за каждого воина, принимавшего участие в нападении!
Последние слова спондофора вызвали гул одобрения на Агоре. Ольвиополиты были народом мирным, на собственном опыте хорошо знавшим, что от войны ничего хорошего ожидать не приходится.
Заметив неподалёку в толпе горящие глаза Тимона, Гиппарх Филотидос взмахом руки подозвал его к себе.
— Ну, как? В Олимпию собираешься? — кивнув в сторону спондофора, загадочно усмехнулся архонт-басилевс.
— Я бы рад… Да только… — неопределённо пожал плечами Тимон.
Увидев подходившего к ним Фокрита, архонт обратился к нему с тем же вопросом:
— А ты, отец, как думаешь: пошлём мы Тимона на Олимпийские игры?..
— Придётся посылать, — положив руку на плечо сына, ответил Фокрит. — Он только и мечтает об этом. Во сне даже видит себя олимпиоником.
— А не побоишься так далеко ехать один? — спросил архонт Тимона.
— Ездят же люди… Были бы деньги.
— Резонный ответ! И дипломатичный, с намёком, — усмехнулся архонт. — Значит, готовься. За деньгами, думаю, дело не станет. Считаю, что город не обеднеет, если выделит тебе денег на поездку в Олимпию. Мы не такой уж бедный полис, чтобы на всём экономить. Тем более что мы перед тобой в неоплатном долгу. Один ты, конечно, не поедешь. Поедешь со своим педотрибом… как его? Феоклом! Но прежде нам придётся провести городские состязания. Так сказать, отборочные. Чтобы не было потом ненужных разговоров. Вы же знаете этого Эвклеса и ему подобных… Я попрошу гимнасиарха, чтобы он устроил такие состязания в начале следующего месяца. Победишь ты — город пошлёт тебя. Победит Матрий — город пошлёт Матрия. Словом, готовься! Лично я надеюсь на тебя!
Никогда ещё стадиум Ольвии не собирал столько зрителей. На его склонах не было где яблоку упасть. В первом, сидячем, ряду, где обычно восседало высокое городское начальство, также не было свободных мест. И это, несмотря на то, что кое-кто из этого начальства не счёл за срам принять участие в состязаниях и потому находился на атлетических площадках.
Такой повышенный интерес к этим состязаниям объяснялся несколькими причинами. Начать с того, что ольвиополиты, как и все эллины, любили атлетику и атлетические состязания. Для них это было самым желанным зрелищем и развлечением. Большим даже, чем театр. В особенности для мужского населения. А ещё Ольвия впервые намеревалась на средства города послать своего атлета на Олимпийские игры. И целью этих отборочных состязаний было выявить наиболее достойного для поездки в Олимпию. Поэтому неудивительно, что всем хотелось своими глазами увидеть, кто сможет добиться права представлять Ольвию на этих всеэллинских атлетических состязаниях, которыми по праву гордились все до единого эллины мира.
К тому же на сей раз, чтобы придать состязаниям большую значимость, они проводились среди эфебов и взрослых. По отдельности, разумеется. Можно сказать, что это была олимпиада местного, городского масштаба. Руководил состязаниями, как обычно, гимнасиарх — с виду, как всегда, строгий и величественный, будто сам верховный бог Зевс. В качестве судей ему помогали два гимнасийных педотриба.
По давней традиции состязания открыли представители самого захватывающего и популярного в Ольвии вида атлетики — кулачного боя. Но и на сей раз юные кулачники ничего примечательного, кроме разбитых носов, не показали. Зато взрослые бойцы ещё до начала боя вызвали среди зрителей заметное оживление. Прежде всего тем, что среди взрослых, пожелавших проверить мощь своих кулаков, нашлось всего лишь два человека: кузнец Эвдам, крепыш лет под пятьдесят с довольно внушительными волосатыми кулаками, и член коллегии архонтов Перот, молодой человек тридцати лет, не отличавшийся особым телосложением, зато сухопарый, проворный и выносливый. Несмотря на разницу в возрасте и комплекции, противники оказались достойными друг друга. Их поединок, отличавшийся упорством и остротой, стоил Эвдаму выбитого зуба, а Пероту — рассечённой брови и окровавленного носа. Верх в конце концов взяла молодость, и победа была заслуженно присуждена молодому архонту, трижды сбившему кузнеца с ног. На это архонт-басилевс не без тени иронии заметил:
— Теперь в общении с коллегой Перотом всем волей-неволей придётся быть повежливее.
Сам архонт-басилевс также не был чужд спортивному азарту, приняв участие в состязаниях метателей диска весом в десять мин[116]. Правда, достижение Гиппарха выдающимся назвать было нельзя: его диск улетел всего лишь на восемнадцать оргий, что явилось четвёртым результатом среди семи участников. Но первый архонт нисколько не огорчился. Когда кто-то поинтересовался у него, почему он так слабо выступил, Гиппарх, нисколько не смутившись, бодро ответил:
— Важен не результат, а участие! А ещё больше важен пример, который я, архонт, подаю юношам.
В отличие от своего отца Эвдама его сын Леокс отличился в стрельбе из лука. Выпущенная им стрела пролетела без малого два стадия. Ещё более впечатляющим был выстрел взрослого лучника, городского судьи Посидея: его стрела пролетела два с половиной стадия. К сожалению, стрельба из лука не входила в программу Олимпийских игр, и поэтому и Леоксу, и Посидею оставалось довольствоваться славой чемпионов Ольвии.
