– Нет, конечно. Вы что – идиотка?
– Возможно, – спокойно согласилась я. – Однако я бы предпочла знать правду.
– Ваше мнение по данному вопросу никого не интересует, – заявила Элеонора Константиновна. – Что вы думаете о моем предложении?
Ей очень хотелось, чтобы я отказалась. Но я уже решилась.
– Я согласна, – сказала я.
Она поджала губы и помолчала некоторое время, затем достала из сумочки листок с адресом и протянула его мне.
– В таком случае жду вас завтра в девять утра.
Я взяла листок и положила его на стол перед собой.
– Элеонора Константиновна, по Трудовому Кодексу работодатель имеет право задержать работника на две недели с момента подачи заявления на увольнение. И здесь от меня ничего не зависит. Я, конечно, постараюсь убедить заведующего, но он может упереться.
– Это ваши проблемы, – сказала она. – Но имейте в виду, что ждать вас никто не будет. Мне нужен ответ завтра.
Она встала.
– Хорошо, – я тоже поднялась. – Завтра же утром постараюсь обо всем договориться. Если у меня получится – напишу заявление об уходе и сразу же приеду. Если нет – я вам позвоню. Напишите, пожалуйста, номер вашего телефона.
Я протянула ей ручку. Она написала номер.
– До свидания, – ледяным тоном сказала Элеонора Константиновна.
И вышла.
…
Не придумав, как бы сказать поделикатнее, я сказала прямо:– Паша, я увольняюсь.
Сурков подавился чаем и закашлялся. Я спасла ему жизнь, постучав по спине. Он вытер слезы, вернул очки на нос и спросил:
– Как это увольняешься? А кто работать будет?
И это называется влюбленный мужчина! Не «Куда ты, милая, уходишь?», а «Кто работать будет?»
– Найдете кого-нибудь. Кажется, к нам кто-то из урологии просился. В конце концов, свято место пусто не бывает.
– А ты куда собралась? В артистки, что ли?
– Дурак ты, Сурков. И не лечишься.
– Ну, ладно, ладно. Не злись.
Да я и не злилась. Это я так, для демонстрации характера.
– Давай рассказывай, чего ты там придумала.
– Это не я придумала. Это Ордынцев. Ну, помнишь, академик из четвертой палаты?
– И что?
– А то. Здесь только что была его супруга и предложила мне место сиделки. Для Виктора Петровича.
Паша смотрел на меня очень серьезно. Мы оба понимали, что все это значило.
Это значило, что в течение нескольких месяцев я буду наблюдать, как умирает человек. И, возможно, он умрет на моих глазах.
– Ты готова к этому?
– Не знаю, – призналась я. – Наверно, нет. Пока. Но зато я вполне готова к десяти тысячам в месяц. А также к крыше над головой и бесплатной кормежке.
– Так ты это ради денег? – спросил Паша.
Я замялась.
Да, конечно, ради денег. Наверно, мне должно было быть стыдно. Особенно после всего того, о чем мы говорили с Лизой. Но мне не было стыдно.
– А потом? Что ты будешь делать потом?
Паша сделал ударение на последнем слове. Я поняла его.
– Я не думала об этом, – честно сказала я.
– Очень на тебя не похоже, – заметил Сурков. – Обычно ты все ходы просчитываешь.
Ну, что на это ответить? Да, я сама себе удивлялась. Спонтанные решения были не в моем характере.
– А если тебя не отпустят?
– Да кто меня удерживать будет?
– Как кто? Зав. Хорошие медсестры на вес золота. Ты прекрасно это знаешь.
– Если б им еще и платили золотом столько, сколько они весят…
…
Зава я уговорила. Сан Саныч, конечно, расстроился, но все же подписал заявление. Сначала он заартачился и вспомнил про те самые злополучные две недели. Но я пообещала навести на него черную порчу, используя технику Вуду, а потом являться ему в летаргическом сне, и он сдался.
…
На сборы ушло меньше получаса. Нищему собраться – подпоясаться.
Сумку с вещами и пакет с книгами я вынесла в коридор и вызвала такси. Прокатимся с шиком на последние деньги.
Ключ от двери отдала соседке.
Прощай, тетя Клава. Прощай, ее замечательная квартира.
Таксист взял у меня листок и прочитал адрес.
– Двести, – сказал он.
Двести так двести. Я устроилась поудобнее и попыталась представить, что меня ждет.
Вспомнился сварливый тон Виктора Петровича и надменный вид его супруги. По спине пробежал неприятный холодок. Я отогнала мрачные предчувствия, напомнив себе о стиральной машине для мамы и хоккейном снаряжении для Олежки.
Город закончился. Мы переехали по мосту через реку и повернули налево.
Я никогда не бывала в этих местах. Заснеженные поля сменялись садовыми домиками. По большей части это были невзрачные хибарки, но иногда среди них попадались настоящие дворцы.
Мы въехали в дачный поселок с хорошим названием Хвойный, немного попетляли и остановились возле больших решетчатых ворот. Я вышла из такси. Машина уехала, а я несколько минут постояла, оглядываясь по сторонам.
Место было великолепное. Наверно, это был элитный поселок, и жили в нем одни шишки.
Вы кто? Я шишка из Хвойного. Хвойная, значит, шишка.
