Алан сказал: «Рон может смириться с чьим–либо успехом, если он при этом играет вторую роль, но когда на его пути стоит ещё и Сэм… быть на третьих ролях — этого он не может вынести». И Рон действительно вышел из себя. Он позвонил мне и сказал: «Я послал в Нью — Йорк телеграмму — либо я сопровождаю вас как руководитель, либо вам не разрешат поездку». Я ответил: «По–моему, это коварно». Он вспылил: «Ах, вы так думаете? Позвольте вам сказать, молодой человек, что такая практика выработана задолго до того, как вы лично занялись бегом, и так оно будет долго после того, как вы перестанете бегать». Я ответил: «Может, такая практика есть для команд». А он всё в том же тоне: «При чём тут команда! Когда вы едете за рубеж, вы представляете свою страну, а мы отвечаем за то, чтобы вы вели себя достойно. Я готов поверить, что у вас самые лучшие намерения, но вы подвержены влияниям, которые оставляют желать лучшего, а это отражается на вашей физической форме».
Тут мне захотелось сказать ему, чтобы он заткнулся, и бросить трубку, но я испугался — вдруг тогда он действительно запретит мне ехать! Я только ответил: «Что вы имеете в виду? О чём речь?» Он сказал: «Вы прекрасно знаете, о чём я говорю, я не собираюсь называть никаких имён. Эти люди водят вас по ночным клубам, где вы развлекаетесь до утра. Наступит день, Айк, когда вы оглянетесь и поймёте, что мы всегда блюли ваши интересы, но не будет ли тогда слишком поздно?»
Я не удержался: «Слишком поздно для чего?» Он не ответил и продолжал: «И ещё вот что: будьте осторожны, Айк. Мне не нравятся некоторые слухи о вашей работе». Я сказал: «А что в ней такого? Я торговый представитель фирмы, продающей спортивный инвентарь. Что в этом плохого?» Он ответил: «Вы знаете не хуже меня — тут легко перейти грань дозволенного. И ещё. Вы слишком часто выступаете на мелких соревнованиях, Айк. На днях Джек Уотлинг сказал мне, что в июле и августе вы участвовали в забегах примерно по три раза в неделю».
Я заявил в ответ: «Я не обязан испрашивать разрешение всякий раз, когда выступаю в Англии, верно?» Но он сказал: «Рассматривайте мои слова как своевременное предупреждение. Нехорошо получится, если нам придётся не допустить вас до участия в Играх Содружества. Все останутся в проигрыше».
Я положил трубку и громко выругался. Джил пришла из другой комнаты, спросила: «Что случилось?» Я ответил: «Рон Вейн, чтоб он пропал! Сначала болтает, что не пустит меня в Нью — Йорк, а потом — что вообще отстранит меня от выступлений в сборной». Она встревожилась: «Из–за выступлений за деньги?» Я ответил: «Господи, да почти все берут деньги, так или иначе. А на что же нам жить, чёрт возьми? Правильно говорит Сэм, им на это наплевать. Им удобнее, чтобы мы бедствовали, тогда им легче нами командовать».
С горькой усмешкой она сказала: «Может, стоит мне с ним поговорить? Он считает, что я на тебя хорошо влияю». Я спросил: «Кто, Рон? Когда он это сказал?» И услышал в ответ: «Было дело, раз–другой. Подходил ко мне на соревнованиях, обнимал за плечи и говорил, я, мол, рад, что он женился на такой девушке, как ты, Джил, надеюсь на твоё хорошее влияние». Я спросил: «А чьё плохое? Сэма, надо полагать». Она пожала плечами: «Надо полагать». Я вскричал: «Чёрт возьми! Почему я не могу просто бегать, почему меня не оставляют в покое?»
В конце концов всё взял в свои руки Международный клуб. Тут потрудился Алан — он входил в состав комитета. После разных протестов и статей в газетах Рон наконец отступил. Но представил всё так, что дело не позволяет ему ехать и в такой ситуации он готов нарушить существующую практику. Я получил от него письмо, он писал, что не может понять моего поведения, хотя на протяжении всей моей карьеры он поддерживал меня. Он желает мне успеха и надеется, что я буду помнить: мне выпала честь защищать флаг Великобритании.
«На прошлой неделе в Гардене встретились бегуны на милю. Когда один из них буквально швырнул другого на дорожку, грохот разнёсся от лондонского Уайт — Сити до лос–анжелесского «Колизея». Наверное, услышали его и в университете «Бритиш Коламбиа», но стадионе которого часто тренируется мировой рекордсмен Терри Купер».
Купер выиграл в Гардене с посредственным временем — 3.58,8. Но вопрос о том, кто сейчас самый быстрый бегун на милю — он или Айк Лоу из Британии, — остаётся открытым.
У Сэма Ди, пятидесятивосьмилетнего тренера Лоу, похожего на Синдбада — Морехода, который выпаливает свои теории с такой же скоростью, с какой турникеты манхэттенского метро пропускают пассажиров, никаких сомнений на этот счёт никогда не было: самый быстрый — Айк Лоу. Он громко заявил это перед забегом и не менее громко заявляет это после него, когда Айк, прихрамывая после сильного ушиба, добрался до финиша четвёртым.
Лоу прилетел в Нью — Йорк с такой свитой, какая обычно сопровождает боксёра, а не бегуна. Его жена Джил, красивая брюнетка, которая отличилась на последних Олимпийских играх, естественно, Сэм, а ещё некий Стен Линг в пальто из верблюжьей шерсти и его жена — они приехали просто прокатиться.
