– Не понимаю.
– Иными словами, этот пожиратель вселенных, этот гурман темных веков Сетебос откладывает яйца в захваченных факс-узлах, законсервированных с помощью голубого, как ты выражаешься, льда. Скоро его семя расползется по планете, выкачивая из нее тепло, подобно суккубу, пьющему дыхание спящей души. На вашей истории, на вашей памяти он разжиреет, словно клещ-кровосос.
– Все равно не понимаю, – уперся супруг Ады.
– Это сейчас его гнезда в Парижском Кратере, в Чоме и прочих захолустных уголках, в которых вы, люди, только и делали, что веселились и спали, прожигая никчемные жизни, – пояснил маг. – А питаться он будет при Ватерлоо, Хо Тепсе, Сталинграде, Граунд Зеро,[38] Курске, Хиросиме, Сайгоне, Руанде, Кейптауне, Монреале, Геттисберге, Эр-Рияде, Камбодже, Чанселлорсвилле, Окинаве, Тараве, Ми-Лае, Берген-Бельзене, Аушвице, на берегах Соммы… Названия тебе хоть что-нибудь говорят?
– Нет.
Старец в синем халате вздохнул.
– Вот она, ваша беда, Харман. Пока кто-то из вас не возвратит утраченную память расы, землянам не постичь и не одолеть Сетебоса. Да вы и себя-то познать не сумеете.
– А тебе что за горе, Просперо?
Маг испустил еще один вздох.
– Как только многорукий пожрет человеческие страдания и память мира, тот сохранит свою физическую оболочку, но будет уже духовно мертв для всякого разумного существа… включая меня самого.
– Духовно мертв? – переспросил мужчина.
«Дух», «духовный», «духовность» – время от времени эти слова попадались ему в «проглоченных» и прочитанных книгах. Расплывчатые, темные понятия из давнего прошлого, что-то из области религий и привидений, они бессмысленно сотрясали воздух, звуча из уст голограммы аватары земной логосферы – напыщенного набора старинных компьютерных программ и протоколов связи.
– Духовно мертв, – повторил маг. – В психическом, философском, органическом смысле. На квантовом уровне всякий живущий мир сохраняет записи наиболее сильных волнений, испытанных его обитателями: любви, надежды, страха, гнева. Это как опилки магнитного железняка, которые льнут к северному либо к южному полюсу. Полюса могут меняться местами, путаться, исчезать, но записи остаются. Возникшее в итоге силовое поле, столь же реальное, хотя и много хуже поддающееся измерению, нежели магнитосфера планеты с вращающимся горячим сердечником, защищает ее от самых жестоких влияний космоса. Так память о страданиях и боли оберегает будущее любой разумной расы. Теперь до тебя доходит?
– Нет, – честно признался Харман.
Просперо пожал плечами.
– Тогда поверь на слово. Если желаешь когда-нибудь увидеть Аду невредимой, тебе придется научиться… многому. Возможно, чересчур многому. Но тогда ты по крайней мере сумеешь вступить в сражение. Полагаю, надежды уже не осталось (трудно рассчитывать на победу, когда сам Сетебос берется сожрать память целого мира), зато мы не сдадимся без боя.
– Ну а тебе-то какая разница, что с нами станется? Или с нашими воспоминаниями? – осведомился девяностодевятилетний.
Маг тонко улыбнулся.
– За кого ты меня принимаешь? По-твоему, я – уцелевшая функция электронной почты, иконка древнего Интернета, только в халате и с палкой?
– Не знаю, мне по барабану, – отозвался Харман. – Голограмма ты и больше никто.
Старец шагнул вперед и влепил мужчине крепкую пощечину.
Тот ахнул, отшатнулся, прижав ладонь к пылающей щеке, и снова непроизвольно сжал кулаки.
Просперо с ухмылкой вытянул перед собою посох.
– Даже не думай об этом, Харман из Ардиса, если не хочешь очнуться на жестком полу десять минут спустя с такой головной болью, какая тебе и не снилась.
– Я хочу домой, к Аде, – медленно проговорил пленник.
– Скажи, ты уже пытался разыскать ее с помощью своих функций?
Мужчина удивленно моргнул.
– Да.
– И как, получилось? Прежде, в джунглях, или здесь, в вагоне?
– Нет.
– И не получится, пока ты не изучишь все прочие врожденные функции, – промолвил старик, возвращаясь к излюбленному креслу и осторожно опускаясь на мягкое сиденье.
– Прочие врожденные… – Харман запнулся. – В каком смысле?
– Сколько функций ты уже освоил? – поинтересовался маг.
– Пять штук, – ответил девяностодевятилетний.
Одна из них, поисковая, была известна людям испокон веков, еще трем научила товарищей Сейви; пятую супруг Ады открыл сам.
– Перечисли.
Мужчина возвел глаза к потолку.
– Поисковая функция, включая хронометр… Ближняя, дальняя, общая сеть и «глотание» – чтение посредством руки.
– Хорошо ли ты разобрался в общей сети, Харман из Ардиса?
– Не совсем.
Мужчину испугали слишком большие потоки информации, слишком широкий «диапазон», как выразилась покойная Сейви.
– А ты уверен, что люди старого образца – настоящие «старомодные» люди, ваши недоделанные, неусовершенствованные предки – владели всем этим добром?