Каждое выступление, в особенности удачное, встречалось одобрительными возгласами и рукоплесканиями зрителей. Хотя очень уж большого восторга не наблюдалось. Да это и понятно: все берегли силы и эмоции на заключительный вид состязаний — дромос, ради которого, собственно, и были организованы эти игры. Весь город знал, а если не знал, то догадывался, что всё эти состязания были организованы исключительно ради Тимона.
Желающих потягаться с Тимоном в дромосе набралось двенадцать человек. Почти все они были учениками гимнасия. Всех бегунов разделили на три группы по четыре человека в каждой. Тимона и Матрия как главных соперников развели по разным группам.
В первом забеге победил ученик гимнасия Силий — низенький, крепко сбитый мальчуган, который, казалось, не бежал, а, наподобие круглого мяча, катился по беговой дорожке.
Во второй группе выделялся Матрий. Прежде всего, ростом и заносчивостью. Бегом — тоже: без особых усилий он первым в своей группе достиг финиша.
В третьем забеге, в котором кроме Тимона принимали участие три ученика гимнасия, первым на финише был Тимон. Правда, с небольшим отрывом от соперников, что вызвало некоторое недоумение зрителей. Хотя, похоже, Тимон хитрил, — берёг силы. И, как тут же оказалось, недаром.
Чтобы не дать Тимону хотя бы немножко отдохнуть, гимнасиарх, пошептавшись о чём-то с Эвклесом, который почему-то постоянно вертелся около судей, сразу же объявил финальный забег. На беговую дорожку вышли Силий, Матрий и Тимон.
К Тимону, несмотря на предупреждающие знаки одного из педотрибов, подбежал Феокл и торопливо прошептал ему на ухо:
— Сынок, выложись до конца! От этого забега зависит вся твоя дальнейшая судьба!
Тимон хотел что-то ответить, но ему не дал это сделать раздражённый окрик гимнасиарха:
— Почему здесь посторонние? Вы мешаете проведению состязаний!
Феокл не стал препираться и молча отошёл в сторону.
Бегуны выстроились в ряд на стартовой черте, приняли предстартовое положение, и судья поднял руку, чтобы дать отмашку. Но не успел он её опустить, как Матрий сорвался с места. А когда судья опустил наконец руку, и оба других дожидавшихся сигнала бегуна стартовали, чемпион гимнасия уже был впереди на добрых четыре пахюса. Нарушение правил было явным. Обычно в таких случаях нарушителя наказывали, случалось, даже розгами, и забег начинали заново. Но в этот раз и судья, и гимнасиарх сделали вид, что ничего не произошло.
И хотя зрители дружно загудели, засвистели и заулюлюкали в адрес судей, забег не был остановлен.
Впрочем, все ухищрения судей оказались напрасными. Уже на середине дистанции Тимон показал Матрию спину, а когда достиг финишного столба, его главному сопернику надо было ещё преодолеть больше пяти оргий. Третьим, с незначительным отставанием от Матрия, финишировал Силий.
Стадиум взорвался бурей аплодисментов и восторженных выкриков.
— Молодец, Тимон! Ты настоящий Авр! Вот как надо бегать! Слава Тимону! Так держать, малыш! Вот уж действительно — Авр! — неслось со всех сторон. Тимон давно уже сделался любимцем города, и симпатии горожан всецело были на его стороне.
Восторга зрителей не разделяли лишь отец Матрия, Эвклес, и гимнасиарх Сириек. Пока стадиум шумел, Эвклес перекинулся несколькими словами с гимнасиархом, и когда зрители наконец затихли, гимнасиарх неожиданно преподнёс всем новый сюрприз, обратившись к зрителям с такими словами:
— Спору нет — Тимон лучший бегун среди юношей города. Мы все это видели. Но у нас есть ещё неплохие взрослые бегуны. А что, если кто-то из них бегает лучше Тимона? Но в Олимпию поедет не лучший, а Тимон. Разве это справедливо? Конечно, нет! Поэтому я предлагаю провести ещё один, дополнительный, забег. А чтобы всё было по справедливости, побегут Тимон, Матрий и двое лучших взрослых бегунов: Папий и Госон. Только в таком случае мы будем знать, кто в Ольвии действительно лучший бегун и кто по праву должен представлять наш город в Олимпии.
Застигнутый врасплох стадиум молчал, пытаясь понять, что кроется за очередной уловкой гимнасиарха.
Пользуясь тишиной, архонт-басилевс, который уже успел вернуться на своё место в первом ряду, поднялся и попросил внимания.
— Позволю себе не согласиться с тобой, уважаемый Сириск! — заявил он. — Не кажется ли тебе, дорогой, что ты несколько хватил через край? Я никак не могу взять в толк, какое отношение к юным атлетам имеют взрослые, если цель этих состязаний — выявить лучшего юного бегуна. Победил Тимон — значит, лучший бегун Тимон. Победил бы Матрий — лучшим юным бегуном был бы признан Матрий. К тому же только что мы видели наших лучших взрослых бегунов, и там не было никого, кто претендовал бы на поездку в Олимпию. Поэтому нет никакой целесо