с шестимильной высоты, да еще и с выступающей площадки!
Маг подождал, пока его спутник упадет на четвереньки и поползет к белой гробнице-храму. В трех десятках футов перед огромным порталом из мраморных плит вырастал небольшой заостренный валун, увенчанный пятнадцатифутовой пирамидкой изо льда. На глазах у Просперо – тот еле заметно улыбался, скрестив на груди руки, – девяностодевятилетний путешественник обхватил декоративный камень и, цепляясь за его шероховатости, кое-как поднялся на ноги. Так он и замер, обнимая валун, положив подбородок на ледяную верхушку, страшась обернуться на крохотную ограду и головокружительный обрыв: иначе, мерещилось ему, желание броситься к этой ограде и с этого обрыва пересилит все остальные чувства. Мужчина даже зажмурился.
– Так и простоишь тут весь день? – произнес маг.
– Я бы не против, – еще не разлепляя век, ответил Харман. – Кстати, что это за камень? Символ какой-нибудь? Памятник?
– Это вершина Джомолунгмы.
Старец отвернулся и вошел под изящную арку сооружения, которое сам называл Ронгбук Пумори Чу-му-ланг-ма Фенг Дудх Коси Лхотце нупцзе Кхумбу ага Гхат-Мандир Хан Хо Теп Рауца. Муж Ады заметил при входе полупроницаемую мембрану. Легкая рябь, пробежавшая по ней от прикосновения мага, лишний раз доказала Харману, что в этом случае он имеет дело вовсе не с голограммой.
Минуты спустя, все еще обнимая вершину-валун, когда маска вместе с очками почти обледенела из-за шквального снега и тело содрогалось, точно под ударами снарядов, мужчина рассудил: а что, если за мембраной, внутри непонятного здания, намного теплее?
Последние тридцать футов он уже не прополз, а прошел – правда, жутко сгорбившись, опустив лицо и широко расставив пальцы на повернутых вниз ладонях, готовый повалиться на четвереньки в любую секунду.
Под куполом Харман обнаружил единственное гигантское помещение. Мраморные ступени восходили к мезонинам, соединенным между собой такими же лестницами, которые обрамляли опрокинутый купол, – сотни и сотни уровней. Верхняя точка терялась где-то в туманной дали. То, что при взгляде из башни, а также из приближающегося вагона походило на маленькие дырочки, прорезанные в беломраморном полушарии украшения ради, теперь оказалось рядами бесчисленных окон из люцита.[41] Яркие лучи озаряли тома в роскошных переплетах медленно ползущими квадратами, прямоугольниками, параллелепипедами света.
– Как думаешь, сколько тебе потребуется, чтобы все это «проглотить»? – спросил Просперо, опершись на посох и обводя взором несметные мезонины, полные книг.
Харман раскрыл было рот, но тут же захлопнул его. В самом деле – сколько? Недели? Месяцы? Даже если просто перемещаться от фолианта к фолианту, опускать ладонь на обложку и, увидев, как золотые буквы потекли по руке, сразу ее отдергивать, на овладение библиотекой уйдут годы. В конце концов мужчина произнес:
– Ты же говорил, функции не работают ни на Эйфелевой дороге, ни поблизости. Что, правила изменились?
– Посмотрим, – ответил маг.
Он углубился в собор. Посох гулко стучал по белому мрамору, и звук разносился все выше и выше под куполом с его безупречной акустикой.
А здесь оказалось по-настоящему тепло. Супруг Ады стянул перчатки и капюшон термокожи. Внутреннее пространство под куполом напоминало лабиринт, образованный беломраморными ширмами восьмифутовой высоты, весьма проницаемыми для взгляда, поскольку их покрывали филигранная резьба и неисчислимые отверстия в форме овалов, сердечек и листьев. Харман обратил внимание, что стены вокруг основания купола до самых мезонинов – а это приблизительно футов сорок – сплошь покрывали резные изображения раскрывшихся бутонов, виноградных лоз и сказочных растений, расцвеченных мозаикой из камней. Как и многие сотни мраморных щитов, сквозь путаницу которых Просперо куда-то повел своего спутника. Нечаянно приложившись ладонью к одной из ширм, пленник проникся сознанием, что мог бы где угодно это сделать, и всякий раз рука накрыла бы одновременно две или три картинки, а пальцы коснулись бы нескольких самоцветов.
– Что это за камешки? – полюбопытствовал он.
«Старомодное» человечество любило украшать себя побрякушками, но прежде мужчина как-то не задумывался, откуда роботы-сервиторы их достают.
– Камешки… – начал старик в синем халате, – Камешки, как ты выражаешься, имеют названия: яшма, агат, лазурит, гелиотроп и сердолик. Например, на этот крохотный листок винограда, которого я сейчас касаюсь пальцем, пошло тридцать пять разновидностей сердолика. Видишь?
Харман увидел. Ему понемногу становилось дурно от окружающего великолепия. По западной стене ползли трапецоиды света, и мрамор, инкрустированный тысячами драгоценных камней, сиял, переливался, искрился под солнцем.
– Где мы?
Мужчина заметил, что начал говорить шепотом.
– Это здание возводилось как мавзолей… усыпальница… – промолвил маг, поворачивая за новую беломраморную ширму.
