятницу третьего февраля Сергей Петрович доложил мне итоги своей работы. Общие долги составили больше восемь миллионов рублей. Честно говоря мне эта сумма ничего не говорила. Я знал, что в в финансовых системах 19-ого века всех европейских государств, а не только России, можно было не только ногу сломать, хотя и имел некоторые представления финансах Российской Империи. Поэтому решил включить дурака, послушать разъяснения знающего человека явно не будет лишним.
— Сергей Петрович, вам может быть это покажется странным, но я еще несколько дней назад был очень далек от таких вещей как деньги и даже ассигнации первый раз в руках держал, когда мы сундук с ними открыли, — в первом сундуке были не только ассигнации, но и серебряные рубли. Я видел в музеях деньги 19-ого века и однажды даже держал в руках сторублевую ассигнацию. — Объясните мне, насколько это много и какие перспективы.
Господин Охоткин ухмыльнулся и покачал головой.
— Наверное ваш батюшка тоже был немного далек от реального понимания цены денег. С одной стороны этому можно даже позавидовать, ваша светлость, — он еще раз покачал головой и очень грустно улыбнулся.
— В России имеют хождения два вида рубля: серебряный и бумажный, ассигнационный. Серебряный рубль стоит сейчас три с половиной ассигнационных. Восемь миллионов это ассигнациями. Много это или мало, все зависит от ваших доходов. До девятнадцатого году ваш отец подавал декларации почему-то почти на полмиллиона серебром, но таких доходов не было и нет, поэтому чтобы заплатить подоходный налог, он постоянно занимал. И все платежи тоже уплачивались в долг. А еще много проигрывал в карты и бросал деньги направо и налево, не считая их. Любил он похоже покрасоваться. А абсолютно всё: дома, имения, все ценности, было заложено и перезаложено. У меня вообще сложилось впечатление, что ваш отец жил одним днем и ему было безразлично что он оставит детям.
— А шанс выпутаться из долгов есть?
— Конечно есть, ваша светлость, — господин Охоткин дернул плечами и развел руки. — Ваши имения теперь ни за какие долги не заберут. Поэтому кредиторы побесятся, а потом начнут с вами договариваться по-хорошему. Свои дома вы можете продать. Оставьте один этот дом, а остальные продайте. Я думаю в итоге останется только долг в Заемном банке, где-то миллиона два ассигнациями. Там все заложено конечно основательно, по максимуму, на двадцать лет под пять процентов годовых. Это ежегодно платить сто тысяч процентов и столько же погашение долга. Наведете порядок в своих имениях, выгоните всех воров управляющих. Начнете считать деньги и постепенно всё наладиться.
То, что говорил господин Охоткин, подтверждало мои мысли, но я хотел не просто выпутаться из долгов. В моих планах было еще и начать быстро зарабатывать деньги, причем много.
— Сергей Петрович, я хочу вам предложить остаться служить мне. Но сразу же говорю, что это будет очень сложно, — я вопросительно посмотрел на собеседника. Он у меня стал вызывать большое доверие, когда через несколько дней совместной работы у него сменилось выражение глаз. Они стали добрыми и вызывающими доверие.
— Я служу у Александра Христофоровича, но если вы попросите его о такой услуги, отпустить меня, думаю он вам не откажет. Только напишите письмо прямо сейчас, а я отвезу. Вам лично к нему ездить не надо. Не будите лихо, пока тихо.