Агента по связи с прессой у них не было, но он и не нужен — едва ли ему удалось бы вставить хоть слово, ибо когда говорит Сэм, все остальные молчат. Первое, что заявил Сэм слушавшим его с открытыми ртами представителям прессы, что рекорд, установленный Купером, — своего рода фикция, потому что самый быстрый бегун на милю среди двуногих — это Айк Лоу. Потом он заявил, что Айк Лоу покажет в Гардене в худшем случае 3.57, и ему бы хотелось увидеть, как Купер пробежит быстрее.
Что ж, Купер не смог, не пробежал быстрее, но не сделал это и Айк, потому что ноги его зацепились за ноги другого бегуна — это произошло на третьем круге, — в результате падение, о котором мы уже говорили.
Сэм, кстати, много распространялся об интервальных тренировках Купера, и от этого метода он явно не в восторге. Купер и его тренер Дон Макбейн не поддержали дискуссию. «Пусть Сэм тренирует своих бегунов, как ему вздумается, а нас устраивает наш метод, — сказал Дон. — Мы считаем, что его тренировки не отвечают современным требованиям. Он думает нечто подобное о наших. Думаю, каждый из нас волен делать то, что находит нужным, место, как говорят, найдётся для обоих».
Но в субботу вечером место нашлось только для Купера. Высокий белотелый очкастый студент, известный своим хладнокровием двадцатидвухлетний биолог, отнёсся к забегу, как к очередной проблеме, но не как к схватке не на жизнь, а на смерть. «Айк, наверно, неплох, — сказал он, — я видел его бег по телевидению на стадионе «Колизей». Мне только не нравится, что наша первая встреча пройдёт в закрытом помещении».
Купер и Лоу познакомились на ленче перед соревнованиями и, похоже, понравились друг другу. Айк сказал: «Терри вроде симпатичный парень. И скромно держится, верно?» А Терри остался доволен Лоу, потому что «он не давит на тебя, не то что американские милевики».
«Ему и не нужно ни на кого давить, — заметил Макбейн. За него это прекрасно делает Сэм».
У обоих бегунов был свой план бега. План Айка был академичным: относительно спокойный бег на первой четверти пути, вторая чуть быстрее, ровный хороший темп на третьей и включение всех двигателей на четвёртой.
Купер бежит без устали с таким постоянством, словно он запрограммирован компьютером, а его план был такой: не отстать от Лоу на первой четверти мили, которую британец — это всем уже известно — пробегает, как лань, а затем постараться сильно уйти вперёд, чтобы не менее известный финишный Лоу не смог ничего изменить.
«Мы знали, что Айк великолепно бежит первую четверть мили, — сказал Макбейн. — Знаем и как он силён на финише. Мы прикинули, что Терри сильнее на второй и третьей четверти дистанции, на этом отрезке мы и решили напасть на Лоу».
Но напали на Лоу совсем с другой стороны. Некий Том Бэнион, студент факультета физкультуры Калифорнийского университета в Лос — Анджелесе, коренастый бегун двадцати одного года, который впервые вошёл в команду США в прошлом году и выступал за неё лишь однажды, решил, что победить должен именно он. Потом он сказал: «Мне надоело натыкаться в газете только на два имени. Будто все остальные не имеют права бежать с ними рядом».
Итак, когда Лоу и Купер взяли старт после выстрела, Бэнион держался за ними по внутренней дорожке. На роковом третьем отрезке, когда Лоу пытался обогнать Бэниона с внешней стороны, возникла какая–то карусель из ног и локтей, и Лоу упал.
«А чего он ещё хотел? — спросил Бэнион, которому удалось финишировать вторым. — Я должен был лечь и дать ему пройтись по мне?»
«Это была подножка, — коротко сказал Айк, — вот и всё… Чистая подножка».
Как можно было ожидать, Ди не был столько краток. Столь страстное красноречие не снилось даже боксёрским менеджерам. «Это была преднамеренная агрессия, этого бегуна надо было дисквалифицировать. Если мои бегуны не будут защищены от подобных действий, я никогда больше не привезу их в Нью — Йорк».
Поскольку поступки такого рода совершаются с тех самых пор, как Адам погнался за Евой в саду Эдема, случившееся в «Мэдисон Сквер Гардене» не должно было особенно удивить Сэма. Но соревнования не получилось, и спор «кто кого» теперь откладывается до лета.
А я остался с тем, с чем приехал, — с неизвестностью. Нет, мне стало хуже — ведь, как бы там ни было, Купер победил. Его имя записано в книге рекордов. А что тебе поставили подножку и ты упал — это не записывают никуда, у него преимущество передо мной хотя бы потому, что он выиграл, и даже потому, что проиграл я именно так. Сама собой легла в голову мысль: когда буду бежать против него, обязательно что–нибудь случится, как тогда в Риме.
После финиша Купер подошёл и сказал: «Невезуха, Айк. Жаль, что борьбы не получилось». Я ответил: «Мне тоже». А вот тот поганец, который меня сбил, даже не извинился.
В первый раз этот ублюдок блокировал меня на повороте, и Купер вырвался вперёд. Второй раз, когда нас было рядом четверо или пятеро, на повороте он крутил локтями, словно ветряная мельница. Я держался подальше, а Купер просто обошёл его на вираже. Из–за этого рушился мой план пройти на скорости первую четверть пути, а на третьем отрезке, когда нас шло трое, я решил обойти этого подонка. Он был ярдах в пяти позади Купера и мог «сломаться» в любую секунду, но отпускать Купера слишком далеко было не