Теперь «Гелиос» то медленно взбирался на вершину волны, то стремительно скользил по её склону вниз.
Надо признаться, что Тимону, которому никогда раньше не приходилось бывать в подобных передрягах, впервые стало по-настоящему не по себе. Всякий раз, когда судно срывалось вниз, у него замирало сердце. Ему казалось, что «Гелиос» несётся прямиком в пучину и уже никогда не выберется оттуда.
А тут ещё неожиданно почти над самым судном возник нестерпимо яркий свет и раздался такой треск и грохот, будто на «Гелиос» в одно мгновение обрушился весь небесный свод. Вобрав голову в плечи, ослеплённый и оглушенный, Тимон закрыл глаза, зажал уши, присел и принялся бубнить молитву.
Впрочем, страх Тимона длился недолго. Глядя на матросов, которые в такой кутерьме, едва держась на ногах, продолжали работать, — наращивали борта плетёными из ивовых прутьев и обтянутых кожей щитами, которые не позволяли бы гребням волн перелетать через борт, натягивали и крепили ослабшие снасти, с помощью весел и рулей держали судно носом к ветру — мальчишка постепенно приходил в себя, становился спокойнее, увереннее.
А шторм и не собирался униматься, наоборот, становился всё мощнее, всё злее. И всё чаще вспыхивали среди туч ослепительные молнии, и стоял неимоверный грохот.
— Похоже, что Посейдон не на шутку осерчал на нас! Требует дани! — покачал головой Лемох. — Ничего не поделаешь, придётся задабривать старика.
По его приказу матросы не без труда, рискуя каждую секунду сорваться вниз, вытащили из трюмов на палубу две большие амфоры с оливковым маслом. Выждав момент, когда судно взберётся на гребень очередной волны и на какое-то мгновение примет горизонтальное положение, матросы по команде Лемоха быстро вылили содержимое амфор за борт. Причём с обеих сторон судна.
И странное дело: едва из амфор вылились последние капли масла, как тотчас море заметно успокоилось. Не всё море, конечно, а лишь вокруг корабля. А спустя какое-то время и ветер, и море начали мало-помалу утихать. А вскоре и вовсе успокоились. Ещё какое-то время — и ненастья как не бывало. Прояснилось небо, засверкало предвечернее солнце. Под его лучами залоснилась красным отсветом поверхность моря.
И только над Фракией[137], куда уползла гроза, клубилась тёмно-сизая туча, которую продолжали полосовать яркие зигзаги молний.
— Что это было? — спросил возбуждённый Тимон, который всё ещё не мог оправиться от перенесённого потрясения.
— Греус, — сказал Феокл. — Так моряки называют шторм, который, случается, налетает на эти воды из Тавриды[138]. Хорошо хоть, что обрушился он на нас не ночью, а днём. А то неизвестно, чем бы всё кончилось...
Остаток дня и ночь прошли без происшествий. Подгоняемый бореем «Гелиос» резво бежал к югу наперегонки с попутными волнами, рассекая их своим острым форштевнем.
Новое приключение ожидало «Гелиос» утром четвёртого дня плавания у берегов Фракии, на подходе к Боспору Фракийскому[139]. Когда солнце поднялось над морем и начало слегка пригревать, не спускавший глаз с горизонта рулевой громко крикнул:
— Вижу впереди скалу Перст Посейдона, а возле неё — что-то вроде судна! — и уже тише добавил: — Странного судна...
Все, кто был на «Гелиосе», столпились на носовой палубе, стараясь рассмотреть «странное» судно, которое показалось из-за скалы. Судно действительно было странным. Скорее всего, это была грубо сколоченная большая лодка, со сломанной мачтой и, следовательно, без паруса. К тому же она не плыла в одном направлении, а как-то неестественно вертелась на одном месте, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно раненое животное. Люди на лодке суетились, беспорядочно размахивали руками.
— Похоже, у них там несчастье, — заметил один из матросов.
— Возможно, возможно, — с сомнением покачал головой Лемох. — Сейчас увидим. А пока, Горгос и Теан, вынесите — сколько нас? одиннадцать? — вынесите одиннадцать луков и стрелы. На всякий случай. — И, хмыкнув, загадочно добавил: — Наслышаны мы об этих «несчастьях»...
Когда матросы принесли луки и стрелы, все, кроме рулевого, взяли по луку и по нескольку стрел. Тимону также достался лук. После этого Лемох распорядился:
— Всем к правому борту, присесть и не высовываться. Луки держать наготове и ждать моей команды.
На бедствующей лодке, похоже, только теперь заметили приближающийся «Гелиос». Все дружно замахали руками и завопили гортанными голосами, ужасно коверкая греческую речь:
— Помогите! Спасите! Мы тонем! Мы напоролись на подводную скалу! Сжальтесь над нами, — возьмите к себе на борт! Мы отблагодарим вас! Будьте же милосердными!
Экипаж лодки состоял из доброго десятка людей довольно дикого вида, похоже, фракийцев — грязных, бородатых, патлатых — одетых кто во что горазд. Преимущественно в бурнусы[140]. На некоторых было что-то вроде накидок из шкур диких животных. Странное дело: почти все эти люди старались держаться к «Гелиосу» если не спиной, то правым боком. И всё же Лемох сумел разглядеть у некоторых из них спрятанные под одеждой на левом боку короткие мечи.
