[71]. Там же была разнообразная кухонная утварь: кратериски, ойнохои, хусы, прохусы, котили, киафы, аски, фиалы, килики, пелики, скифосы, кантары, кархэсионы, ритоны. Были там и крохотные в сравнении с гидриями, а тем более с пифосами, узкогорлые арибаллы. Но удерживало Тимона и Плавта у этой лавки не столько многообразие продаваемой посуды, сколько великолепная роспись на большинстве этих изделий. Сюжеты росписей были самыми разнообразными. Преобладали сценки из жизни богов и героев: Зевса, Аполлона, Артемиды[72], Гефеста[73], Прометея[74], Персея[75], Ахилла[76], Ясона[77]. Немало было рисунков с изображением состязаний атлетов. Встречались росписи, взятые из жизни простых людей: крестьян, рыбаков, охотников, пастухов, ремесленников, музыкантов и танцовщиц. Но больше всего было росписей, рассказывавших о подвигах Геракла[78]. Все эти чудесные рисунки были искусно выполнены красным по чёрному фону и белым или чёрным по красному фону.
Дойдя до конца этого ряда, мальчишки оказались перед большим двухэтажным зданием, массивная дверь которого почти не закрывалась: в неё то и дело входили и выходили озабоченные люди.
— В этом здании у нас городская управа, здесь обитает всё городское начальство, разные там коллегии: архонтов, семи, девяти, агораномов, астиномов. Да ещё всякие писцы и конторщики. А вот это — гимнасий, — продолжал Тимон, подведя Плавта к соседнему, намного большему по занимаемой площади одноэтажному зданию с лепным изображением головы Медузы горгоны[79] на фронтоне. — Здесь эфебы и грамоте учатся, и атлетическими упражнениями занимаются. Для этого там имеется большой гимнастический зал. В гимнасии даже бани с горячей водой имеются. Чтобы вспотевшие после занятий ребята могли помыться.
— А это правда, что там занимаются одни мальчишки? — полюбопытствовал Плавт.
— Конечно, правда.
— А почему так? Разве девочкам не надо учиться?
— Сразу видно, что ты живёшь в деревне и не знаешь городских обычаев. Вот мы сколько прошли по городу, а ты много видел женщин? — спросил Тимон. — Даже здесь, на Агоре? Можно сказать, одних мужчин мы всё время и видим. А почему?
— В самом деле, почему? — уставился вопросительно на Тимона Плавт.
— В городе принято, что эллинская[80] женщина, будь она молодая или пожилая, должна находиться дома и заниматься домашними делами: шитьём, ткачеством, приготовлением еды, присмотром за рабами, воспитанием детей, — старался как можно доходчивей объяснить Тимон. — Зачем ей грамота? А тем более, гимнастические упражнения? Другое дело — мужчины. Они работают, торгуют, занимаются политикой и государственными делами. Наконец, когда приходится, мужчины воюют. Как тут обойтись без грамоты и физических упражнений? Потому-то и учатся в гимнасии одни лишь мальчишки.
— А это правда, что атлетикой они занимаются там, ну… совсем голыми? — с сомнением в голосе спросил Плавт.
— Когда как. Когда голышом, а когда в набедренной повязке, — ответил Тимон. — А как же ты будешь бороться, скажем, в хитоне? Или бегать в гиматии?
— Должно быть, ты прав, — согласился Плавт. — Но всё равно… я, наверное, не смог бы показаться голым на людях. А ты не знаешь, какими видами атлетики они там занимаются?
— Почему «не знаю»? Знаю. Бегом, прыжками в длину, кулачным боем, борьбой, метанием копья и диска, стрельбой из лука. Вот… пожалуй, и всё…
Осмотрев со всех сторон гимнасий, ребята возвратились на площадь Агоры.
— Что дальше? — спросил Плавт.
— Думаю, тебе следовало бы ещё увидеть театр, — ответил Тимон.
— Да! Обязательно театр! — встрепенулся Плавт. — Я столько слышал о театре, но смутно представляю, что это такое…
— Значит, идём к театру.
Оказалось, что театр находился совсем рядом с Агорой, только оттуда он не был виден. Но достаточно было миновать восточный торговый ряд, свернуть в конце его вправо и пройти оргий[81] десять, как перед ребятами открылась совсем другая картина. Они стояли на краю вершины высокого, спускающегося до лимана холма, весь пологий склон которого был застроен жилыми домами. И рядом, почти у самих их ног лежал, как на ладони, театр. Не стоял, как того ожидал Плавт, надеявшийся увидеть что-то вроде дворца или стои, а именно лежал, поскольку был похож на большущую неглубокую чашу, вдавленную в склон холма.
Чаша делилась как бы на две почти равные части. Нижнюю, несколько большую, его занимала орхестра — ровная площадка с небольшим алтарём Диониса в центре.
— На орхестре, — объяснил Тимон, — находятся хор и флейтист. Они, когда надо, по сигналу корифея[82] поют и играют. Помост, что за орхестрой, называется проскенионом. На нём актёры разыгрывают действие. Сзади помоста — скене. Там актёры, если надо, переодеваются и меняют маски.
