[12] На самом деле вся эта лирика не стоила ломаного гроша. Как выяснилось позднее, Нина Андропова любила, а он ее – нет. С помощью связей тестя Андропов вошел в местную номенклатуру. В 1936 году он стал освобожденным секретарем комсомольской организации техникума, а затем комсоргом Рыбинской судоверфи. Уже тогда Юрий Владимирович страдал диабетом и проблемами со зрением, и потому был в 1936 году снят с воинского учета. Комсомольская карьера развивалась успешно, чему способствовал Большой террор 1937–1938 годов, когда были репрессированы многие представители номенклатуры. Уже в декабре 1938 года Андропова сделали первым секретарем Ярославского обкома ВЛКСМ. Но тут возникли нестыковки в его автобиографиях. По этому поводу Юрий Владимирович дал объяснение 10 января 1939 года: «Я при вступлении в ВКП(б) автобиографию написал раньше, чем анкету, не имея еще письма от Федорова. Получив от него письмо, я в анкете исправил неточности (и о них сообщил т. Шмелеву). О том, что год смерти матери не 1929, а 1931…». В июне 1940 года по рекомендации секретаря Ярославского обкома партии Николая Патоличева его повысили до первого секретаря комсомола Карело-Финской ССР. Жена с детьми, в том числе с только что родившимся Владимиром, осталась в Ярославле, причем особо теплых чувств к ним Юрий Владимирович не испытывал. Геннадий Николаевич Куприянов, глава коммунистов Карелии, вспоминал об Андропове не слишком лестно: «Юрий Владимирович сам не просился послать его на войну, в подполье или партизаны, как настойчиво просились многие работники старше его по возрасту. Больше того, он часто жаловался на больные почки. И вообще на слабое здоровье. Был у него и еще один довод для отказа отправить его в подполье или в партизанский отряд: в Беломорске у него жила жена, она только что родила ребенка. А его первая жена, жившая в Ярославле, забрасывала нас письмами с жалобой на то, что он мало помогает их детям, что они голодают и ходят без обуви, оборвались (и мы заставили Юрия Владимировича помогать своим детям от первой жены). …Все это, вместе взятое, не давало мне морального права… послать Ю. В. Андропова в партизаны, руководствуясь партийной дисциплиной. Как-то неудобно было сказать: “Не хочешь ли повоевать?“ Человек прячется за свою номенклатурную бронь, за свою болезнь, за жену и ребенка».[13] По мнению Куприянова, нежелание Андропова отправиться за линию фронта «было продиктовано исключительно большой хронической трусостью и удивительным даром приспособленчества, которым он обладает».[14]
В Петрозаводске Андропов познакомился с Татьяной Филипповной Лебедевой, по первому мужу Самознаевой (муж погиб в советско-финской войне), комсомолкой и дочерью бойца Чапаевской дивизии, и потребовал от жены развода, который она сразу же дала несмотря на наличие двух детей. Вероятно, Нина не могла простить измену. Андропов утверждал: «Таня для меня – свет в окошке, и жить без нее нет никаких сил…»[15] Поторопиться с разводом ему пришлось, поскольку в НКВД Карелии поступил сигнал «по поводу поведения Юрия Андропова. Имея в Ярославле жену и двух детей, он сожительствует с секретарем Зарецкого райкома комсомола Татьяной Самознаевой. Ранее свои отношения они тщательно скрывали, а сейчас об этом уже знают многие…» Андропов зарегистрировал новый брак 31 марта 1941 года.[16] В 1941 году у них родился сын Игорь, а в 1947 году – дочь Ирина.
Судьба сына Андропова Владимира сложилась трагически. Он связался с дурной компанией, дважды сидел за кражи, затем, поселившись в Тирасполе, пристрастился к спиртному. Андропов присылал ему деньги, помог с получением двухкомнатной квартиры, но почти не встречался с Владимиром. Тот умер в 1975 году в возрасте 34 лет от цирроза печени. Андропов на похороны не приехал. Впоследствии Андропов тайно перезахоронил старшего сына в Москве. В новой семье Андропова тоже не все обстояло благополучно. Сын Игорь, ставший дипломатом, много пил, а Татьяна Филипповна пристрастилась к наркотикам. Как вспоминала врач Кремлевской больницы Прасковья Мошенцева, «она просто придумывала себе разные недомогания и требовала наркотиков. От успокоительных уколов отмахивалась. Видимо, она привыкла к наркотикам с молодых лет. Может быть, виной тому был фронт. Сейчас мне кажется, что виноваты врачи. Это они уступали ее настойчивым просьбам, подсознательно трепеща пред одним именем ее мужа. Врачи и приучили ее к наркотикам».[17] По ее словам, они, «врачи, сочувствовали Андропову – жена была его заботой и болью, он очень переживал за нее. И, конечно, это отражалось на его и без того плохом здоровье».[18]
Во время войны в обязанности Андропова входило формирование комсомольских партизанских отрядов. Карело-финское население на оккупированной финнами территории было настроено по отношению к советским партизанам враждебно, а русское население либо эвакуировалось в Россию, либо было интернировано финнами и заключено в лагеря. Поэтому постоянно действующих партизанских отрядов в Карелии не было, и советские партизаны совершали рейды из-за линии фронта, которые особых успехов так и не принесли. Тем не менее Андропов, как и другие руководители партизанского движения в Карелии, был награжден медалью «Партизану Отечественной войны» 1‐й степени. Да и никакого отношения к неэффективности действий партизан Карелии Юрий Владимирович не имел, так как занимался политической, а не боевой подготовкой.
