Несколько хороших напутственных слов сказала Тимону его мать Мелисса, не преминув, конечно, пустить при этом слезу.
Кладос, как обычно, был суетлив и многословен. А говорить он мог на любую тему и сколько угодно. Вот и в этот раз он прочитал Тимону целое наставление о том, что надо делать, чтобы победить на Олимпийских играх. Можно было подумать, что он всю жизнь только тем и занимался, что принимал участие в этих самых Играх.
Плавт не мог нарадоваться за товарища. Непосвящённый мог бы подумать, что в Олимпию посылают не Тимона, а его, Плавта.
Гиппарх был немногословен.
— Ждем тебя, Тимон, с победой. Не подведи Ольвию! Покажи Элладе, что и в нашем городе есть атлеты. И не хуже, чем там, у них, — напутствовал он Тимона.
— Никак Тимона в Олимпию провожаете? — приостановившись, весело выкрикнул проходивший мимо давний приятель Фокрита и не менее давний почитатель атлетики купец Анит.
— Как видишь! — ответил Фокрит. — Пусть Эллада знает, что и в Ольвии есть атлеты.
— И не один, кстати, — заметил Анит. — Вчера ведь Эвклес повёз в Элладу своего Матрия. И тоже на Олимпиаду. Повёз рабов в Элладу продавать, а заодно и Матрия прихватил. Грозился привезти обратно олимпиоником.
— Вот как! — немало удивился архонт. — И мне ничего не сказал. Странно... А, впрочем, это даже к лучшему: два атлета от Ольвии — это всё-таки не один. Это уже кое-что!
— Ну что же, Тимон, счастливо! — помахал рукой Анит. — Ты уж там постарайся! Не ударь в грязь лицом.
При виде отдалявшихся и потому становившихся всё меньше людей на причале Тимону стало не по себе, и он готов был пустить слезу. Заметив это, Феокл положил руку на плечо своего подопечного и, наклонившись к его уху, бодро прошептал:
— Парень, не вешай нос! Через каких-нибудь два месяца, а то и раньше мы вернёмся. И не так себе вернёмся, а с олимпийским венком. А может, и с двумя. Думай о будущем.
— Тебе, дядюшка Феокл, хорошо говорить, — с нескрываемой грустью в голосе ответил Тимон. — Ты столько раз путешествовал, — наверное, полсвета объездил. Тебе не привыкать. А я впервые покидаю Ольвию, отца с матерью, товарищей... Да ещё так надолго.
Из гавани «Гелиос» выбирался с помощью вёсел. А когда гавань осталась позади, проворно работавшие матросы быстро подняли и укрепили парус. Он несколько раз оглушительно хлопнул, затем, наполнившись попутным ветром, вздулся. И полетел, подгоняемый упругим бореем[120], «Гелиос» по безбрежному морю, словно сказочная птица с огромным красным крылом.
Когда Ольвия скрылась за прибрежными холмами, к продолжавшим стоять на корме Феоклу и Тимону подошёл Лемох.
— Ну, что? Будем обустраиваться? Свои вещи можете сложить в кубрике, где лежат вещи всех членов команды. Мои тоже там. Ничто ваше не пропадёт. На моём судне ничто никогда не пропадает. Спать или отдыхать будете на палубе, под тем вон навесом, вместе со всеми. Для этого у нас имеются тюфяки и одеяла. Они лежат там же, под навесом, в углу. Ничего лучшего предложить не могу. Сам сплю вместе со всеми.
— А нам ничего другого и не надо, — ответил Феокл. — Мы ничем не лучше остальных.
— Вот и чудесно! — сказал Лемох. — Как говорится: в тесноте, да не в обиде.
Тимону и раньше приходилось бывать на кораблях, чаще всего выполняя поручения Фокрита. Правда, такие посещения были, как правило, кратковременными, не позволявшие как следует рассмотреть корабль изнутри.
И хотя теперь времени для этого было предостаточно, — плыть ведь предстояло не один день, — едва «Гелиос» вышел из Ольвийского порта, как Тимон тотчас приступил к детальному ознакомлению с судном. И помогать ему в этом вызвался сам хозяин (он же и капитан корабля) Лемох.
— С чего начнём? — спросил он.
— Да вот... хотя бы... Из чего сделан твой корабль, дядюшка Лемох?
— Из дерева, как видишь. А вот из каких пород дерева... Для обшивки бортов использован красный бук, киль сделан из дуба, на шпангоуты пошла чёрная акация, а для мачты, реи и вёсел понадобилась ель. Вот сколько пришлось срубить разных деревьев, чтобы построить один корабль.
— А какие размеры «Гелиоса»? — поинтересовался стоявший тут же рядом Феокл.
— Размеры не ахти какие. Есть суда и побольше, — сказал Лемох. — Длина «Гелиоса» — двенадцать оргий, ширина — три оргии. Вас, конечно, интересует, сколько груза берёт «Гелиос» и какова его скорость? Отвечаю: груза мой корабль может взять до трёх тысяч талантов[121]. Груз приличный, как видите. И скорость не такая уж плохая — в среднем до тысячи стадиев в сутки.
— А какое расстояние от Ольвии до Пирея? — спросил Феокл.
— По моим прикидкам, тысяч восемь стадий наберётся.
— Это значит, что плыть нам предстоит... около восьми суток, — сразу смекнул Тимон.
— Нет. Даже при нормальной погоде и хорошем, попутном ветре плыть приходится дней десять, — внёс поправку Лемох. — На пути ведь острова встречаются, которые надо обходить. Случается, что и все тринадцать суток приходится болтаться в море. Это когда плохая погода или встречный ветер. А иногда и тринадцати не хватает, чтобы добраться до Пирея. Словом, всё зависит от погоды.
— А что вы делаете при встречном ветре? — не унимался дотошный Тимон. — Стоите на месте или назад плывёте?
— Зачем назад? — усмехнулся Лемох. — Если ветер встречный, лавируем, то есть идём зигзагами. Скорость не ахти какая, но зато не стоим на месте. Хоть и медленно, а всё-таки двигаемся вперёд.
— Дядюшка Лемох, а почему на ольвийской униреме двадцать пар вёсел, а на твоём «Гелиосе» всего лишь две пары? — продолжал допытываться Тимон.
— Потому что ваша унирема — военное судно и, в отличие от моего, торгового, грузы не возит. Представь себе, что на «Гелиосе» будут сидеть шестьдесят или даже пятьдесят гребцов. Где я тогда размещу груз? А я ведь купец, мне необходимо перевозить товары. И потом не забывай, что всех этих гребцов надо трижды в день кормить. Вёсла — это, конечно, хорошо. Даже очень хорошо. Можно против ветра идти. И даже в полный штиль двигаться с приличной скоростью. Но мне надо груз возить, а не гребцов. А эти две пары, что ты видишь, исключительно для маневрирования. Думаю, ты заметил, что вёслами мы пользовались только в порту, когда приходилось пробираться между стоящими там судами. А в открытом море они нам ни к чему. Правда, иногда, в полный штиль, приходится и в открытом море поработать вёслами.
— Спасибо, дядя Лемох, теперь я буду иметь хоть какое-никакое представление о том, что такое торговый корабль, — сказал Тимон.
К концу дня, когда «Гелиос» выходил из Борисфенского лимана в открытое море, справа по курсу показался небольшой остров с невысокими обрывистыми розовыми берегами. На нём белели десятка два небольших домиков. Один из них, повыше, судя по всему, был храмом.
— А вот и Борисфен, — заметив, с каким интересом вглядывается в незнакомый остров Тимон, сказал Феокл. — С этого острова приблизительно двести лет тому назад началось заселение этих краёв эллинами. Поначалу купцы заложили здесь эмпорий[122] для торговли с местным населением. А потом и прочий эллинский люд стал перебираться на эти земли и осваивать их. И только около ста лет спустя началось строительство нашей Ольвии.
— Выходит, — малость подумав, сказал Тимон, — что нашей Ольвии всего лишь сто лет?
— Вот именно, — подтвердил Феокл. — Чуть больше ста лет! А видишь, каким за это время городом успела стать Ольвия! А начиналось-то всё ведь с землянок. Это тебе не лепёшки печь, а город строить! А теперь посмотри-ка сюда, — взяв за плечо Тимона, развернул его в противоположную сторону Феокл. — Что мы видим здесь?
С левой стороны, прямо из моря вырастала огромная зелёно-изумрудная роща.
— Это, дружочек Тимон, Гилея[123], — объяснил Феокл, — роща Гекаты[124], жены Ахилла. А за нею — жаль, что мы не сможем его увидеть, — Дром Ахилла[125]. На нём герой упражнялся в беге. И даже поговаривают, зачем-то преследовал Ифигению[126]. Хотя откуда тебе это знать...
— Это почему же? — заперечил Тимон. — Ведь я давно уже умею читать. Меня научили читать отец с матерью. И свитки[127] кое-какие у нас имеются. Гомера, например. «Илиаду» я уже прочитал. Начал читать «Одиссею». Даже стихи Сафо[128] у нас есть...
— Вот уж не думал... — удивлённо покачал головой Феокл. — Казалось бы, какое отношение может иметь Фокрит к поэзии...
— А сколько он стихов знает наизусть! — поспешил заверить своего педотриба Тимон.
— Даже так? — ещё больше удивился Феокл. — А впрочем, ничего удивительного: в Ольвии, как я заметил, едва ли не каждый горожанин знаком с грамотой. И всё же Фокрит приятно удивил меня...
Первый день плавания прошёл без каких-либо происшествий. Море было спокойным, если не считать мелких волн, бегущих к югу наперегонки с «Гелиосом». Судно по возможности держалось ближе к берегу, не отдаляясь от него больше чем на двадцать стадий. Как объяснил Лемох, делалось это на случай внезапного ухудшения погоды, чтобы иметь возможность быстро укрыться в какой-нибудь бухте, гавани или хотя бы заливе.
Спали матросы, а с ними и Феокл с Тимоном на носовой палубе под тентом. С непривычки первая ночь на море выдалась для Тимона неспокойной и тревожной. Мешала постоянная качка, хлюпанье о борта волн, скрипение рея на мачте и громкий храп некоторых матросов. Тимон часто просыпался, вставал и, переступая через людей, спящих вповалку мёртвым сном, подходил к борту. Высоко над головой, лишь изредка прячась за небольшие тучки, ярко светила луна. Вдали, на западе, узкой жёлтой полосой виднелся обрывистый берег. Всё было необычно, непривычно, а потому несколько тревожно.