Оку и перед ним был разбит большой парк с двумя спусками к реке. За домом был сад и все хозяйственные постройки.
Всего в имении было почти тридцать тысяч десятин земли и почти сорок тысяч крепостных.
Новоселовское имение было можно сказать почти родным, здесь прошла большая часть детства юного князя Алексея и я быстро как бы узнавал знакомые места и лица дворни и крепостных. Возвращение в родные пенаты было приятно и очень не хотелось, чтобы старый бурмистр Потапыч оказался вором.
Всю дорогу из Питера Матвей и Сергей Иванович проводили для меня ликбез по жизни в Российской империи. У меня, в смысле у князя Алексея до моего попадания, была репутация ботаника, если использовать терминологию 21-ого века: с детства сторонился общества, особенно светского, до тринадцати лет жил в деревне, очень любил читать и сам пошел учиться в университет и в итоге последние три года только и грыз гранит науки. В итоге даже толком не было знакомых в свете, общался преимущественно с беспородными и беспортошными. Мне было совершенно не понятно почему родителю был так безразличен его отпрыск, практически все чему обучали молодых дворян прошло мимо.
Поэтому мои наставники не стали забивать себе голову выяснением чего я там знаю и умею и попытались мне все объяснить сплошняком. Первой скрипкой был Сергей Петрович, а Матвей был так сказать на подхвате. И надо сказать у них получился вполне приличный ликбез по России 19-ого века.
Еще в Питере у меня сложилось интересное впечатление о жизни князей Новосильских. Если отбросить в сторону все лямуры родителей, то я бы сказал, что эта семейка застряла где-то в прошлом веке.
И первые дни, проведенные в Новоселово, подтвердили мой вывод.
За три года, прошедшие после отъезда юного князя на учебу в столицу, в имении ничего не поменялось. Я без труда как бы «вспоминал» имение и легко ориентировался в окрестностях. К сожалению для окружающих, но на самом деле к моей внутренней радости, от того близкого круга, в котором я вращался в детстве, в имении никого не осталось, кроме нашего бурмистра Филиппа Потаповича и конюха Илюхи.
Родители своим вниманием большие имения последние годы не жаловали и в Новоселово были последний раз три года назад, когда увозили меня в столицу. За три года кого-то из дворни взяли в столичные дома, а кто-то просто разбежался и Потапычу пришлось в пожарном порядке укомплектовывать штат прислуги.
Днем 15-ого февраля Сергей Петрович сказал, что он готов доложить мне свои выводы.
Матвея еще не было, он с утра подался в одну из заокских деревень, где нужна была помощь какой-то родильнице. Я его ожидал ближе к ужину и решил охоткинский отчет отложить до вечера.
Мой расчет оправдался, Матвей успел к ужину и после традиционного в имении чая с вареньем, господин Охоткин начал свой доклад.
— Должен сначала, ваша светлость, признать свою ошибку. В этом имении было не в воровстве бурмистра, а в его нерадивости, человек просто не на своем месте. Воровать он не ворует, когда-то был хорош, но сейчас его надо менять, — я слушал и молча кивал головой, моё мнение было таким же.
— Я много видел последнее время больших имений, — продолжал тем временем господин Охоткин, — но такое первый раз. Это застрявшее во времени патриархальное поместье, времен Очакова и покорения Крыма примерно. Не знаю почему, но в вашем имении крестьянам фактически запрещено заниматься промыслами на стороне. Нищеты в деревнях нет, почти везде добротные деревянные дома. Но ваша светлость, вы бы видели шереметьевские деревни, где целые улицы застроены каменными домами и крестьяне выкупаются за многие тысячи. А в вашем имении и желающих выкупиться нет.
На эту волнующую меня тему, я сам уже успел поговорить с мужиками и поразился тому, что ни кому из них воля была не нужна. Конюх Илья прямо сказал:
— А зачем мне, барин, воля? Мне и так неплохо живется. Приставили меня к лошадкам, я и доволен, сыт, обут, одет. За меня все решили, мое дело только выполнять. А стану вольным, своим умишком надо будет жить. А зачем мне это, барин? — своё мировоззренческое разглагольствование Илюха закончил теми же словами, что и начал.
Сергей Петрович закончил и ждал моей реакции. Я повернулся к Матвею, он соглашаясь развел руками и прикрыл глаза.
— Это ваши окончательные выводы или…? — на всякий случай уточнил я.
— Только какие-то детали, общей картины они не изменят. Во времена вашего деда здесь многое было, а потом стремительная деградация, особенно последние годы. Сейчас в имении нет даже господской винокурни, была пристань на реке, сейчас всё практически сгнило и развалилось, — дополнил Сергей Петрович.
— И что вы предлагаете?
— Сменить бурмистра и начать хоть что-то делать. Я бы посоветовал вам своего Яна, — Сергей Петрович помолчал и начал перечислять достоинства своего компаньона. — Он много где бывал, видел очень богатые имения. Год назад мы с ним ездили в Англию и там посещали процветающие фермы. Ян очень дотошно обо всем расспрашивал, я даже подсмеивался над ним, спрашивал, не хочет ли он завести себе имение.
Господин Охоткин умолк и вопросительно посмотрел на меня. Я ничего не ответил, встал и подошел к окну.