К тому же, хотя лодка была как будто неуправляема, она каким-то загадочным образом приближалась к «Гелиосу».
— Хватит здесь цирк устраивать и галдеть! — крикнул, обращаясь к незнакомцам Лемох. — Убирайтесь как можно скорее подобру-поздорову! Буду считать до десяти! — И уже обращаясь к своим, скомандовал: — Ребята! Всем встать и луки к бою! — И сам первым поднял лежавший у ног лук, вставил стрелу и натянул тетиву. Тотчас вдоль правого борта поднялись во весь рост десяток человек с направленными в сторону лодки луками. Тимон прицелился в одноглазого здоровяка, плечи и бёдра которого покрывали козьи шкуры. Судя по всему, он был главным в этой лодке.
— Начинаю считать! После десяти эти стрелы полетят в вас! — предупредил людей в лодке Лемох и начал неспеша выкрикивать: — Один! Два! Три!..
Опешившие фракийцы подняли дикий галдёж на каком-то неразборчивом языке, то и дело тыча пальцами в сторону «Гелиоса». В конце концов здравый смысл, похоже, победил, и на счёте «семь» фракийцы похватали лежавшие на дне лодки вёсла и дружно заработали ими, направляя своё корыто к видневшемуся вдали берегу.
— И запомните: в следующий раз будем стрелять без предупреждения! — крикнул им вдогонку Лемох.
— Что это за люди? — спросил Тимон.
— Фракийские морские разбойники! Кто же ещё? — неохотно объяснил Лемох. — Если бы мы им поверили и пустили на судно, они бы нас порезали, как баранов, — ведь каждый из них вооружён мечом, — и завладели бы неплохой добычей.
Когда на горизонте показался вход в Боспор Фракийский, слева по курсу матросы «Гелиоса» увидели пять греческих триер[141], идущих друг за дружкой стройной колонной наперерез «Гелиосу». Лемох прикинул, что их пути могут пересечься, и, чтобы избежать столкновения, приказал опустить парус. Судно тотчас замедлило ход, затем и вовсе остановилось.
Экипаж «Гелиоса» снова высыпал на носовую палубу, на сей раз, чтобы полюбоваться слаженной работой гребцов триер.
— Как им удаётся так ритмично, красиво грести? — спросил восхищённый Тимон Феокла. — Ведь это же сколько вёсел! Не то что у нашей униремы — сорок...
— Понятия не имею, — развёл руками педотриб. — Мне не приходилось бывать на военных кораблях.
Стоявший неподалёку Лемох принялся просвещать Тимона, а заодно и Феокла:
— Для того чтобы сто семьдесят четыре гребца триеры — а на каждой триере именно столько гребцов, — слаженно работали вёслами, там имеется специальный человек — келевст. С помощью флейты или бубна он задаёт гребцам темп и ритм. Так что ничего сложного там нет. Важно, чтобы среди гребцов не было глухих.
Тем временем передовая триера почти поравнялась с «Гелиосом». Её триерарх[142], пожилой подтянутый мужчина в коротком красном хитоне, прокричал в короткую трубу с широким раструбом:
— Лемох, хайре!
— Хайре, Ликон! — узнав давнего приятеля и сложив ладони рупором, прокричал в ответ Лемох.
Дальше между ними состоялся такой разговор:
— Откуда путь держите?
— Из Ольвии!
— Плавание прошло спокойно? Фракийцы не беспокоили?
— Как же «не беспокоили»! Только что пытались хитростью захватить судно! Хорошо, что я вовремя раскусил их подлый замысел! А вы куда путь держите?
— Да вот к тем же самым фракийцам и плывём! Надо «по душам» с ними поговорить!
— Давно пора! Очень уж они распоясались! А где Перикл[143] с остальной эскадрой?
— В Синопе[144]! Помогает обустроиться переселенцам из Афин. Как-никак шестьсот человек привезли!
— Понятно! Увидишь Перикла — передай привет!
— Обязательно! Я уже плохо слышу тебя, Лемох! Спокойного плавания!
— А тебе, Ликон, удачного «разговора» с фракийцами и скорейшего возвращения в Афины! Счастливо! — крикнул напоследок Лемох и помахал рукой.
Боспор напомнил Тимону Гипанисский лиман, на берегу которого стоит Ольвия. Только берега здесь были повыше и покруче. Да и сам пролив поизвилистее лимана. Именно поэтому, когда месяц спрятался за тучи, Лемох велел опустить парус и бросить якорь, и «Гелиос» остаток ночи простоял на одном месте.
Впрочем, Тимон ничего этого не видел. Он успел уже привыкнуть к морю и морской качке и спал, как говорится, без задних ног.
Пройдя Боспор, «Гелиос» оказался в Пропонтиде. Это был уже не пролив, а самое настоящее море, хотя и намного меньше Понта Эвксинского. Но на нём то тут, то там торчали на пути «Гелиоса» острова, и потому плыть приходилось осторожно, в особенности ночью. Понадобилось чуть ли не двое суток, чтобы преодолеть Пропонтиду.