В Объединенном Совете принимали участие чуть более ста человек. Дочь Зевса насчитала семьдесят три воздетых кулака, включая собственный, и лишь двенадцать опущенных ладоней; среди противников были Деифоб и неизвестно почему – Андромаха.
В зале поднялось ликование, а когда глашатаи возвестили решение десяткам тысяч собравшихся на центральной и рыночной площади, то даже невысокие, недавно построенные стены Нового Илиона отразили гулкое эхо радостных воплей толпы.
Уже на внешней террасе Гектор подошел к Елене. Они поздоровались, проронили несколько слов об охлажденном вине, после чего мужчина сказал:
– Я ужасно хочу поплыть с ними. Просто бешусь, как подумаю, что экспедиция отправится без меня.
«Ах вот почему Андромаха была против», – смекнула красавица. А вслух промолвила:
– Но тебе никак нельзя с ними, доблестный Гектор. Ты нужен городу.
Приамид презрительно фыркнул, допил вино и грянул кубком о строительный камень, еще не нашедший своего места.
– Илиону ничего не грозит. Мы целый год не видели других людей. Двенадцать месяцев потратили на возведение стен, хотя бы даже таких, а проку-то? Здесь нет иных народов, кроме нас. По крайней мере в этой части Земли.
– Вот и лишняя причина остаться: жители города нуждаются в твоей заботе. – Женщина еле заметно подняла уголки губ. – Им необходима защита от всяческих динозавров и кошмар-птиц, о которых рассказывал наш ардисианский гость.
Гектор поймал ироническую искру в ее очах и усмехнулся в ответ. Между ними всегда существовала странная связь: не то заигрывание, не то взаимные подначки, не то что-то глубже и крепче, нежели брачные узы.
– Думаешь, твой будущий супруг не в силах защитить Илион от любой угрозы, о благородная Елена?
Красавица вновь улыбнулась.
– Дорогой Гектор, я почитаю твоего брата Деифоба выше всех великих мужей, но еще не дала согласия на его предложение руки и сердца.
– Приам желал бы этого, – произнес мужчина. – Парис был бы счастлив услышать о вашем браке.
«Услышав о нашем браке, покойник бы громко пукнул», – подумала дочь Зевса и сказала:
– О да, твой брат Парис был бы рад узнать, что я вышла за Деифоба… или любого другого из многочисленных благородных сынов Приама, – присовокупила она с усмешкой и втайне насладилась замешательством Гектора.
– Ты можешь хранить секреты? – почти прошептал он, склонившись к уху собеседницы.
– Ну конечно, – ответила та одними губами, мысленно прибавив: «Если это в моих интересах».
– Я отплываю вместе с экспедицией и Фразимедом, – тихо сказал Приамид. – Как знать, вернется ли кто-нибудь из нас к родным берегам? Мне тебя будет не хватать, Елена.
Тут он застенчиво коснулся ее плеча.
Троянская красавица накрыла его грубую ладонь своей – легкой и гладкой, словно шелк, и глубоко заглянула мужчине в глаза.
– Если ты отправишься в это странствие, благородный Гектор, я буду скучать почти так же сильно, как и твоя прелестная Андромаха.
«Но все-таки чуть меньше, – усмехнулась она про себя. – Ведь я-то украдкой проберусь на корабль, даже ценой последнего алмаза или жемчужины из моего немалого приданого».
По-прежнему не разнимая рук, собеседники подошли к белокаменным перилам длинного дворцового портика. Внизу бушевала радостная толпа.
Прямо на середину площади, где много столетий красовался старинный фонтан, захмелевшие орды троянцев и греков, перемешавшись, точно родные братья и сестры, втащили большого деревянного коня. Огромная статуя не пролезла бы даже в главные городские ворота, если бы те еще стояли. Однако на месте бывших Скейских ворот у старого дуба зодчие возвели новые створки – пошире, пониже, без верхней перекладины, которые запросто распахнулись и пропустили истукана.
Некий остряк увидел в нем символ великого Падения Илиона, и вот сегодня, в годовщину того самого Падения, статую решили спалить. Толпа была вне себя от радости.
Приамид и красавица молча, едва касаясь ладоней друг друга (впрочем, не без особого смысла для обоих), наблюдали, как пьяные принялись тыкать факелами в коня, построенного в основном из высушенных бревен, прибитых к берегу, как тот моментально вспыхнул, и зеваки шарахнулись прочь, как прибежали стражи порядка со щитами и копьями. Благородные мужи и дамы недовольно шушукались на балконах и длинных террасах дворца.
Елена и Гектор громко смеялись.
93
Семь лет и пять месяцев после Падения Илиона
Мойра квант-телепортировалась на просторный луг. Стоял погожий летний день. Под сенью близлежащего леса порхали бабочки, над клевером гудели трудолюбивые пчелы.
Черный воин Пояса почтительно приблизился к ней, вежливо обратился и проводил вверх по склону холма к небольшому открытому павильону, вернее даже, пестрому навесу на четырех столбах, полоскавшемуся под ласковыми порывами южного бриза. В тени стояли длинные столы, склонившись над которыми, двенадцать людей и моравеков изучали или же очищали от земли разложенные на столешницах обломки и артефакты.
