— Лёня, мы же не настоящую войну начинаем, со стрельбой и кровью, — прерывает его Гриша. — О такой войне и разговора быть не может. Имеется в виду другая война. Как бы сказать... бескровная, что ли. Ну-у... психическая. Или психологическая. Словом, что-то наподобие... Вот и давайте думать сообща. Может, что и придёт в голову. Важно начать. А там обстоятельства подскажут, что делать дальше.
— Действительно: нам бы начать. Дальше будет легче, — соглашается с Гришей Юра.
— А что, если мы начнём... начнём с психологической подготовки, — после продолжительного молчания произносит Лёня. Произносит не совсем уверенно, однако никто не усмехается. Разве что Султан то ли насмешливо хмыкает, то ли чихает. Но тут же, будто извиняясь, приветливо молотит по траве хвостом.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Лёню Гриша.
— А вот что... — Лёня умолкает, прикидывая, как бы попонятнее изложить свою мысль. — Представим такую картину... На Кермек будто бы попадает человек. Скажем, рыбу ловить. А может, просто отдохнуть. Не имеет значения. И всё же лучше — побраконьерствовать. Да, браконьерствовать! И тут его начинает преследовать какая-то нечистая сила. Ну, там... привидения или что-то в этом роде. Они днём и ночью не дают ему покоя и в конце концов сводят его с ума. А перед тем как окончательно свихнуться, этот человек, чтобы предостеречь других, пишет о перенесённых им кошмарах письмо, прячет его в бутылку и оставляет её на видном месте. Вот такая моя идея...
— Какая бутылка? Какая нечистая сила? — не может понять замысел брата Юра. — Что ты нагородил?
Зато Гриша улавливает Лёнину идею, как говорится, на лету.
— Ты хочешь сказать, что эта бутылка должна попасть на глаза браконьерам? — развивает он мысль Лёни и объясняет Юре: — Это мы от имени выдуманного человека напишем записку про разные там неприятности, которые ему пришлось пережить на этом острове. И мы же подбросим эту бутылку настоящим браконьерам, чтобы нагнать на них немного страха. Понял?
— Так бы сразу и сказал... — бормочет в сторону Лёни Юра. — А то начал...
— А я так и говорил! — огрызается Лёня. — Как тебе ещё говорить?
— Перестаньте! Нашли время спорить, — прерывает препирательство Гриша. — Идея стоящая. Это может быть началом нашей «боевой операции». Надо подумать, как это сделать практически. И, главное, где раздобыть подходящую бутылку?
— Как, где раздобыть? — оживляется Юра. — Бутылку, и не одну, нам оставили горе-туристы. В куче мусора возле бухты Незаметной.
— А ведь действительно! — веселеет Гриша.
— Между прочим, — продолжает Юра, — там были и большие пластиковые бутылки, из которых можно сделать неплохие рупоры. Ну-у... на случай, если надо будет громко покричать. Или попугать ночью...
— А из белых пластиковых тарелочек, — подхватывает Лёня, — можно запросто вырезать отличные маски. Для устрашения кое-кого.
— Здорово! — довольно потирает руки Гриша. — У нас появляются толковые идеи. Думаю, мы заставим браконьеров поверить, что на острове действительно завелись привидения. Надо только хорошенько всё обмозговать, спланировать и начинать действовать. И немедленно. Сегодня же. Уверен, что мы отобьём этим варварам аппетит к осетровой икре. Начнём с письма. Необходимо составить его сейчас же и уже сегодня подкинуть бутылку с письмом браконьерам. Итак, начинаем...
КАКОЙ-ТО КАПИТАН ГАРАНТПИСЬМО НАМ ПРИСЛАЛ
Море на удивление тихое, на берег раз за разом с монотонным хлюпаньем и шорохом мокрого песка набегают маленькие волны прибоя. На востоке, в утренней дымке, расплавленным золотом висит огромный диск солнца. Кажется, солнце так близко, что достаточно протянуть руку, чтобы ощутить тепло, которое оно на протяжении дня отдаёт земле и морю.
Однако Кошеля и Куманько солнце и чудесные пейзажи интересуют меньше всего. Точнее, не интересуют вовсе. У них нет времени на то, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Они сидят на корточках в тени палатки над метровым осетром, который лежит кверху распоротым брюхом на разостланной на песке целлофановой плёнке. Кошель двумя руками держит развёрнутым разрезанное рыбье брюхо, а Куманько выгребает из него деревянной ложкой икру и ссыпает её в трёхлитровую стеклянную банку.
За два часа охоты этот осетр — единственная пока добыча браконьеров. И это не может не огорчать их.
— Можно подумать, что кто-то околдовал остров, — недовольно бубнит районный прокурор. — Мне что-то подсказывает, что на сей раз мы будем без икры. А мои предчувствия редко когда меня обманывали.
На это более оптимистично настроенный начальник районной милиции философски замечает:
— Не поймаем сегодня — поймаем завтра. Куда она от нас денется? С пустыми руками мы ни разу ещё не возвращались. Так что плюньте вы на свои предчувствия.
Однако бодрое замечание Куманько на настроении Кошеля сказываются мало. Не поднимая головы, прокурор кричит Тюнькину:
— Гаврилович! Ну, что там? Так и не видать ничего?
— Можно подумать, что какие-то черти распугали всю рыбу! — виновато, будто это из-за него исчезли осетры, откликается рыбинспектор.
Держа наготове в вытянутой руке острогу, он медленно вышагивает по мелководью и внимательно всматривается в воду. Осторожно ступая, «Тюлькин» высоко поднимает длинные тонкие ноги, вытягивает вперёд тощую шею и издали напоминает журавля, выискивающего на болоте лягушек.
Покончив с осетром, Куманько несёт банку с икрой в палатку, а Кошель, ухватив тушку за хвост, оттаскивает её подальше от палатки и бросает на кучу ранее выпотрошенных и уже гниющих осетров. Возвратившись назад, он всё же поднимает взгляд на солнце. Но не для того, чтобы полюбоваться всё ощутимее припекающим светилом, а чтобы определить время.
— Ого! — крутит он головой. — А солнце-то высоко уже! Евдокимович, посмотри-ка на свои куранты! Что они там показывают?
— Ровно одиннадцать! — доносится из палатки.
— Значит, пора уже подкрепиться, — говорит прокурор и зовёт Тюнькина: — Гаврилович, выгребай на берег! Будем завтракать.
— К завтраку я, как тот пионер, всегда готов! — скалит лошадиные зубы рыбинспектор и, опустив острогу, направляется к берегу.
Ступив на песок, он замечает закрытую пробкой белую бутылку из-под водки, которая лежит неподалёку. Тюнькин хочет пройти мимо, однако, увидев внутри бутылки листок бумаги, останавливается. Подняв бутылку и осмотрев её, кричит:
— А я что-то нашёл!
— Что там у тебя? — без особой заинтересованности откликается прокурор. — Неужели пятипудовый осётр?
— Скучный вы человек, Степанович! — говорит Тюнькин, приближаясь к палатке. — Вам бы только осетры. А я, к вашему сведению, нашёл что-то такое...
— Не тяни кота за хвост! — не совсем вежливо прерывает рыбинспектора Кошель. — Что там у тебя?
— А вот — посмотрите, — поднимает над головой бутылку «Тюлькин». — Какой-то капитан Гарант[237] письмо нам прислал! В самом деле! Я думал, такое только в книжках бывает. А тут вот...
— Во-первых, гарант у нас не капитан, а президент Украины. А он писулек в бутылках не посылает. Он указы издаёт. Во-вторых, не Гарант, а Гранат, — авторитетно провозглашает считающий себя начитанным прокурор. — А, в-третьих, лучше бы этот Гранат подкинул нам осетра килограммов этак под сто.
По-другому относится к находке «Тюлькина» главный милиционер.
— Интересно! Интересно! — говорит он, высунув голову из палатки. — Покажи-ка свою находку. А что, если в ней действительно кроется какая-то тайна? — и многозначительно добавляет: — А тайны я люблю разгадывать. Это моё хобби.
— Везде вам, Евдокимович, тайны мерещатся, — насмешливо хмыкает Кошель. — Не иначе как дети игрались, а вы тут ерунду какую-то выдумываете. Это только в книгах находят бутылки с разными там посланиями.
— А мы сейчас увидим, что кроется в этой бутылке: тайна или ерунда какая-нибудь, — с серьёзным видом произносит рыбинспектор. Он бросает под палатку острогу и начинает открывать бутылку. — А тут и в самом деле что-то написано! — радостно выкрикивает Тюнькин, вытащив из бутылки пробку и достав вырванный из блокнота листок бумаги в клетку.
— Интересно узнать... — говорит милиционер Куманько, доставая из большой хозяйственной сумки закуску и раскладывая её на разостланную под палаткой клеёнку. — Ну, что там?
— Давай, Гаврилович, читай послание своего капитана Граната, — насмешливо ухмыляется районный прокурор. Готовясь к завтраку, он старательно вымыл руки с мылом и теперь не менее старательно вытирает их полотенцем. — А вдруг он Евдокимовичу написал там что-то такое... сверхтаинственное.
Компания усаживается на песок вокруг «стола-клеёнки», на котором лежат белый хлеб, голландский сыр и копчёная колбаса, малосольные корнишоны, свежие помидоры. Посреди «стола» красуется большая семисотграммовая бутылка с белым горячительным напитком. Пока «хозяин стола» — а им по традиции всегда оказывается Куманько — нарезает тонкими ломтиками хлеб, сыр и колбасу, «Тюлькин», прочищая горло, откашливается и начинает читать:
«Кто бы ни нашёл эту бутылку, пусть знает: это проклятый остров! Можете верить, можете не верить, но на Кермеке завелась нечистая сила. Какие-то привидения не дают мне ни минуты покоя, постоянно преследуют меня. Они появляются то в подобии ребёнка, то в подобии собаки, большой рыжей овчарки. Моя лодка исчезла неизвестно куда и как, и я не могу выбраться из этого проклятого острова...».
Читает Тюлькин медленно, чуть ли по слогам. К тому же гнусаво, словно плохонький дьяк плохонькой церквушки. Зато обходится без очков.
«...Я начинаю сходить с ума, — продолжает он. — Никому, даже злейшему врагу, не пожелаю пережить то, что пришлось пережить мне. И всё через мою жадность: захотелось поживиться дармовой икрой. А похоже, нашёл я здесь свою смерть.
Лучко Николай Иванович.