– Ну… я не знаю…
По правде сказать, он об этом и не задумывался.
– Нет, не владели, – бесстрастно изрек Просперо. – Вы – плод четырех тысяч лет генно-инженерных забав и нанотехнического монтажа. Как ты обнаружил «глотание»?
– Я просто прикидывал так и этак, тасовал воображаемые квадраты, круги, треугольники, пока не сработало.
– Это ты сказал Аде и остальным, – возразил маг. – Мне-то известно, что это неправда. Как было на самом деле?
– Я увидел код во сне, – признался Харман.
Столь непонятным, драгоценным переживанием он и впрямь ни с кем не делился.
– Да, грезу навеял сам Ариэль, когда иссякло наше терпение. – На тонких губах старика вновь заиграла усмешка. – Разве тебе не любопытно, сколько функций носит каждый «старомодный» в своей крови, в клетках тела и мозга?
– М-м-м… больше пяти? – предположил собеседник.
– Сотню, – промолвил Просперо. – Ровно сотню.
Мужчина порывисто шагнул к нему.
– Покажи!
Хозяин разрушенного орбитального острова покачал головой:
– Не могу. И не стал бы. Но ты обязательно все узнаешь по пути.
– Мы едем не в ту сторону, – заметил девяностодевятилетний.
– Что?
– Ты говорил, что Эйфелева дорога доставит нас к началу Атлантической Бреши, на европейское побережье, а вагон плывет на восток, прочь от Европы.
– У третьей башни повернем на север. А что, не терпится?
– Конечно.
– Напрасно торопишься, – обронил маг. – Обучение произойдет во время странствия, а не после. О, тебя ожидает преображение из преображений. И будь уверен, тебе бы вряд ли пришелся по вкусу короткий путь: над ущельями древнего Пакистана, через афганскую пустыню, к югу вдоль Средиземного Бассейна и над болотами Сахары.
– Почему? – поднял брови Харман.
Однажды в обществе Даэмана и Сейви он пролетел на восток над Атлантикой и упомянутыми топями Сахары, а потом пересек на вездеходе иссохшее дно Средиземного Бассейна. Места знакомые, чего бояться? К тому же мужчине было интересно посмотреть – до сих пор ли над Храмовой горой Иерусалима восходит к небу синий тахионовый луч, заключавший в себе, по словам Сейви, кодированную информацию обо всех ее современниках, живших четырнадцать веков назад.
– Калибано вырвались на свободу, – сообщил Просперо.
– Как, они покинули Бассейн?
– Говорю тебе, тварей уже ничто не держит. В мире начинается полный беспредел.
– Тогда куда же мы направляемся?
– Спокойствие, Харман из Ардиса, только спокойствие. Завтра пересечем горный хребет – пожалуй, эта часть путешествия покажется тебе особенно занимательной. Потом направимся в Азию, где ты, возможно, узришь творения великих покойников, и уж тогда – на запад, только на запад. А Брешь подождет.
– Слишком долго, – посетовал мужчина, расхаживая по комнате. – Слишком долго. Функции не работают, я даже не представляю, как там Ада. Мне нужно назад. Мне нужно вернуться домой.
– Ах вот оно что, тебя интересует: как дела у супруги? – без улыбки спросил маг и указал на красную полосу ткани, расстеленную на красной кушетке. – Возьми посмотри. Но лишь один раз.
Харман нахмурился, повертел повязку в руках.
– Туринская пелена? – Он с удивлением уставился на красную (а не рыжевато-коричневую, как обычно) ткань и странную вышивку из микросхем.
– Существует несметное множество туринских приемных устройств, – пояснил седовласый старец. – И столько же передатчиков информации, сколько людей на свете.
Возлюбленный Ады покачал головой.
– Мне сейчас не до Трои с Агамемноном. Я не в настроении развлекаться.
– Эта пелена не показывает историю Илиона, – произнес Просперо. – Из нее ты узнаешь судьбу своей милой. Попробуй.
Мужчина откинулся на кушетке, дрожащими руками расправил на лице алую ткань, коснулся вышивки на лбу и закрыл глаза.
45
«Королева Мэб» летела навстречу Земле, а следом тянулся хвост из ядерных вспышек: каждые полминуты корабль выстреливал по ядерной бомбе величиной с банку из-под «кока-колы», сила взрыва толкала буферную плиту обратно к корме тысячефутовой посудины, гигантские поршни и цилиндры в машинном отделении совершали возвратно-поступательные движения и выталкивали новый заряд.
Манмут наблюдал за происходящим по кормовому видеоканалу.
– Если кто-нибудь на Земле еще не догадывался о нашем приближении, то теперь уже знают все, – поделился он мыслями с Орфу по личному лучу.
Друзья как раз поднимались к носу корабля (а может, и опускались, учитывая завершающую фазу полета) на самом просторном лифте: впервые за время путешествия их обоих пригласили на мостик.
– По-моему, так и было задумано, – отозвался иониец.
– Похоже. Но не до такой же степени. Утонченнее нас только клизма. Это все равно что открыть в палате для желудочников платный клозет, все равно что…
– Ближе к делу. Куда ты клонишь? – пророкотал Орфу.
– Слишком