В сентябре 1944 года Андропов стал вторым секретарем Петрозаводского горкома партии, а в январе 1947 года его повысили до второго секретаря ЦК Компартии Карело-Финской ССР. Ему покровительствовал Купириянов. Но затем началось «Ленинградское дело» – кампания репрессий против партийных и советских работников, связанных с руководителями Ленинградской парторганизации. Одним из них был Куприянов, и Андропов, не колеблясь, сдал своего покровителя. В январе 1950 года на пленуме обкома партии, когда снимали Куприянова, председательствовавший Юрий Владимирович его не пощадил, заявив: «Я признаю, что не проявил бдительность, партийную принципиальность, не сигнализируя вовремя в вышестоящие инстанции о недопустимом, в ряде случаев, поведении товарища Куприянова. Да, между Геннадием Николаевичем и Министерством лесной и бумажной промышленности Союза создались совершенно ненормальные отношения, которые он пытался перенести на других членов бюро, в том числе и на меня. (Реплика Куприянова из зала: “Юрий Владимирович, опомнитесь!..”) Куприянов единолично решал важные хозяйственные вопросы республики, ни с кем не советуясь и не считаясь ни с чьим мнением. Теперь я понимаю: вести борьбу с недостатками в нашей республике – это значит вести борьбу с Куприяновым. Такой борьбы я не вел в течение длительного времени. Я с умилением смотрел в рот товарища Куприянова и считал многие вещи совершенно правильными и допустимыми, а возражал только по мелким вопросам, например, в области расстановки кадров. На самом деле это была самая настоящая беспринципная линия соглашательства…»[19] В марте Куприянов был арестован и получил 25 лет лагерей. Его реабилитировали в 1957 году, к счастью, не посмертно.
В 1946–1951 годах Андропов заочно учился в Высшей партийной школе при ЦК ВКП(б) и одновременно на историко-филологическом факультете Карело-финского государственного университета в Петрозаводске, но окончил только ВПШ. В июне 1951 года его перевели в Москву инспектором ЦК, курировавшим республики Прибалтики. В мае 1953 года Андропов перешел в МИД заведующим IV европейским отделом (Польша, Чехословакия, Румыния), уже в июле был направлен в Венгрию советником-посланником, а год спустя стал послом. Ни одного иностранного языка он не знал, но это не мешало карьере в зависимых от Кремля социалистических странах Европы, где к тому же значительная часть политической элиты говорила по-русски. Во время венгерского восстания 1956 года Андропов был потрясен тем, как на улицах Будапешта вешали сотрудников венгерского министерства госбезопасности, и он выступал за жесткие меры для подавления «контрреволюционного мятежа». В конце октября 1956 года посольская машина, где находился Андропов, была обстреляна. Юрий Владимирович уцелел, но ему с шофером потом два часа ночью пришлось добираться до посольства пешком. Его деятельность в Венгрии Хрущев одобрил, так отозвавшись о деятельности Андропова в Венгрии в мемуарах: «С посольскими делами он справлялся хорошо и отлично разбирался в других событиях. Он докладывал нам обо всем со знанием местной обстановки и давал полезные советы, вытекавшие из сложившейся ситуации».[20] В апреле 1957 года Андропов возглавил Отдел ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. В 1962 году его повысили до секретаря ЦК КПСС. Участие Андропова в заговоре по смещению Хрущева было не слишком значительным. Андропов был одним из тех, кто подготовил доклад об ошибках Хрущева, с которым секретарь ЦК Михаил Суслов выступил на Октябрьском Пленуме 1964 года, когда снимали Хрущева.[21] При Брежневе Андропов сохранил свой пост и постепенно настолько сблизился с Леонидом Ильичом на заседаниях секретариата, что тот 18 мая 1967 года назначил его председателем КГБ после того, как его предшественник Владимир Семичастный крепко проштрафился тем, что дал разрешение на выезд в Индию для похорон мужа дочери Сталина Светлане Аллилуевой, которая 6 марта 1967 года попросила политического убежища в посольстве США в Дели, а затем объявила о намерении издать книгу мемуаров. Семичастному инкриминировали то, что он не смог предотвратить ни бегства Аллилуевой, ни вывоза рукописи ее книги за границу.