– Я-то откуда знаю? – пожал плечами сын Марины. – Скажу одно: маленький Сетебос внутри еще жив и хочет вылезти наружу. Если приложишь ухо, можешь услышать, как он пищит и чавкает.
– Нет уж, спасибо, – отказалась жена Хармана.
– Что будет, когда он выберется? – произнес Ламан: он с самого начала настаивал на уничтожении яйца.
Даэман пожал плечами.
– О чем ты вообще думал, воруя эту штуковину из гнезда многорукого мозга в сине-ледяном соборе Парижского Кратера? – высказался врач колонистов Том, когда выслушал всю историю.
– Да не знаю я! – простонал кузен Ады. – Думал: почему бы и нет? На худой конец, хоть разузнаем, что это за тварь такая – Сетебос.
– А если мамуля придет за своим малышом? – вмешался Ламан.
Даэман слышал этот вопрос не в первый раз, поэтому снова пожал плечами.
– Если что, мы всегда успеем его прикончить, – глухо промолвил он, глядя, как под сенью деревьев за руинами старого частокола сгущается зимний сумрак.
– Успеем ли? – возразил Ламан. И, положив руку на треснувшую скорлупу, тут же отпрянул, точно обжегшись.
Каждый, кто пробовал прикасаться к яйцу, испытывал гадкое чувство: белесый шар как будто вытягивал из людей силы.
Сын Марины хотел ответить, но Ада опередила его:
– Даэман, не принеси ты сюда эту штуку, большинства из нас уже не было бы в живых. До сих пор яйцо держало войниксов на расстоянии; может, и детеныш, когда вылупится, будет нас защищать?
– Если только не сожрет нас во сне или не позовет на помощь мамку-папку, – буркнул Ламан, покачивая искалеченную правую руку.
Позже, уже с наступлением темноты, к супруге Хармана подошла Сирис и шепотом сообщила о смерти Шермана, одного из серьезно больных. Ада кивнула, подозвала еще двоих – Эдиду и не потерявшего упитанности Раллума; вместе они отнесли безжизненное тело подальше от костра, к поваленным баракам, и прикрыли его камнями и бревнами. Настоящие похороны решили устроить поутру, поскольку дул холодный пронизывающий ветер.
Потом бывшая хозяйка имения простояла четыре часа в дозоре с дротиковой винтовкой, вдали от согревающего костра, в полусотне ярдов от ближайшего дозорного. В больной голове после сотрясения мозга так грохотало, что женщина не заметила бы даже войникса или Сетебоса у себя под ногами. Когда Кауль наконец-то пришел на смену, будущая мать, шатаясь, добрела до забитого до отказа людьми, трясущегося от дружного храпа укрытия и забылась глубоким сном, который уже не могло нарушить ничто, кроме жутких кошмаров.
Даэман разбудил ее перед рассветом, склонившись над кузиной и зашептав ей в ухо:
– Детеныш вылупился.
Ада уселась в полной темноте; вокруг теснились и пыхтели чьи-то тела, и ей почудилось, что страшный сон продолжается. Ах, если бы Харман оказался рядом, тронул милую за плечо, и, раскрыв глаза, она бы зажмурилась от яркого солнечного сияния! Душа ждала объятий – вместо этого студеного мрака, тесноты, толкающихся чужаков и тревожных бликов угасающего костра, пляшущих на холстине.
– Он вылупился, – еле слышно повторил сын Марины. – Не хотел тебя будить, но надо же что-то решать.
– Ага, – шепнула женщина в ответ.
Она спала в одежде, поэтому свободно выскользнула из-под вороха сырых одеял, затем, осторожно шагая между спящими телами, выбралась из укрытия, вслед за мужчиной миновала костер и двинулась на юг, навстречу другому слабому огоньку.
– Я-то спал тут, не с другими, – рассказывал Даэман уже обычным тоном, отойдя на приличное расстояние от главного навеса.
Голос его по-прежнему звучал тихо, но каждый слог отдавался эхом в больной голове кузины. Высоко в небесах вращались, как и всегда, экваториальное и полярное кольца, скрещиваясь на фоне звезд и луны размером с ноготь большого пальца. Ада заметила краем глаза какое-то движение. Упавшее сердце с минуту гулко стучало в груди. А, ну да, это же летающий диск беззвучно пишет круги в ночи…
– Кто пилот? – полюбопытствовала возлюбленная Хармана.
– Око.
– Не знала, что она умеет водить соньер.
– Научилась вчера от Греоджи, – пояснил мужчина.
Впереди, при свете маленького костра, вырисовывались очертания стоящего человека.
– Доброе утро, Ада Ухр, – поздоровался врач поселенцев.
Женщина лишь улыбнулась, услышав забытое в последние месяцы учтивое обращение.
– С добрым утром, Том, – прошептала она. – Где оно?
Даэман вытащил из огня длинную горящую головню и протянул во тьму, словно факел.
Супруга Хармана отступила назад.
Мужчины успели нагромоздить бревна из частокола, оградив… э-э-э… существо с трех сторон. Пленник метался в закрытом пространстве, силясь выбраться за пределы хлипкой двухфутовой баррикады.
Ада присела на корточки, чтобы рассмотреть крошку-чудовище поближе в неверном мерцании факела, который взяла у Тома.
