В Канаде двадцатитрехлетний голландец проиграл «десятку» – бег на 10 000 метров. Дистанцию, на которой он не знал поражений с 24 декабря 2006 года.
По факту Крамер не проиграл. Он выиграл, причем убедительно. Пробежал десять километров за 12.54,50 – против 12.58,55 у корейца Ли Сын Хоона. Но после финиша был дисквалифицирован, потому что на отметке 6,6 км перепутал дорожки и вместо того, чтобы уйти в поворот по внешнему радиусу, остался на внутреннем.
Такого в истории Белых олимпиад не случалось никогда. Особую горечь случившемуся придавал тот факт, что дисквалифицировать судьям пришлось, по сути, олимпийского чемпиона.
Я не видела того забега – лишь читала репортаж прекрасной, безудержно влюбленной в коньки журналистки Ольги Линде, благодаря чему представляла трагический финал до мельчайших деталей. Крамер вышел на старт в последней паре, уже зная невероятный результат корейца. И зная, что для победы ему нужно будет не просто пройти дистанцию быстрее, чем за тринадцать минут, но фактически бежать на уровне его же рекорда мира на «десятке». Это был совершенно завораживающий, магический бег. Потрясающая мягкая техника, вкрадчивые, почти кошачьи движения – и при этом сумасшедший напор, страсть, глубочайшая внутренняя сила – в противовес совершенно безэмоциональному бегу корейца.
Позже выяснилось, что великий голландец просто поплатился за доверие.
Команду идти на внутреннюю дорожку Свену дал его тренер – Герард Кемкерс. И надо же было такому случиться, что в чудовищном гвалте переполненного катка Крамер, уже собиравшийся войти в поворот по внешнему радиусу, эту команду услышал.
Глава 3. Безумство храбрых
Имя Петры Майдич вплоть до Ванкувера мне вообще ни о чем не говорило. За лыжами я с некоторых пор следить перестала, да и на Играх не планировала интересоваться, что происходит в этом виде спорта. И уж меньше всего предполагала, что буду сидеть в среду перед экраном телевизора, сжав кулаки, смотреть, как в классическом лыжном спринте финиширует тридцатилетняя словенская спортсменка, и умоляюще шептать: «Беги, девочка! Ну пожалуйста, держись». А слезы будут безостановочно катиться по щекам.
Майдич бежала. С четырьмя сломанными при падении на разминке ребрами. С исступлением во взгляде. И взяв бронзу, потеряла сознание на финише. Хотя на самом деле сознание, позволяющее ощущать боль и подчиняться чувству самосохранения, оставило ее гораздо раньше – еще на лыжне.
Олимпиада – соревнование, созданное для безумцев. Таких всегда меньшинство. Крошечная горстка среди участников. Но именно они делают Игры тем событием, которое до озноба пробирает мир. Им бывает страшно до судорог и больно так, что отказывает сознание. Невозможно объяснить, как они терпят эту боль, этот страх. Ценой каких усилий заставляют себя улыбаться в камеру, когда на самом деле плачут. Без слез, с сухими, выжженными горем глазами, отвергая любое сочувствие. По большому счету им вообще безразлично, в каком состоянии их уведут, а может быть – унесут с финиша.
Кто-то назовет это бредом, сумасшествием. Возможно, и так. Но великие спортивные безумцы – такие по жизни. Александр Карелин, выигравший третье олимпийское золото с едва зажившей оторванной грудной мышцей, а на четвертой Олимпиаде рыдавший в раздевалке из-за серебра. Четырехкратный олимпийский чемпион Александр Попов, который говорил в Атланте: «Если приходится плыть быстро, после финиша обычно накатывает страшная болевая волна. Когда я прежде испытывал это, то каждый раз отдавал себе отчет в том, что однажды у меня просто могут не выдержать сердце, почки, печень, мозг. И подсознательно всегда чувствовал какую-то грань, которую лучше не переступать. Но здесь, в Атланте, совершенно трезво понял: если понадобится, пойду на любое сверхнапряжение».
Безумцы далеко не всегда поднимаются на пьедестал. Как не поднялась в Ванкувере японская девочка Юко Кавагути, выступавшая, подобно Майдич, со страшнейшей, несовместимой со спортом травмой…
Как только завершилась короткая программа пар, в окошке скайпа, открытого на экране моего компьютера, длинной дорожкой побежали восклицательные знаки. Потом появились слова: «И все это – Тамаре!» Столь оригинальная форма комплимента была адресована Тамаре Москвиной знаменитым украинским тренером Валентином Николаевым, который в свое время в соавторстве с Галиной Змиевской подготовил двух олимпийских чемпионов – Виктора Петренко и Оксану Баюл.
Короткую программу пар мы с Николаевым смотрели, можно сказать, вместе. Он – по телевизору из Ричмонда, я – с трибуны в Ванкувере. И параллельно обсуждали увиденное посредством популярной компьютерной программы. Юко Кавагути и Александр Смирнов показали третий результат, сохранив прекрасные шансы на то, чтобы в финале бороться за медаль. Золотую – в том числе.