Он так уверенно вел пленника к центру огромного сооружения, как если бы на полу были нарисованы желтые указательные стрелки. И вот оба встали перед аркой у входа в комнату, расположенную посередине лабиринта.
– Можешь прочесть, что здесь написано, Харман из Ардиса?
Избранник Ады всмотрелся в причудливые, витиеватые буквы, замысловато вырезанные на мраморе. Они совсем не походили на сочетания прямых черточек из привычных книг, однако, хорошо приглядевшись, мужчина узнал стандартный английский язык.
– Прочти-ка вслух, – изрек седовласый маг.
– «Войди с благоговейным сердцем в сию прославленную гробницу, где покоится прах Защитника Земли, Властителя Азии Хана Хо Тепа и его возлюбленной невесты Лиас Ло Амумджии, покорившей сердца всего мира и покинувшей это бренное пристанище в четырнадцатую ночь месяца Рахаб-Септема, на девятьсот восемьдесят седьмом году ханства».
– Ну и что думаешь? – осведомился Просперо, застыв под затейливой аркой и закрывая собою вход.
– Ты про надпись или про место?
– И то, и другое, – ответил старец.
Муж Ады потер подбородок и щеки, на которых уже пробивалась щетина.
– Ну, место какое-то… неправильное. Слишком большое. Слишком богатое. Все здесь чересчур. Разумеется, не считая книг.
Старец громко расхохотался. Эхо многократно повторило его смех.
– Согласен с тобою, Харман из Ардиса. Это здание было украдено: замысел, оформление, мозаики, шахматный узор во дворе… Украдено все, кроме библиотеки и мезонинов – они появились шестью веками позднее, по воле Раджахара Молчаливого, который приходился ужасному Хану Хо Тепу очень дальним потомком. Хан приказал увеличить рабочие чертежи первоначального здания ровно в десять раз. Тот, древний образец был чудесным воплощением любви. От него, естественно, не оставили камня на камне. Честолюбец велел сровнять красоту с землей, желая, чтобы в веках остался только его мавзолей. Так что перед нами скорее памятник дурной тяге к излишествам, нежели чему-то еще.
– Какое… интересное расположение, – глухо сказал девяностодевятилетний.
– Да уж, – согласился маг, засучивая синие рукава. – С этими поместьями всегда так, со дней Одиссея: главное – участок, участок и еще раз участок. Идем.
И они ступили в сердце белоснежного лабиринта, на мраморную площадку примерно в сотню квадратных ярдов, посередине которой Харман увидел, как ему показалось, яркий зеркальный пруд. Пилигримы неторопливо приблизились к нему под гулкий стук тяжелого посоха.
Но это был вовсе не пруд.
– Господи Иисусе! – воскликнул будущий отец и отпрянул от края.
Его глазам предстала мнимая пустота. С левой стороны глаз едва различал отвесный горный склон, зато под ногами, на расстоянии около сорока футов от пола, парил, на первый взгляд, прямо в воздухе саркофаг из хрусталя и стали, в котором возлежала обнаженная женщина. Шестью милями ниже сверкали ломаные зигзаги ледника. Узкие ступени витой беломраморной лестницы змеились к подножию гроба, обрываясь буквально в никуда.
«Не может быть, чтобы в никуда», – усомнился муж Ады. Из отверстия в полу не тянуло даже легким сквозняком, а между тем у вершины ревел настоящий ураган. Нет, саркофаг явно покоился на чем-то. Прищурившись, Харман разглядел мелкую сетку граней, почти невидимых геодезических линий. Пол и стены погребального чертога состояли из невероятно прозрачного пластика, хрусталя либо стекла. «Да, но почему я не заметил ни гроба, ни лестницы, когда подъезжал к вершине или…»
– Усыпальницу нельзя увидеть снаружи, – вполголоса произнес Просперо. – Ты уже взглянул на даму?
– На возлюбленную Лиас Ло Амумджию? – поморщился мужчина, не имевший никакого желания пялиться на голый труп. – Ту, что покинула сей бренный мир хрен знает когда? Кстати, а где Хан? Завел себе отдельные хрустальные апартаменты?
Старец рассмеялся.
– Хан Хо Теп и его обожаемая Лиас Ло Амумджия, дочь Амумджи, цезаря Срединной Африканской Империи – та еще стерва и гарпия, можешь мне поверить, Харман из Ардиса, – были выброшены за борт, не пролежав здесь и двух столетий.
– Выброшены за борт? – растерялся девяностодевятилетний.
– Безупречно сохранившиеся тела бесцеремонно швырнули с той самой стены, откуда ты любовался видами полчаса назад, – пояснил маг. – Кинули, точно вчерашний мусор с палубы грузового парохода. Последующие преемники Хана, каждый из которых в чем-то своем уступал своему предку, тоже мечтали найти здесь вечный покой… Правда, «вечности» хватало ненадолго, пока очередной потомок Хана не брался подыскать себе мавзолей поприличнее.
Воображение пленника нарисовало в ярких красках, как все происходило.
– Но вот четырнадцать веков назад картина изменилась, – продолжал Просперо, вновь обратив голубые глаза к саркофагу из дерева и стекла. – Эта женщина была воистину любима кем-то могущественным и пролежала нетронутой тысячу четыреста лет. Приглядись к ней, Харман из Ардиса.