В сосновом бору вокруг озера расположились дома. Все разные, но все как на подбор большие и красивые. Они не теснились, прижимаясь друг к другу стенами. Нет, каждый из них был окружен участком земли не меньше гектара. Это были настоящие усадьбы, со своими рощами и лужайками.
Сквозь ворота мне был виден дом в глубине сада – двухэтажный, с мезонином и огромной верандой. На такой веранде в теплое время года замечательно пить чай и любоваться закатом.
Можно было долго разглядывать местные красоты, но я начала замерзать и нажала кнопку звонка.
– Кто там? – спросили металлическим голосом из динамика над моим ухом.
То ли мужчина, то ли женщина – непонятно.
– Это Ольга Смирновская, – ответила я громко и внятно.
Потом подумала и добавила:
– Медсестра.
Щелкнул замок на двери рядом с воротами.
– Заходите, – скомандовал металлический голос.
Я закрыла за собой дверь и пошла по расчищенной от снега дороге к дому. Дорогу уже снова начало засыпать, и на ней явственно были видны следы колес проехавшей недавно машины.
Поднявшись на крыльцо, я протянула руку к очередному звонку и только собралась позвонить, как дверь открылась.
– Заходите, – сказал тот же голос, теперь уже не металлический, но все равно скрипучий.
Я подчинилась и вошла внутрь.
Голос принадлежал чопорной женщине неопределенного возраста. На всякий случай я ей улыбнулась, но она не среагировала на мои попытки установить контакт.
Дождавшись, пока я разуюсь, сниму пальто и пристрою его на вешалку, она молча повернулась и пошла куда-то вглубь дома. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Тапки мне не предложили, поэтому пришлось идти в носках.
В большой гостиной, уставленной гигантскими растениями и больше похожей на оранжерею, на белом кожаном диване сидела Элеонора Константиновна и читала журнал. Она была одета как для приема. Волосы закручены в высокий узел, волосок к волоску. Серебристое облегающее платье, туфли на тонкой шпильке.
– Здравствуйте, Элеонора Константиновна, – поздоровалась я, подойдя к ней.
Она неспешно отложила журнал в сторону и подняла на меня обведенные черным глаза.
– Я думала, вы не приедете, – сказала она, то ли досадуя, то ли просто констатируя факт.
Я покосилась на большие напольные часы. Всего лишь двадцать минут второго.
Она встала с дивана. На таких каблучищах она оказалась на голову выше меня. Похоже, ее позабавил этот факт.
– Пойдемте, я покажу вам ваше место, – сказала Элеонора Константиновна.
«Место!» – так командуют собаке, чтобы она легла на свой коврик.
– Спасибо, Римма Сергеевна, – царственным жестом остановила Элеонора Константиновна мою проводницу, когда та собралась последовать за нами.
По широкой лестнице мы поднялись на второй этаж и прошли до конца коридора. Цоканье ее каблуков совершенно скрадывалось пушистым напольным покрытием. Элеонора Константиновна осторожно открыла дверь, и мы вошли в огромный кабинет.
Все стены от пола до потолка занимали массивные книжные полки темного дерева. Рядом с окном, из которого открывался чудесный вид на озеро и поселок, стоял здоровенный письменный стол с креслом. На столе находились лишь телефон и большая лампа с абажуром.
В стене слева была открыта дверь, ведущая в смежную с кабинетом комнату. Вдоль правой стены располагался диван, обитый темно-коричневой кожей. А у самого окна стояло кресло-качалка.
В кабинете не было напольного покрытия. Красивый паркет из дощечек, сложенных елочкой, закрывался толстым ковром, заглушавшим шаги.
– Оставьте вещи здесь, – шепотом приказала Элеонора Константиновна.
Я поставила сумку и пакет возле дивана.
Стараясь неслышно наступать на паркет, она на цыпочках прошла к открытой двери, ведущей в соседнюю комнату. Я последовала за ней и заглянула внутрь.
В небольшой светлой спальне на кровати у зашторенного окна спал Виктор Петрович.
Рядом с кроватью находился столик с лекарствами и перевязочным материалом. У окна стоял стул с высокой спинкой. На стене, напротив кровати, висел плоский телевизор. Слева от входа располагались две узких двери, одна из которых была приоткрыта и вела в ванную. Больше в комнате ничего не было.
Элеонора Константиновна отступила назад, развернулась и пошла из кабинета. Я вслед за ней.
Мы вышли в коридор, спустились по лестнице и вернулись в гостиную. Она снова села на диван, туда же, где и сидела до моего прихода, и показала рукой на устрашающее своими размерами кресло напротив себя. Я уселась и приготовилась слушать.
– Скажу сразу, – начала Элеонора Константиновна, – я была против вашей кандидатуры. Мне хотелось более взрослую и более опытную сиделку. Но Виктор Петрович настоял на своем. Что ж, это его право, я уступила. Надеюсь, он не ошибся в выборе. Теперь о ваших обязанностях.
Она немного помолчала.
– Ваша первая, основная и единственная обязанность – круглосуточно находиться рядом с Виктором Петровичем для оказания ему медицинской помощи. «Круглосуточно» означает день и ночь, без выходных. Вы не должны отлучаться из дому без моего разрешения.