Скене изображала фасад дворца с поддерживаемыми колоннами фронтоном посередине и несколькими дверями.
— А это театрон[83], — Тимон показал на верхнюю половину чаши, которая множеством полукруглых скамеек-ступеней поднималась вверх по склону холма. — Здесь…
— Я уже догадался! — перебил Тимона Плавт. — Здесь сидят зрители. Ведь так?
— Конечно, зрители. Кто же ещё?
— Интересно знать, сколько их может тут уместиться?
— Много. В прошлом году я был здесь с дядюшкой Фокритом и тётушкой Мелиссой. Народу набилось пропасть! Так дядюшка Фокрит говорил, что зрителей собралось не меньше пяти тысяч.
— Так ты уже был в театре и всё видел? — оживился Плавт. — Расскажи!
— Ну-у… театр… Это когда актёры изображают перед зрителями какое-нибудь интересное событие или занимательный случай из жизни какого-нибудь бога или героя. Причём разговаривают только стихами. И что удивительно: все актёры — мужчины. Даже женские роли — и те исполняют мужчины.
— И тут женщин зажимают, — неодобрительно заметил Плавт.
— И у всех актёров на лицах маски, — продолжал Тимон. — Если актёр играет серьёзную или трагическую роль, то и маска на нём серьёзная, строгая, а если роль смешная, комическая, то и маска, соответственно, смешная, а то и смеющаяся.
— Как интересно! — воскликнул Плавт и, вздохнув, поникнувшим голосом добавил: — Когда же я увижу театр?
— Увидишь! — заверил его Тимон. — Обязательно увидишь! Упроси отца приехать в Ольвию на Великие Дионисии — и увидишь.
— А платить за это надо?
— Нет, не надо. Я же говорил, что все расходы по организации театральных представлений берёт на себя кто-нибудь из зажиточных горожан, которого называют хорег. Например, в позапрошлом году хорегом был дядюшка Фокрит.
— Что бы там ни говорил отец, а всё-таки хорошо жить в городе! — мечтательно произнёс Плавт.
— Конечно, хорошо, — согласился Тимон. — Но давай-ка сойдём вниз. Покажу тебе одну интересную штуку.
Мальчишки по высеченным в склоне холма ступенькам спустились в театрон.
— Сядь хотя бы вот здесь, — показал Тимон на один из верхних ярусов скамеек, — а я пройду к скене и позову тебя оттуда, вначале тихонько, затем громко. Ты же слушай внимательно.
— А что будет? — поинтересовался Плавт.
— Увидишь, — коротко ответил его провожатый. — Точнее, услышишь.
Плавт остался наверху, а Тимон сошёл вниз, поднялся по ступеньками на проскенион и тихо, почти шёпотом вымолвил:
— Плавт, ты слышишь меня?
— Слышу! — обрадованно воскликнул Плавт. — Можно подумать, что ты прошептал мне на ухо!
Тимон немножко помедлил и вдруг крикнул что было мочи:
— Плавт!!!
Плавт вздрогнул и испуганно осмотрелся. Потом взглянул на проскенион — Тимон стоял на прежнем месте.
— Как ты это делаешь? — придя в себя, спросил Плавт. — Мне показалось, что ты крикнул совсем рядом.
— Ничего я не делал. Ты наклонись и посмотри под скамьи. Видишь вмурованные под ними горшки и кувшины? Это они так усиливают звук. А сделано это для того, чтобы и на задних рядах хорошо было слышно актёров, хор и флейтиста.
— Чудеса-а! — восхищённо воскликнул Плавт. — Побудь ещё там. Я спущусь к тебе. Тоже хочу крикнуть.
Вдоволь накричавшись и нашептавшись, мальчишки оставили театр и поднялись назад на вершину холма.
— Что дальше? — взглянул на Тимона Плавт.
— Дальше? — Тимон почесал затылок. — Дальше… Тут неподалёку есть небольшой рыночек. Купим там чего-нибудь сладкого, подкрепимся, а потом я покажу тебе ещё одно интересное местечко. Согласен?
Свернув в небольшой проулок, затем ещё в один, мальчишки попали на крохотный рынок, где торговали исключительно съестными продуктами. Там они быстро отыскали лавку со сладостями и купили по две небольшие и, как уверял торговец, сладкие лепёшки. Тут же, отойдя в сторонку, ребята принялись за их уничтожение. Лепёшки, начинённые маком, изюмом и ещё чем-то непонятным, но очень сладким, действительно оказались необыкновенно вкусными. А потому ели их мальчишки медленно, не спеша, как можно дольше растягивая удовольствие. Затем они выпили по килику[84] подслащённой воды.
— И что же у нас осталось? — достав из кармана, пришитого изнутри хламиды, деньги, сказал Тимон. — Осталось ещё на четыре сладкие лепёшки. Что будем делать?
— Знаешь что, Тимон… — замялся Плавт. — Я хотел бы привезти что-нибудь матери.
— Хорошее предложение! — поддержал Плавта Тимон. — А я отнесу две лепёшки тётушке Мелиссе.