– Мир! Мир, мир! – воскликнула Мила.
– Ми-р-р-р-р-р, – волнами по Шальной реке покатилось эхо…
– 18 —
Римма с удивление обнаружила, что трава, которую дала ей Матрена, производит потрясающий эффект. Сергей совсем перестал пить. Он подносил рюмку ко рту и ронял ее, не сделав ни глотка.
– Что за напасть? – злился он. – Все рюмки, чашки и стаканы в доме побил, а выпить не могу. Из бутылки пытаюсь, и она вдребезги. Недержание у меня развилось какое-то. Не пью, тебе на радость.
– А тебе что, меня уже и порадовать не хочется? – спросила она. – Раньше все совсем по-другому было, помнишь?
– Пока еще не все мозги пропил, помню, Римка! Все помню…
Сергей ухаживал за красавицей Риммой больше года. Дарил цветы, водил в кино, поил газировкой и кормил мороженым. Они были постоянными посетителями в единственном кафе на центральной площади. Официантки весело приветствовали их и уже сами несли лимонад «Буратино» и сливочное мороженое, политое медом. Шарик мороженого, политый золотой прозрачностью, был похож на маленькое солнце. Римма долго любовалась им, не решаясь вонзить ложечку в это маленькое чудо. Она протягивала ложечку к вазочке, потом ко рту, потом опять к вазочке, но ложечка оставалась пустой, а золотой шарик нетронутым. В один из дней Сергей улучил момент и, перегнувшись через стол, поцеловал Римму в полуоткрытый рот. Римма вздрогнула и выронила ложечку из рук. Она упала на пол с таким оглушительным звоном, что все посетители кафе повернули головы.
– Парень, ты попался, – рассмеялся мужчина за соседним столиком. – Придется жениться.
– Станешь моей женой? – спросил Сергей, глядя в испуганные глаза Риммы. Ее лицо было совсем близко. Их разделяла только вазочка с мороженым, политым золотым медом.
– Вам чистую ложку подать? – крикнула официантка.
– Да, – негромко ответила Римма.
– Так подать или нет, я что-то не поняла?
– Да! – крикнул Сергей и выпрямился. – Да! Да! Да!
– Нате. Нечего орать, я не глухая.
Римма быстро принялась есть подтаявшее мороженое. Она очень низко опустила голову, боясь смотреть на Сергея. А он ликовал.
– Римма, ты только что сделала меня самым счастливым человеком.
– Каким образом? – удивленно спросила она, не поднимая головы.
– Ты согласилась стать моей женой!
– Я попросила ложечку для мороженого.
– Так значит…? – испуганно спросил Сергей.
Римма подняла на него сияющие глаза. Щеки ее пылали таким ярким румянцем, что Сергей все понял без слов. Он схватил ее руки и начал целовать каждый пальчик. Она впервые не сопротивлялась, а всем телом подалась вперед….
Через несколько месяцев гордячка Римма стала его женой Риммой Гордовой…
Они живут вместе уже двадцать лет. Она все так же красива, стройна, а когда сильно волнуется, то краснеет, как тогда в кафе, и прижимает кулачок ко рту, чтобы скрыть волнение.
– Римка, я влюблен в тебя, как пацан! Нет, я влюблен в тебя любовью зрелого мужчины, который научился ценить все то, что имеет, – признался Сергей.
– Неужели? – она не поверила.
– Ужели, ужели. До меня дошло, до-ш-ло! Всё, пьянству – бой! Лучше, как раньше будем газировку пить. Я сейчас вспомнил золотой шарик мороженого и официантку с ложечкой. Помнишь?
– Помню, – она улыбнулась. – Я думала, что ты все забыл.
– Нет, нет, я все помню. «Все помню, все вижу, а вы бы забыли улицу дом, где любили вы, и вас немного любили?»[1] – продекламировал Сергей.
– Я тебя любила не немного, а безумно, – призналась Римма.
– И ты говоришь мне об этом только сейчас? Почему же ты молчала столько лет? – воскликнул он.
– Ты не спрашивал, а я считала, что не следует тебе все рассказывать. Боялась, что ты зазнаешься и уйдешь к другой, – ответила она.
– Милая моя, да мне никто не нужен…
– Кроме водки, на которую ты меня променял, – проговорила она с грустью.
– Прости, прости, я исправлюсь. Обязательно исправлюсь, – Сергей опустился перед Риммой на колени. Она погладила его поседевшую голову, прикусила губы, чтобы не заплакать.
– Родичи, что это с вами? – удивилась вернувшаяся Зинка. – Да, зрелище не для слабонервных: убитая горем жена успокаивает мужа-алкоголика – картина знаменитого художника…
– Зинаида! Можно обойтись без твоих насмешек? – зло бросила Римма.
А Сергей медленно поднялся и неожиданно тихо проговорил:
– Прости меня, дочка. Я мог потерять в этой жизни все. Я и саму жизнь мог потерять… – он отвернулся в сторону, чтобы скрыть слезы.
– Пап, ты что? – испугалась Зинка, побледнела.
– Я понял, что надо быть человеком. А я постепенно превращался в свинью, мучая вас всех. Все, хватит, надо взять себя в руки и жить нормальной жизнью. Обещаю вам, что больше ни-ни, – заявил Сергей.
– Пап, что это ты вдруг так резко решил завязать? – недоверчиво спросила Зинка. – Может, ты монстра с мерзкими ручищами видел?