Всего лишь за пару лет до тех Игр предположение о том, что в Ванкувере фигуристы окажутся способны биться за медали, могло вызвать разве что скептическую усмешку. Юко и Александр были совершенно нескатанны, порой корявы, много ошибались и не запоминались ничем, кроме постоянной нацеленности на какую-то невероятную сложность. Правда, отношения фигуристов со сложными элементами тоже частенько оставляли желать лучшего. А Москвина продолжала собирать пару по крупицам. Шлифовала уже найденное, анализировала то, что задумано, параллельно устраняла прочие огрехи, и вот так, постепенно, в руках тренера сложился дуэт, чье место в призовых тройках различных турниров уже не подлежало сомнению.
Первое практически безупречное выступление состоялось на предолимпийском чемпионате Европы в Таллине, где Кавагути и Смирнов стали чемпионами. Там же Юко призналась, сколь большое значение играет в ее жизни балет и как сильно она хотела станцевать «Лебедя» Сен-Санса. «Это совершенно особенная для меня программа, – говорила она. – Я сразу для себя решила: если когда-нибудь смогу выступить с этой программой на Олимпийских играх, одно это стоит того, чтобы принять российское гражданство».
Когда Кавагути и Смирнов вышли на свой первый олимпийский прокат, а надо льдом раздались аккорды классической балетной музыки, лицо Юко озарилось невероятным счастьем: она танцевала свою мечту…
У программы имелась и более приземленная составляющая – техническая сложность. Со времен чемпионата Европы фигуристам удалось добиться куда более чистого исполнения самого проблемного элемента своей программы – подкрутки, а за поддержку, комбинированное вращение и тодес пара получила четвертый уровень сложности, причем добиться этого в последнем из названных элементов не получилось больше ни у кого из соперников.
По сумме россияне стали третьими, уступив 2,5 балла китайцам и 1,8 – паре Савченко/Шелковы. Николаев прокомментировал это так: «Место не имеет значения. Гораздо важнее, что это возвращение лучших образцов парного катания, а не парных „побегушек”».
Соседка по трибуне и моя давняя приятельница, знаменитая английская журналистка Сандра Стивенсон, отреагировала похожим образом: «Очень старый стиль, – сказала она. И добавила: – Не устаревший, нет. Очень классический. Когда классика исполняется так чисто, впечатление всегда остается чрезвычайно сильным».
Впечатление действительно осталось сильным. Возвращаясь с катка в пресс-центр на автобусе вместе с журналистами и комментаторами, я заметила в глубине салона известного в недавнем прошлом американского одиночника Майкла Вайса и канадский танцевальный дуэт Мари-Франс Дюбрей/Патрис Лозон. Вайс пытался делать руками «лебединые» движения и восторженно что-то говорил. Нетрудно было догадаться, о ком именно шла речь.
В воскресенье Николаев написал мне: «Если Кавагути и Смирнов не дрогнут в произвольной, у них есть хороший шанс. Китайцы, скорее всего, „подерутся”. Все ведь понимают, что вторую пару в каком-то смысле „слили”. Все хотят золота. Все будут лезть из кожи вон и навряд ли проедут чисто. В общем, все та же ситуация, что и в Солт-Лейк-Сити со Слуцкой и Кван. А в итоге получилась Сара Хьюз…»
Вероятность того, что в произвольной программе лидеры начнут ошибаться, была довольно велика: двукратные на тот момент чемпионы мира Алена Савченко и Робин Шелковы не отличались стабильностью произвольной программы на протяжении всего сезона, китайские ветераны Сюэ Шень и Хунбо Чжао вполне могли оказаться заложниками собственного возраста и, как следствие, более уязвимой нервной системы, тогда как Кавагути и Смирнов могли дрогнуть как дебютанты, впервые в жизни получившие реальный шанс выиграть олимпийскую медаль.
С этой точки зрения первый стартовый номер в сильнейшей разминке, выпавший подопечным Тамары Москвиной при жеребьевке, был, пожалуй, лучшим вариантом: он давал возможность выйти на лед сразу после разминки, вообще не думая о чужих оценках. И очень хотелось верить, что курс, которым вела спортсменов Москвина, окажется выверен и выдержан до конца. Вплоть до приезда в Ванкувер этот курс работал почти безошибочно: программы становились все более накатанными, результат неуклонно рос. Другое дело, что со стороны не всегда можно было заметить, что пара словно идет по лезвию ножа.
Фигуристы раз за разом старались усложнять свою произвольную программу, долгое время с переменным успехом пытались исполнять в соревнованиях уникальный для парного катания элемент – четверной выброс, но в конце концов были вынуждены от него отказаться. Одна из причин заключалась в том, что Юко мучила тяжелейшая травма плеча – привычный вывих. На январском чемпионате Европы плечо выскочило из сустава прямо в середине программы. Фигуристка сориентировалась мгновенно: якобы поправляя платье, сама вправила вывих (благо именно в этот момент в музыке возникла пауза и, соответственно, образовалось несколько секунд перерыва между элементами) и, превозмогая нечеловеческую боль, продолжила кататься как ни в чем не бывало.
Чемпионка мира в танцах на льду болгарка Албена Денкова, наблюдавшая за выступлением пар с трибуны, сказала мне тогда: