— У меня есть возражение!
Стадиум замер от неожиданности.
— Возражающий, встань и назовись! — потребовал глашатай.
Поднялся Эвклес.
— Я — Эвклес, сын Кефала, купец из Ольвии! — представился он.
— Какие у тебя, Эвклес, сын Кефала, имеются возражения против участия Тимона, сына Фокрита в Играх? — спросил, встав со своего места, старший элланодик.
— Этот Тимон — раб! — выкрикнул Эвклес. — А рабам, насколько я знаю, не место в Олимпии! Допуская его к Играм, вы нарушаете закон!
— Уважаемый, Эвклес, сын Кефала, хоть ты и купец, но не тебе учить нас законам, касающимся Олимпийских игр! — в голосе старшего элланодика слышалось заметное раздражение. — А ответ наш тебе таков: мы тщательно изучили представленные педотрибом этого юноши документы и вынуждены отвергнуть твои возражения. Тимон — сын гражданина Ольвии купца Фокрита и сам является полноправным гражданином Ольвии. И потому имеет все права на участие в Играх. И нас удивляет твоё стремление навредить своему земляку. Садись, Эвклес, сын Кефала!
Когда все участники состязаний были представлены таким образом публике, служитель вынес на стадиум большую серебряную вазу, наполненную деревянными квадратными пластинками. На пластинках были начертаны буквы греческого алфавита. Бегуны по очереди подходили к вазе, не заглядывая в неё, вытягивали наугад пластинку и показывали её элланодику. Тот, согласно алфавиту, строил юношей в одну шеренгу. Закончив жеребьёвку, элланодик поделил бегунов на четвёрки, старший элланодик призвал их состязаться честно, с уважением относиться к соперникам, и состязания начались.
В первой четвёрке, как и предполагал Тимон, первым был Автей из Крита. Его шумно приветствовала группа критян — малочисленная, но голосистая. Во втором забеге неожиданно победил Мегакл из Этолии, до этого особо не отличавшийся на тренировках. Похоже, что он прибегнул к той же хитрости, что и Тимон: до поры до времени скрывал свои настоящие возможности. Теперь радостными приветствиями взорвалась этолийская делегация.
Тимону выпало бежать в третьей четвёрке. После победы Мегакла Тимон насторожился: а вдруг и среди его соперников по забегу найдётся подобный Мегаклу или ему же, Тимону, хитрец? А потому он решил не испытывать судьбу, а с самого старта выложиться по полной. Но опасения Тимона оказались напрасными: когда он коснулся рукой финишного столба и оглянулся, ближайший его преследователь отставал на добрых четыре оргии. Приветствовать Тимона было некому, и всё же несколько одобрительных возгласов достигли его слуха.
Тем временем глашатай объявлял решение коллегии элланодиков:
— В третьем забеге победил Тимон из Ольвии. Тимон допускается к финальному забегу.
Если первые три забега прошли спокойно, без неожиданностей, то четвёртый, в котором принимал участие Матрий, оказался прямо-таки скандальным.
Забег начинался как обычно. Элланодик выстроил бегунов на стартовой линии, проверил, не переступает ли кто линию, правильно ли держит руки, отошёл в сторонку и только начал было поднимать руку, чтобы дать отмашку, как со стороны зрителей послышался взвинченный выкрик Эвклеса:
— Матрий, не прозевай старт!
И Матрий, издёрганный бесконечными наставлениями отца, не дождавшись отмашки элланодика и его команды, сорвался с места и стремглав понёсся к финишу. Стадиум весело зашумел в предвкушении редкого зрелища. И зрелище не заставило себя долго ждать.
Со своего места поднялся с предупреждающе поднятой рукой старший элланодик и властно скомандовал:
— Забег отменяется!
Затем взмахом руки подозвал стоявших сзади и томившихся от безделья рабдухов и коротко приказал:
— Десять розг! За невнимание на старте!
Двое дюжих рабдухов без лишних слов подхватили ничего не понимавшего Матрия под руки и повели его к стоявшей неподалёку от возвышения для элланодиков длинной лавке, вытесанной из жёлтого песчаника. Только тут, к своему удивлению, Матрий, оглянувшись, увидел, что его партнёры по забегу, остались стоять на стартовой линии. И всё же он ещё толком не понимал, что происходит. И лишь когда рабдухи уложили его на лавку лицом вниз и один из них уселся ему на ноги, а другой прижал к лавке руки, Матрий заворочался, силясь освободиться. Но не тут-то было.
Не сразу сообразил, что происходит, и Эвклес. И лишь когда третий рабдух взял в руки лежавшую рядом с лавкой гибкую розгу, Эвклес ринулся со зрительской «трибуны» на защиту сына, выкрикивая на ходу:
— Не смейте трогать моего сына! Отпустите его, ублюдки! Вы ответите за это, козлы безрогие!
Стадиум взревел от восторга.
Пока Эвклес, спотыкаясь, падая, перелезая через головы зрителей и изрыгая угрозы и проклятия, добирался до места экзекуции, Матрий успел получить десять причитавшихся ему розг, оставивших на его ягодицах десять розовых полосок.
Когда сгоравший от стыда и боли Матрий поднялся с лавки, подоспел Эвклес.
И тут снова поднялся со своего дроноса старший элланодик.
— Десять розг! — громко произнёс он, указывая протянутой рукой на Эвклеса. И тут же разъяснил: — За плохое воспитание сына, за нарушение порядка на стадиуме и оскорбление официальных представителей властей!
Стадиум восторженно взревел пуще прежнего.
— Вы не смеете! — упирался Эвклес. — Я вам не какой-нибудь скорняк! Я — купец!
На это старший элланодик ответил:
— Здесь нет ни скорняков, ни купцов! Здесь все зрители. Вон позади меня сидит архонт-басилевс Этолии. Даже если он, упаси его боги от этого, провинится, то тут же получит причитающиеся ему розги.
Со своего дроноса привстал высокий, атлетического сложения архонт-басилевс с огненно-рыжей копной волос и красноречиво развёл руками: ничего, мол, не поделаешь, здесь закон для всех одинаков, терпи, дружище!
Когда Эвклес получил под свист и улюлюканье зрителей свою порцию розг, старший элланодик скомандовал:
— Матрий, займи своё место на старте! А ты, невоспитанный отец Матрия, покинь стадиум! Рабдухи, выпроводите его!
Впрочем, вмешательства рабдухов не понадобилось. Красный, как рак, от стыда и задыхающийся от негодования Эвклес сам поспешил ретироваться со стадиума.
На этом инцидент был исчерпан, и в дальнейшем состязания продолжались без каких-либо происшествий.
В четвёртом забеге неожиданно для большинства зрителей победителем стал злой на всех и вся Матрий. Очевидно, эта злость и помогла ему победить. А возможно, сказались тренировки под руководством педотриба Ксанфа. Как уже знакомого, стадиум приветствовал Матрия весело, с едкими и задиристыми шутками и прибаутками.
Таким образом, в финальный забег вышли Автей, Мегакл, Тимон и Матрий.
В отличие от предварительного забега, теперь Тимон был спокоен. Он видел бег всех троих соперников и уже более-менее знал возможности каждого, знал, что особых неприятностей они ему доставить не должны. Но это вовсе не означало, что он надумал расслабиться. Наоборот, Тимон решил с первого шага и до последнего бежать в полную силу, чтобы ни у кого не возникало ни малейших сомнений в его победе.
И едва прозвучала команда элланодика «Apite!», как Тимон с такой стремительностью рванул вперёд, что соперникам с первых же оргий ничего не оставалось, как с завистью смотреть в его неумолимо отдалявшуюся спину. И как результат расстояние на финише между Тимоном и вторым призёром — им оказался Мегакл — составило больше пяти оргий. Третье место занял Автей, четвёртым пришлось довольствоваться Матрию.
— Подойди сюда, юноша! — позвал Тимона старший элланодик. Он взял из рук своего помощника перевязанную алой лентой оливковую ветвь и вручил её победителю.
А глашатай оповестил:
— Победителем восемьдесят шестых Олимпийских игр в юношеском дромосе объявляется... Тимон, сын Фокрита из Ольвии! Слава олимпионику Тимону!
И стадиум взорвался одобрительными криками, приветствуя первого на Играх олимпионика.
Лишь теперь Тимон позволил себе вздохнуть с облегчением. Вместе с воздухом он выдохнул наконец все свои страхи, сомнения и переживания. Это было видно хотя бы по тому, что он впервые за последние дни улыбнулся. Улыбнулся широко и радостно, заставив усмехнуться даже обычно чрезмерно строгого старшего элланодика. Тот наклонился к Тимону и спросил:
— Тебе сколько лет?
— Семнадцать, — не зная, почему элланодика интересует его возраст, осторожно ответил Тимон.
— Как ты смотришь на то, чтобы завтра принять участие в дромосе взрослых атлетов?
— Я согласен! — не раздумывая, ответил Тимон.
— Тогда готовься.
Только после оглашения имени победителя служитель открыл загон, в котором томились педотрибы, Феокл бросился к Тимону.
— Молодчина, сынок! Теперь нам не стыдно будет возвращаться в Ольвию! — говорил он, горячо обнимая своего ученика. — Здорово ты пробежал! Даже я не ожидал от тебя такой прыти. Сегодня ты превзошёл самого себя. Я горжусь тобой, мой мальчик!
— Дядюшка Феокл, ты знаешь, что мне предложил старший элланодик?
— Нет. Не знаю.
— Он предложил мне бежать завтра в мужском дромосе.
— И ты?..
— Я согласился.
— И правильно сделал. Я думаю, ты и в мужском дромосе выступишь достойно. Пошли одеваться.
Одевшись и наспех перекусив у одной из многочисленных палаток вареными бобами с какими-то диковинными приправами и запив их сидром, Тимон и Феокл решили прогуляться по Олимпии, благо едва ли не на каждом шагу в ней происходили какие-нибудь культурные мероприятия: конкурсы чтецов и танцоров, импровизированные театральные представления и выступления хоров. В одном месте известный лекарь из Коринфа убеждал людей в необходимости стричь бороды и волосы, поскольку в них разводятся разные вредные насекомые, в другом — знаменитый на всю Элладу повар из Афин делился со слушателями секретами приготовления вкуснейших блюд. Правда, нигде подолгу Феокл с Тимоном не задерживались, стремясь как можно больше увидеть и услышать.
А вот в портике Гестии