— Опять снег и ветер. Вы, господа, любите зиму? Я теперь нет.
— Ты знаешь, Алексей, я с тобой согласен, — поддержал меня Матвей. — Мальцом был — обожал зиму, а сейчас с каждым годом она мне нравится все меньше и меньше.
Сергей Петрович наш разговор не поддержал и продолжал вопросительно смотреть на меня. Я подошел к нему и спросил о маленьком, но важном на мой взгляд качестве.
— Вы естественно поручитесь за него, а кто еще?
— Александр Христофорович, — такой короткий ответ меня удовлетворил и я улыбнулся.
— Вы очень убедительны, Сергей Петрович. Отзывайте Яна из Москвы, дела в имении поважнее.
Ян приехал на следующий день, в Москве он успел найти какого-то своего старого товарища и озадачить его полисками покупателей на мою недвижимость и на моё предложение ответил без раздумий.
— Я согласен, ваша светлость. Когда прикажите приступить?
— Сейчас. И так как теперь ты будешь служить мне запомни две вещи: верность и преданность, шаг вправо-влево считается побег с расстрелом на месте и всегда помни библейскуюо притчу о трех рабах получивших от господина по пять талантов.
Господин Охоткин очень внимательно посмотрел на меня и дернул себя за мочку левого уха. Я заметил что он всегда, когда удивлен или озадачен, делает этот жест. А Матвей просто изумленно посмотрел на меня, широко открыв глаза.
В произошедшей смене власти был один очень неприятный для меня момент: наш старый добрый бурмистр Филипп Потапович.
Потапыч начал служить еще моему деду и свою должность получил еще до женитьбы родителя. П осле слов господина Охоткина всплыли воспоминания юного князя как однажды в его присутствии бурмистра наказали плетьми за воровство и нерадивость отхожих мужиков. Вот наверное с того момента все и начало сыпаться. А уж когда родитель перестал приезжать в имение, тут деградация просто понеслась галопом.
Анисим и Ян пошли собирать дворню, я решил не откладывать ничего даже на час, до первого апреля надо успеть вернуться в Петербург, а дел не невпроворот. Архип пошел звать Потапыча.
Вероятно старый слуга понял к чему идет дело и когда он зашел по его щекам текли слезы. В памяти тут же всплыли те добрые чувства, которые испытывал в раннем детстве юный князь к старику-бурмистру и я сразу же почувствовал, что тоже готов разрыдаться. Заранее заготовленные фразы куда-то испарились и в итоге получилось какое-то мямленье.
— Потапыч, я тебя не прогоняю. Но тебе уже тяжело, имение большое и дает мало дохода. Ян будет бурмистром, в ты останешься его помощником и будешь делать то, что тебе по силам. В мой кабинет вход тебе всегда будет открыт. Из твоего жилья тебя гнать ни кто не будет, но если захочешь куда-то перейти, то пожалуйста.
Как ни странно, но мои слова успокоили старика. Он вытер слезы и поклонился в пояс.
— Благодарственную, барин. Дозвольте к сестре перейти век доживать.
— Как тебе будет угодно.
Князья Новосильские, как и многие другие дворяне, редко кому из ближнего круга слуг разрешали заводить семьи. Вот и Потапыч был из таких: в пятьдесят плюс ни жены, ни детей у него не было. Жил он в господском доме, рядом с которым во второй избе обитала большая семья его сестры: она сама и её младшая дочь с тремя детьми. Старшая дочь была горничной у княгини. Чести убыть за границу она не удостоилась и пока вместе с другими была «сослана» на Васильевский.
Потапыч ушел, Ян и Анисим собрали дворню и я коротко сказал, что теперь управлять имением будет Ян Карлович. Называть его велено теперь не бурмистром, а управляющим. Филипп Потапович остается его помощником.
Ян тут же попросил выделить ему кабинет рядом с моим и оперативно оборудовал его и тут же начал работать, несмотря на поздний час.
Утром я велел собрать новоселовских крестьян и представил нового управляющего имения. Ян с Потапычем тут же поехали по деревням, новый управляющий решил все осмотреть лично.
Новосёловские старики спрогнозировали на ближайшие дни хорошую погоду и я на 18-ое февраля запланировал поездку в Дворяниново —родовую усадьбу учёного, агронома, энциклопедиста и просветителя АндреяТимофеевича Болотова. Усадьба была на противоположном берегу Оки под Серпуховом, до которого по реке было около ста верст. Знающие мужики утверждали, что по Оке до Серпухова идет хорошо накатанный зимник и сразу же после приезда в имение я послал гонца с вопросом, уместен ли будет мой визит.
Положительный ответ был через три дня.
Но поездку пришлось отложить на день, накануне нежданно в Новоселово вернулись два человека близких юному князю до моего попадания, камердинер Петр и родной брат нянюшки Серафим, который в в Новоселово был мельником и возил в Москву на продажу господское зерно.
В памяти мгновенно всплыли очень приятные воспоминания о них, особенно о Петре, самом верном и преданном слуге юного князя. Петр был из Новосёлово и привез своего брата — инвалида домой, передав которого в заботливые руки матери тут же явился пред мои светлые очи.