Понять все это не было ни малейшей надежды.
Напрасно она пошла к Луизе Ларкин, напрасно надеялась, что от вида страданий этой женщины ей станет чуточку легче. Это было неправильно. И смешно было думать, что Генри умрет только потому, что она ему разрешила. Кем она себя возомнила в этом мире, в этом странном и непостижимом мире? Оливия повернулась на бок, подтянула колени к груди, включила транзистор. Нужно поскорее решить, сажать ли тюльпаны, пока земля не замерзла.
Корзинка с путешествиями
Город – это церковь, и Грейндж-Холл, и продуктовый магазин, и сейчас этому магазину ох как не помешала бы покраска. Однако никто не скажет об этом жене хозяина – полненькой, низенькой, кареглазой, с маленькими ямочками под самыми скулами. Марлин Бонни была робкой и застенчивой и нажимала на клавиши кассового аппарата с осторожностью, и на щеках ее распускались розовые пятна; когда Марлин отсчитывала сдачу, видно было, что она нервничает. Но она была доброй и мягкосердечной и, пока покупатели рассказывали о своих проблемах, всегда внимательно слушала, чутко склонив голову. Рыбаки любили ее за смешливость, им нравились взрывы ее низкого, фыркающего хохота. И если она ошибалась со сдачей, а такое с ней бывало, она тоже смеялась, хоть и краснела до корней волос.
– Не больно-то хорошо я считаю, – говорила она. – Пожалуй, приз за устный счет мне не светит.
И вот теперь, в этот апрельский день, люди стоят на гравийной парковке у церкви и ждут, пока выйдет Марлин с детьми. Те, кто разговаривает, говорят шепотом, многие рассеянно глазеют в пространство, что не странно в таких обстоятельствах, а многие, опустив головы, смотрят в землю. Парковка тянется вдоль дороги и в конце приводит к широкой боковой двери продуктового магазина, которая в прежние времена часто бывала открыта летом, и люди видели, как Марлин играет с детьми в карты или готовит им хотдоги; хорошие дети; когда были маленькими, всегда бегали вокруг магазина, всегда под присмотром.
Молли Коллинз – она стоит рядом с Оливией Киттеридж, обе ждут вместе с остальными – только что оглянулась на боковую стену магазина и теперь произносит с тяжким вздохом:
– Такая милая женщина. Это просто несправедливо.
Оливия Киттеридж, ширококостная, на голову выше Молли, шарит в сумке, находит темные очки и, нацепив их, с прищуром взирает на Молли Коллинз, потому что ну надо же было брякнуть такую глупость. Откуда у людей эта дурацкая убежденность, что все должно быть справедливо? Но в итоге она отвечает:
– Она милая женщина, это правда, – и отворачивается, и смотрит через дорогу на набухшие почки форзиции возле фермерского клуба.
И действительно, Марлин Бонни очень славная – только, честно говоря, туповата. Много лет назад именно Оливия преподавала Марлин математику в седьмом классе, и уж кто-кто, а Оливия понимает, каково пришлось бедной девочке, когда настало время садиться за кассовый аппарат. Но причина, по которой Оливия пришла сюда сегодня и вызвалась помогать, состоит в том, что она уверена: Генри непременно был бы здесь, не повернись все так, как оно повернулось; Генри, ходивший в церковь каждое воскресенье, верил во все эти общинные дела, взаимную поддержку и все такое прочее. Но вот и они: Марлин выходит из церкви, рядом с ней Эдди-младший, следом девочки. Марлин, конечно, плакала, но сейчас улыбается, ямочки под скулами дрожат, пока она благодарит всех, стоя на боковом крыльце церкви в синем пальтишке, оно облегает ее круглый зад, но не прикрывает подол зеленого платья в цветочек, которое липнет к ее колготкам из-за статического электричества.
Кэрри Монро, одна из кузин Марлин (несколько лет назад у нее были нелады с законом, и Марлин тогда помогла ей выпутаться, забрала к себе, дала работу в магазине), стоит с ней рядом, чиста как стеклышко, черные волосы, черный костюм, черные очки, кивает Эдди-младшему, который легонько подталкивает мать к машине и помогает ей забраться внутрь. Те, кто едет на кладбище, в их числе муж Молли Коллинз, тоже рассаживаются по машинам, включают фары в разгар солнечного дня, ждут, пока стронется с места катафалк, а за ним – черная машина с остальными членами семейства Бонни. Все это стoит как космический корабль, думает Оливия, шагая к своей машине вместе с Молли.
– Только кремация, – говорит Оливия, поджидая, пока Молли раскопает ремень безопасности среди комков собачьей шерсти. – Дешево и сердито. От порога до порога. Приезжают прямиком из Белфаста и забирают тебя.
– О чем вы? – Молли поворачивается к Оливии, и Оливия чувствует запах зубных протезов, которые та носит много лет.
– И у них никакой рекламы, – говорит Оливия. – Дешево и сердито. Я сказала Генри, что к ним мы и обратимся, когда придет время.
Она выезжает с парковки и поворачивает к дому Бонни, стоящему в самом низу дороги. Она сразу предложила, что они с Молли приедут и займутся сэндвичами, избежав тем самым поездки на кладбище. Опускание гроба и все такое прочее – без этого она как-нибудь обойдется, спасибо.