Самый маленький из моравеков обернулся, увидел вошедшую, спрыгнул со своего личного стула с длинными ножками и подошел поздороваться.
– Мойра, какая честь, – произнес Манмут. – Сюда, прошу тебя, укроемся от лучей полуденного солнца и выпьем чего-нибудь холодного.
И оба прошли в тень.
– Сержант сказал, что ты меня ждешь, – сказала она.
– Вот уже два года, – ответил маленький моравек. – С той нашей беседы.
Он отошел к буфетному столику и принес бокал холодного лимонада. Остальные моравеки, как и люди, вопросительно покосились на вошедшую, но Манмут не стал ее представлять. Еще не время.
Мойра поблагодарила и отпила немного лимонада с кусочками льда, который, видимо, каждый день доставляли по факсу либо квитировали из Ардиса или какой-то другой общины, и окинула взглядом холмистую равнину, расстелившуюся под ногами. Примерно в миле от склона бежала река. На севере участок граничил с темным лесом, на юге же начинались неровные, каменистые земли.
– Как насчет оцепления из роквеков? – осведомилась женщина. – Туристов или зевак отгонять не приходится?
– Сюда скорей залетит кошмар-птица или наведается юный тираннозавр, – ответил Манмут. – О чем только думали эти «посты», как любит повторять Орфу.
– Вы до сих пор с ним видитесь?
– Каждый день, – произнес моравек. – Сегодня вечером встречаемся на спектакле. Придешь?
– Наверное, – проговорила Мойра. – Как ты узнал, что меня пригласили?
– Не только ты время от времени болтаешь с Ариэлем, дорогая. Еще лимонада?
– Нет, спасибо.
Женщина снова перевела взгляд на луг. Большая его часть оказалась перекопана, однако не грубо, как попало, как это сделал бы механический экскаватор. Верхние слои почвы были чисто, аккуратно, любовно сняты и скатаны в рулоны, место каждого надреза отмечали колышки, повсюду белели маленькие таблички с надписями и цифрами. Глубина траншей достигала от нескольких дюймов до нескольких метров.
– Так ты, полагаешь, наконец нашел то, что искал?
Моравек пожал плечами.
– Просто не верится, как тяжело раскопать в записях точные координаты этого крохотного городка. Можно подумать, какая-то… э-э-э… сила… уничтожила все нужные ссылки, координаты GPS, дорожные указатели, истории. Кажется, кто-то… могущественный… не желал, чтобы мы отыскали Стратфорд-на-Эйвоне.
Мойра взглянула на него ясными серовато-голубыми очами.
– А что, эта… сила… могла не желать, чтобы ты что-то нашел, дорогой мой Манмут?
Моравек опять пожал плечами.
– Это лишь догадка, но я бы сказал, они… эта гипотетическая сила… не возражает, чтобы люди разгуливали на воле, радовались жизни и размножались, но у нее какие-то возражения против того, чтобы на планету вернулся один человеческий гений.
Женщина промолчала.
– Идем. – Манмут с упоением восторженного ребенка повел собеседницу к ближнему столу. – Посмотри-ка. Вчера один из наших волонтеров откопал на участке три-ноль-девять вот это.
Он указал на порушенную плиту. На грязном камне темнели странного вида царапины.
– Что-то не могу разобрать, – сказала Мойра.
– Мы тоже поначалу не могли, – согласился моравек. – И только доктор Хокенберри сумел растолковать, что же это такое. Видишь вот здесь буквы IUM, тут, ниже, – US и AER, а тут – ET?
– Допустим, – отозвалась женщина.
– Да нет, точно. Теперь мы знаем, что это значит. Перед нами часть надписи под бюстом, его бюстом. Если верить нашим архивам, она когда-то гласила: «JUDICO PYLIUM, GENIO SOCRATEM, ARTE MARONEM: TERRA TEGIT, POPULUS MOERET, OLIMPUS HABET».
– Боюсь, я слегка подзабыла латынь, – заметила Мойра.
– Как и многие из нас, – кивнул моравек. – Это переводится так: «УМОМ ПОДОБНОГО НЕСТОРУ, ГЕНИЕМ – СОКРАТУ, ИСКУССТВОМ – МАРОНУ,[88] ЕГО ЗЕМЛЯ ПОКРЫВАЕТ, НАРОД ОПЛАКИВАЕТ, ОЛИМП ПРИЕМЛЕТ».
– Олимп, – задумчиво, точно про себя, повторила Мойра.
– Это часть надписи под настенным памятником, который знатные горожане установили в церкви Святой Троицы после его погребения. Остальной текст был по-английски. Хочешь послушать?
– Разумеется.
– Очень мило, – сказала Мойра. – А главное, полагаю, это существенно облегчит твои поиски.
Манмут оставил ее насмешливый тон без внимания.
– Здесь поставлена дата смерти: двадцать третье апреля тысяча шестьсот шестнадцатого года.
– Но ты еще не нашел настоящей могилы.