— Ли-изис! Выруча-а-ай!
Лизис какое-то мгновение прислушивался: не повторится ли крик. Но крик не повторился, и в следующее мгновение мальчишка бросился к алтарю Гермеса. Тимона там не было. Его не было видно нигде. Лизис в растерянности заметался, не зная что делать, куда бежать. Но тут он увидел стоящего неподалёку скифа[176]. Подбежав к нему, Лизис сбивчиво вымолвил:
— Здесь, возле алтаря, только что стоял мальчишка... моего возраста... голова светло-русая. Куда он исчез, ты не видел?
— Какой мальчишка? — переспросил скиф и, с трудом подбирая слова, стал объяснять: — Не тот ли, что сбежал от отца, и его искали по всему городу? Вертелся тут... такой светлоголовый. Так его схватили только что двое мужчин и повели к отцу.
— К какому отцу? Откуда сбежал? Да он только два дня тому назад как приплыл из Ольвии...
— О! Ольвия! — радостно ощерился скиф. — Считай, земляк мой.
— Куда повели его те люди? Надо немедленно их догнать! Гоже мне скиф — на его глазах похищают человека, а он и в ус не дует.
— Как я мог знать, что они похищают его? Они напустились на него с криком, почему он сбежал из дому. Как тут не поверишь?
— Куда они потащили его?
— За тот вон храм.
— Давай за ними! — крикнул Лизис и первым пустился в погоню. За ним припустил скиф. Он на бегу поднёс к губам глиняный рожок и что было мочи подул в него. Послышался громкий пронзительный свист. И тотчас, откуда ни возьмись, появился ещё один скиф.
— Следуй за нами! — крикнул ему первый. — Какие-то проходимцы мальчишку похитили!
Миновав храм, бежавший впереди Лизис увидел мелькнувшие вдали между кустов человеческие фигуры.
— Я видел их! — не оборачиваясь, крикнул Лизис. — Они направляются к роще Нимф!.. Тимон, держись! Мы выручим тебя! — прокричал он на бегу. — И почаще кричи! Чтобы мы знали, где вы находитесь!
Затем, на мгновение остановившись и обернувшись, показал взмахами рук бежавшим за ним скифам, что одному из них надо обходить преследуемых слева, другому — справа.
Судя по частым вскрикам Тимона, похитители хоть и старались зажать пленнику рот, но им не всегда это удавалось. Благодаря этому преследователи постоянно знали, где находятся преследуемые.
Пробежав ещё плетра три-четыре, Лизис и скифы почти одновременно окружили Тимона и его похитителей. Последние решили было оказать сопротивление, но, увидев в руках скифов увесистые палицы, тотчас притихли.
— Как ты? — бросился Лизис к Тимону, у которого под левым глазом красовался большой синяк. — В порядке?
— Как видишь, — невесело усмехнулся Тимон. — Если не считать, что получил плюху в глаз и хорошую затрещину по шее. Я ведь, как только услышал твой голос, начал сопротивляться: одного укусил за руку, другому разодрал ухо. Ну, и они...
— Молодец, Тимон! — похлопал товарища по плечу Лизис. — А подбитый глаз — ерунда. До свадьбы заживёт.
Тем временем скифы принялись допрашивать похитителей — мужчин лет под сорок, с плутоватыми выражениями лиц, одетых кое-как:
— Вы зачем похитили мальчишку? Говорите правду, не вздумайте изворачиваться.
— Никто его не похищал! — в один голос завопили мужчины. — Этот мальчишка сбежал из дому, и его отец попросил нас доставить его домой. Они живут за Дипилонскими воротами[177]. Его отец обещал хорошо нам заплатить. И даже вот... дал вперёд по драхме[178].
— И куда же он подевался, этот отец? Почему он не с вами?
— Побежал домой. Сказал, что спешит обрадовать жену, которая, как он уверял, дома с ума сходит.
— Какой он из себя этот «мой отец»? — спросил в свою очередь Тимон.
— Высокий такой, — начал один, другой поспешил добавить: — Худой и костлявый. А голова похожа на тыкву. Да ещё с плешью.
— Я так и думал, — удручённо мотнул головой Тимон и тут же, вскрикнув от боли, схватился рукой за шею. — Это Эвклес. Мой земляк. Тот, которого я видел утром по пути к храму Тесея. Недаром, увидев меня, он тут же скрылся. Решил, что я не видел его. Наверняка затеял какую-то авантюру, чтобы помешать мне попасть в Олимпию.
— Похоже на это, — согласился Лизис и показал кивком головы на стоявших с опущенными головами похитителей. — Что с этими будем делать?
— А что с ними делать? — передёрнул плечами Тимон. — Пусть идут своей дорогой. Они ведь не виноваты. Их обманули.
— А вы что скажете? — обратился Лизис к скифам, которые только теперь начали вешать свои увесистые дубинки на пояса.
— Вообще-то, следовало бы отвести их в участок, пускай начальство разбиралось бы с ними. Но раз вы считаете, что они не виноваты, пусть идут себе на все четыре стороны.
Извинившись перед Тимоном и отвесив всем по глубокому поклону, обрадованные мужчины тотчас поспешили прочь.
Когда ребята вернулись домой, первым, кто увидел «украшение» на лице Тимона, был Феокл.
— Это кто тебя так разукрасил? — качнув головой, спросил он. — Подрался, что ли?
— А что там?
— А вот посмотри сам...
Тимон подошёл к висевшему на стене зеркалу — отполированной бронзовой пластине, вправленной в деревянную рамку — и ужаснулся:
— Ничего себе! А я-то думал... Куда же теперь с такой рожей? Придётся сидеть дома.
— Так кто всё-таки подвесил тебе такой, замечательный фонарь? — продолжал насмешливо допытываться Феокл. — С кем выяснял отношения?
— С Эвклесом.
— С каким ещё Эвклесом?
— С нашим земляком. Отцом Матрия.
— Даже так! — сразу посерьёзнел Феокл. — Рассказывай!
Выслушав рассказ Тимона, Феокл озабоченно произнёс:
— Дело серьёзное. Тут не до шуток. А я ведь обещал твоему отцу присматривать за тобой. С сегодняшнего дня будем ходить только вместе. Ради своей бредовой идеи этот Эвклес способен на всё.
— Что за идея? — поинтересовался Лемох.
— Вбил себе в голову, что его сын непременно должен стать олимпиоником, поскольку в беге ему нет равных в ольвийском гимнасии. И вот... решил убрать хоть одного конкурента.
— А медовыми-то пирожками из-за этих авантюристов мы так и не полакомились, — спохватился Лизис. — Ну, да ладно, завтра сбегаю на рынок и принесу.
Весь следующий день Тимон не выходил из дому. Всё это время тётушка Эвмена, оказавшаяся женщиной необыкновенно заботливой и сердобольной, то и дело накладывала на глаз Тимона полотняные тряпочки с какими-то чудодейственными мазями. И её старания оказались ненапрасными: уже к вечеру опухоль под глазом исчезла. Да и синяк стал менее заметен.
Феокл, одолжив у хозяев корзинку, подался с утра на рынок заготовлять на дорогу провизию.
А ранним утром следующего дня (это был третий день первой декады месяца скирофориона) Тимон и Феокл засобирались в дорогу. Пристроив на спины котомки с харчами, одеялами и небольшой палаткой, они, поблагодарив хозяев за гостеприимство, тепло с ними простились.
— Может, всё же наймёте если не повозку, то хотя бы мула? — счёл нужным предупредить путников Лемох. — Дорога предстоит неблизкая — больше одиннадцати сотен афинских стадий[179]. Самое малое — пять дней пути. Подумайте!
— Спасибо за хороший совет, — ответил Феокл. — Но раз уж мы решили идти пешком, значит, идём пешком. Ты-то ходил в Олимпию пешком? Ходил! И я когда-то ходил. А Тимон чем хуже нас? К тому же после этого путешествия мой подопечный будет иметь хоть какое-то представление о том, что такое Эллада.
— В таком случае — счастливо! Пусть оберегает вас в пути Зевс[180]. А Тимону успехов на играх! Без оливкового венка не возвращайся! И вот ещё что. Когда, возвращаясь, доберётесь до Пирея, непременно зайдите к нам. Если я не поплыву в Ольвию, то устрою вас на какое-нибудь попутное судно.
Лизис вызвался проводить путников до Дипилонских ворот. Прощаясь с ним, Тимон едва не пустил слезу:
— Жаль мне с тобой расставаться, Лизис... Ты замечательный парень!
— Я думаю, Тимон, мы должны ещё увидеться с тобой. Больше того — я уверен в этом, — сказал Лизис.
В первой же роще, которая встретилась путникам после выхода из Афин, Феокл, отыскав подходящее буковое дерево, вырезал два длинных посоха и заострил у них по одному концу, превратив их в нечто, похожее на копья. На вопрос Тимона, зачем это нужно, ответил:
— Идти нам с тобой предстоит далеко, а в пути всякое может случиться. Вот и будем иметь на всякий случай какое-никакое оружие.
Всё, что встречалось путникам в дороге, не оставляло Тимона равнодушным. А многое приводило в восторг не меньше, чем Афины с их дворцами и храмами.
Тимону впервые пришлось слышать неумолчное разнообразное птичье щебетанье и наслаждаться одуряющим запахом всевозможных цветов, в изобилии растущих в тамошних лесах и на лугах.
Удивляли и восхищали парнишку леса и рощи. И не только потому, что идти в их тени было намного приятнее, чем на открытом пространстве под солнечными лучами, а больше потому, что он впервые видел такие скопища деревьев. К тому же самых разнообразных. Ведь вокруг Ольвии простиралась безбрежная холмистая степь, однообразие которой нарушали лишь редкие хуторские сады да одинокие тополя.
В местных лесах преобладал дуб. Попадались более-менее знакомые ели, бук и платан. Но были и такие деревья, которые Тимон видел впервые. Например, кипарисы. Особенно удивили его финиковые пальмы. И прежде всего, своими необыкновенно вкусными орешками. Тимон хотел было припрятать несколько, чтобы высадить их в Ольвии. Но Феокл отговорил его от этой затеи, растолковав, что в ольвийской почве и при тамошнем холодном зимнем климате финиковые пальмы, как, впрочем, и все другие виды пальм, расти не будут.
Богатыми леса Эллады оказались и на различное зверьё. То и дело едва ли не из-под ног путников выскакивали напуганные зайцы и дикие кролики. Нередко можно было видеть, как в густой траве мелькнёт шустрая рыжая лиса, или как куда-то торопится, обычно утром или под вечер, неуклюжий, сердито похрюкивающий барсук. Изредка встречались шакалы, дикие свиньи и даже рыси, которых Тимон поначалу принимал за больших кошек. Несколько раз Тимон и Феокл видели больших рогатых оленей. Правда, издали. Волки на глаза не попались ни разу, но их протяжный заунывный вой, доносившийся из отдалённых чащоб, слышать приходилось не раз. Особенно по ночам.