– По крайней мере, погода сегодня прекрасная, – говорит Молли, когда они проезжают мимо дома Буллоков, что на углу. – От этого хотя бы чуточку легче, как по мне.
И то верно, солнце греет вовсю, небо за красным амбаром Буллоков ярко-голубое.
– Стало быть, – спрашивает Молли через несколько минут, – Генри понимает, что вы говорите?
От этих слов у Оливии такое чувство, будто кто-то запустил ей прямо в грудь лобстерный буек. Но она отвечает просто:
– В некоторые дни – да. Я так думаю.
Ее бесит не то, что приходится лгать. Ее взбесил сам вопрос. Однако ее так и подмывает рассказать этой женщине, которая с глупым видом сидит тут с ней рядом, как на прошлой неделе, когда было очень тепло, она взяла с собой пса, как она привезла Генри в кресле-каталке на парковку и как пес лизал ему руки.
– Не знаю, как вы это выдерживаете, – тихо произносит Молли. – Каждый день туда ездить. Вы святая, Оливия.
– Я совсем не святая, и вам это прекрасно известно, – отвечает Оливия и в бешенстве чуть не съезжает с дороги.
– На что же Марлин теперь будет жить? – говорит Молли. – Вы не возражаете, если я открою окно? Я думаю, что вы все-таки святая, Оливия, но, не обижайтесь, тут немного попахивает псиной.
– Я не обижаюсь, уж поверьте, – говорит Оливия. – Открывайте себе окна на здоровье.
Она уже повернула на Элдридж-роуд, и это было ошибкой, потому что теперь ей придется проехать мимо дома, где жил ее сын Кристофер. Она почти всегда старается ездить другим путем, по старой дороге к заливу, но как вышло, так вышло, и теперь она готовится отвернуться и притвориться, что ей все равно.
– Страховка, – говорит тем временем Молли. – Кузина Кэрри кому-то рассказывала, что его жизнь была застрахована, и еще, я так подозреваю, Марлин подумывает продать магазин. Похоже, весь этот год делами заправляла Кэрри.
Глаз Оливии выхватывает скопление машин на дворе перед бывшим домом Кристофера, и она быстро отворачивается, словно хочет разглядеть залив сквозь еловые лапы, но образ этого металлолома застревает в сознании, а ведь как тут раньше было красиво! У сирени на заднем дворе уже налились бы тугие маленькие почки, а форзиция у кухонного окна сейчас уже готова была бы взорваться цветением, если бы эти жуткие люди ее не срубили. Живут как свиньи. Зачем покупать прекрасный дом и устраивать свалку битых машин, трехколесных велосипедов, пластмассовых бассейнов и качелей? Зачем, зачем, спрашивается, так делать?
Когда они поднимаются на гребень, где растут только кусты можжевельника и черники, солнце над водой сверкает нестерпимо ярко, и Оливия опускает солнцезащитный козырек. Они проезжают мимо магазинчика Муди и спускаются в крошечную лощину, где стоит дом Бонни.
– Она же дала мне ключ – надеюсь, я его не потеряла, – говорит Молли Коллинз, роясь в сумке. Когда машина останавливается, она победно поднимает ключ. – Оливия, припаркуйтесь немножко подальше. Машин будет много, скоро все вернутся с кладбища.
Много лет назад в той же школе, где Оливия преподавала математику, Молли Коллинз вела домоводство и уже в те времена обожала командовать. Но Оливия послушно перепарковывается.
– Ей и правда лучше бы продать магазин, – говорит Молли, когда они подходят к боковой двери большого старого дома Бонни. – Зачем эта головная боль, если можно обойтись?
Войдя в кухню, Молли озирается и задумчиво произносит:
– Может, и этот дом она тоже продаст…
Оливия никогда раньше тут не была, и ей кажется, что у дома усталый вид. И не только потому, что на полу возле кухонной плиты не хватает нескольких плиток, а поверхность рабочего стола местами взбугрилась. Этот дом выглядит попросту измученным. Как будто умирает. Или как будто никак не умрет. Неважно. Он навевает усталость. Оливия заглядывает в гостиную, где большое окно выходит на океан. Да, такой дом нелегко содержать в порядке. С другой стороны, это же родной дом Марлин, ее прибежище. Конечно, если Марлин его продаст, то Кэрри, которая живет в комнате над гаражом, тоже вынуждена будет съехать. Ничего хорошего, думает Оливия, закрывая дверцы шкафа, куда повесила их с Молли пальто, и возвращается в кухню. Кэрри Монро в свое время, несколько лет назад, положила глаз на Кристофера, учуяв, что его врачебная практика пахнет деньгами. Тут уж даже Генри счел необходимым предостеречь сына, чтобы смотрел в оба. Не волнуйся, ответил Кристофер, она не в моем вкусе. Сейчас об этом просто смешно вспоминать.
– Обхохочешься, – бормочет Оливия сама не зная кому, заходит в кухню и стучит костяшками пальцев по столу. – Молли, давайте мне задание.
– Гляньте-ка, есть ли в холодильнике молоко, и разлейте его по кувшинчикам. – На Молли фартук, который она, наверное, отыскала где-то здесь. А может, и с собой принесла. Так или иначе, она, похоже, уже чувствует себя как дома. – Оливия, я давно хотела спросить. Как поживает Кристофер?
Молли расставляет тарелки по столу с такой скоростью, словно сдает карты.