Несметные желтые глазки моргали и щурились на свет. Малыш Сетебос – если это был действительно он – имел около фута в длину, то есть уже сейчас превосходил размерами обычный живой человеческий мозг, – и все же сильно напоминал его формой и складками омерзительного розоватого оттенка. Между полушариями пролегла серая полоска, существо покрывала тонкая слизистая мембрана, и с каждым вздохом по телу пробегала еле заметная дрожь. Правда, этот мозг ухитрился отрастить себе множество ртов-отверстий и бегал туда-сюда, перебирая тысячью крошечных детских ручек, розовые пальцы которых напомнили Аде кишащих червей.
Желтые глазки раскрылись и не мигая уставились на женщину. Одно из отверстий раскрылось и разразилось визгливым клекотом.
– Он что, разговаривает? – шепотом обратилась Ада к своим спутникам.
– Понятия не имею, – отозвался кузен. – Так ведь ему несколько минут от роду. Не удивлюсь, если через час он уже научится болтать.
– Лучше не дожидаться, пока ему исполнится час, – негромко, но твердо сказал Том. – Давайте сейчас же прикончим гада. Разнесем его в клочья из винтовок, а труп сожжем и развеем пепел.
Супруга Хармана изумленно посмотрела на врача-самоучку, самого беззлобного и жизнерадостного человека в Ардисе.
– Нет, для начала, – вставил Даэман, глядя, как существо успешно карабкается на невысокую ограду, – посадим его на поводок.
Надев на руки шерстяные перчатки, пошитые в Ардисе ранней зимой для работы на пастбищах, и обмотав их плотным холстом, сын Марины нагнулся и вонзил тонкий изогнутый в виде крюка гвоздь прямо в толстую связку волокон (их еще называют «мозолистым телом», припомнилось Аде), соединявшую полушария маленького Сетебоса, потом быстро дернул за шляпку, чтобы проверить, надежно ли вошло острие, пристегнул карабин и торопливо привязал к нему двадцать футов нейлоновой бечевы.
Малыш завизжал и взвыл от боли. Женщина в испуге обернулась на главное укрытие, уверенная, что оттуда посыплются разбуженные, перепуганные люди, однако не заметила никакого движения. Разве что сторож у костра сонно покосился на нее и вновь погрузился в созерцание пламени.
Детеныш Сетебоса принялся извиваться, кататься по земле, с разбега ударился о бревенчатую перегородку и наконец полез по ней, точно краб. Даэман подтянул поводок, укоротив его до шести футов. Из разинутых ртов среди розовых складок мозга полезли новые ладони на гибких стеблях, длина которых достигала более одного ярда. Мелкие пальцы вцепились в бечевку и стали рьяно дергать ее; другие руки тем временем ощупывали карабин и пытались выдернуть крюк. Но гвоздь оказался засажен крепко. На секунду мужчину повлекло вперед, однако он тут же встряхнулся и стащил упирающийся мозг обратно в клетку, на заиндевелую траву.
– Маленький, а сильный, сволочь, – вполголоса выругался сын Марины.
– Пусть погуляет, – сказала супруга Хармана. – Давай поглядим, куда он пойдет и что будет делать.
– Ты серьезно?
– Да. Далеко пускать не надо, но мне интересно, что ему нужно.
Том сломал ударом ноги низкую перегородку, и существо побежало на волю, в унисон перебирая розоватыми пальцами, мелькающими точно конечности непристойной сороконожки. Даэман двинулся следом, не ослабляя короткого поводка. Кузина и врач шагали рядом, готовые отпрянуть, едва лишь тварь устремится к ним. Быстрота и целеустремленность мозга не могли не внушить людям чувства опасности. Том держал наготове свою винтовку. Вторая висела на плече бывшего любителя бабочек.
Существо не направилось ни к огню, ни к укрытию, зато увлекло людей на двадцать ярдов по залитой мраком западной лужайке. Потом оно спустилось в оборонительную траншею, которую помогала рыть Ада, и присело на растопыренных ручках.
По бокам твари возникли новые отверстия, оттуда вылезли два пульсирующих хобота и, покачавшись в воздухе, вдруг резко припали к земле. Послышался звук, похожий не то на чавканье свиньи, копающей коренья, не то на чмоканье младенца, сосущего грудь.
– Какого черта? – бросил Том и решительно прицелился из винтовки, положив металлический приклад на плечо.
Первый же выстрел всадил бы в пульсирующее розоватое чудище несколько тысяч острейших дротиков из хрусталя со скоростью звука, а то и быстрее.
Женщину бросило в дрожь; к неотвязной, стучащей в висках головной боли прибавилась ужасная тошнота.
– Я помню это место, – дрожащим голосом шепнула Ада. – Здесь умерли Реман и Эмма… Сгорели заживо, когда мы сражались с войниксами.
Детеныш продолжал похрюкивать и причмокивать.
– Так он, получается… – Даэман запнулся.
– Ест, – закончила кузина.
Врач опустил палец на спусковой крючок.
– Можно я прибью его, Ада Ухр? Пожалуйста.
– Обязательно, – ответила хозяйка особняка. – Только не сейчас. Если он умрет, войниксы наверняка пронюхают и вернутся. Еще даже не рассвело. Идем назад, в лагерь.
И они все вместе тронулись в обратный путь. Сын Марины тащил за собой на поводке недовольный, упирающийся «мозг».
60
Харман тонул.
За мгновение до того, как влага хлынула в легкие, он успел подумать: «Ах, эта стерва все-таки обманула!» – и тут же поперхнулся, закашлялся и захлебнулся бурлящей золотой жидкостью.