– Тьфу, тьфу, тьфу, – замахал на нее руками Сергей. – Я еще не совсем конченый. Белой горячки у меня не было. И, надеюсь, не будет. Все, с отравой покончено! – сказал уверенно и схватил со стола бутылку водки, но не удержал ее в руках, уронил на пол. Зинка ойкнула. Римма вздохнула, а Сергей бросился за веником.
– Зин, а ты откуда про монстра знаешь? Или сама его где-то видела? – поинтересовалась Римма.
– Там, – махнув как-то непонятно рукой, ответила Зинка.
– Понятно, – хмыкнула Римма, ничего не поняв.
– Мам, я боюсь, – прошептала Зинка, оглядываясь по сторонам.
– Чего? Ты же у нас такая боевая. Рубишь правду матку с плеча, никого не жалеешь, ни с кем не считаешься. Чего тебе бояться? – спросила Римма с сарказмом.
– Мама, мам, это совсем не то, – поспешила объяснить Зинка. – Помнишь Кольку, болвана, который передо мной на коленях стоял?
– Допустим, – сдвинула брови Римма, силясь вспомнить то, о чем говорила дочь.
– Нет, ты мне скажи: он стоял на коленях передо мной или нет? Было это или нет? – не унималась Зинка.
– Разве это так важно? – спросила Римма.
– Очень, очень важно. Мне просто необходимо это знать. Понимаешь, я говорю, что это было, а он крутит пальцем у виска, утверждая, что я того, свихнулась, значит. Не было этого, – говорит Колька. Не было и не могло быть никогда, – выпалила Зинка.
– Бред какой-то, – устало проговорила Римма. – Погоди, мы шли к Матрене, а нас кто-то остановил…
– Вот, это Колька и был. Ура! Было! А он говорит, что не было. Значит у него самого анмезия… – рассмеялась Зинка.
– Амнезия, – поправил ее Сергей. – Это у кого такая болезнь? У меня ее точно нет.
– И у нас тоже нет, папуля, – чмокнув его в щеку, сказала Зинка. – Как здорово, что от тебя перегаром не пахнет. Ты ведь у нас красивый, умный, а если тебя еще приодеть, совсем завидным женихом будешь.
– О чем это ты, дружок? – лукаво спросил Сергей.
– Я тебя недавно с блондинкой видела, – так же лукаво ответила Зинка.
– Так, это что еще за новости? – поинтересовалась Римма.
– Дорогая, не бери в голову, это сотрудница наша Яна Ясулович. Мы просто вместе домой шли, нам по дороге, в одну сторону, – как-то чересчур поспешно принялся объяснять Сергей. Щеки порозовели, голос стал сладковато-нежным.
– «Да, мне нравилась женщина в белом, но теперь я люблю в голубом»[2], – задумчиво проговорила Римма, а в душе заскребли кошки, и что-то заныло под лопаткой.
– Римма, ты смотри, ничего в голову не бери, – приказал Сергей. – Не дури, ясно?
– Не буду, – пообещала она, представив молодую яркую блондинку Яну. – Не бу-ду… ду-ду-ду…
– 19 —
Тамару разбудил звонок в дверь. Он был тихий и даже какой-то испуганный, точно кто-то боялся, что ему откроют. Тамаре даже показалось, что, когда она начала возиться с замком, за дверью кто-то от неожиданности охнул и осел на пол. Поэтому, открыв дверь, Тамара посмотрела вниз, где должен был находиться тот, кто охал. Но внизу она увидела мужские ботинки, которые были на ногах стоящего человека. Тамара подняла голову вверх и ахнула. Прямо перед ней стоял ее муж Виктор. Он был похож на измученного бородатого геолога, вернувшегося домой из долгой командировки. Тамаре показалось, что он стал старше и строже. А глаза были такими грустными – грустными, как у побитой собаки. Глаза Виктора кричали, молили о помощи, просили прощения. Тамара пыталась расслышать то, что говорил ей Виктор, но не могла понять ни слова.
– Тамара, кого там еще нелегкая принесла? – раздался из комнаты заспанный голос.
– Кто это? – испуганно спросил Виктор и попятился.
– Мама, – пересохшими губами прошептала Тамара.
– Можно мне войти? – спросил Виктор, делая шаг вперед.
– Вернется Виктор, прости его. Ему на чужих подушках не сладко спать было, – услышала Тамара голос Матрены.
– Не сладко, – проговорила Тамара, вторя своим мыслям.
– Ох, как не сладко, Томка, – горько выдохнул Виктор.
– Проходи, – сказала Тамара, распахнув широко дверь.
Виктор вошел, закрыл дверь и замер в прихожей. Тамара вопросительно кивнула.
– Томка, прости меня. Я не знаю, как себя вести. Можно, я пройду?
– Проходи, ты же дома, – ответила она.
Он бросил сумку, разулся и прошел в кухню. Тамара пошла за ним следом. Он пил воду прямо из-под крана, жадно припав к нему губами. Тамара присела на табурет и крепко скрестила руки, чтобы унять дрожь. Виктор закрыл воду и, сев напротив, спросил:
– Тут, говорят, ребята пропали. Кто?
– Опомнился, – хмыкнула Тамара. Злости на Виктора уже не было. Она прошла тогда, когда Тамара осталась совсем одна. Когда одна переживала потерю сына. Когда скулила и грызла подушку, не находя выхода. Когда ждала поддержки хоть от кого-то, но не получала ее ни от кого. Когда ждала, что Виктор примчится ей на помощь, а его не было. Он появился в ее жизни снова, когда она сама справилась со всеми напастями, когда научилась полагаться только на себя. Она смотрит на Виктора, сидящего напротив, и видит затравленного трусливого человека. Его вид вызывает у нее жалость. Тамара вздохнула и еще раз повторила: