– И все же наш Палаточник доволен этой ветреной пустошью, – добавил он.
– Скажи мне, – попросил армянин, – одну вещь. Ты как-то сказал, будто три года назад ты искал его в его доме, чтобы передать ему известие об этой девочке, Ясми. Однако Омар утверждает, что он ничего не слышал ни о тебе, ни о ней, пока не встретил тебя среди дервишей в Алеппо.
– Аллах свидетель, я искал его в «Обители звезд», ты правильно говоришь. Его тогда там не было. Я оставил ему знак и записку.
– Но кажется, он не получал никакого сообщения от тебя. Как это так? Иди и расскажи ему все.
– Нет, он все время думает о Ясми, и я боюсь.
– Боишься? Но чего? Ну же, иди к нему! – Акроенос подстегнул пони и потащил за повод осла, на котором ехал шут, пока они не оказались подле Омара.
– Джафарак говорит, – заявил он, – что три года назад он оставил тебе знак от Ясми и известие о ней в твоем доме. Ты об этом забыл?
Омар осадил лошадь и посмотрел на них.
– Меня мучил вопрос, господин, – вскричал Джафарак, – почему ты не поторопился послать за ней или не стал искать ее! Почему ты тянул с этим месяц за месяцем?
– Какой был знак? Какое послание?
– Серебряный браслет, украшенный бирюзой. Я рассказал о болезни Ясми и о том, как ее везли на запад, в Алеппо.
Омар ясно представил тот день, когда он закрепил тот браслет на запястье Ясми, и его руки судорожно сжали поводья.
– Я ничего не знал. С кем ты говорил? Со слугой? С ходжой Мей'муном?
Джафарак покачал головой:
– Это был тучный человек; он носил тюрбан из лазурного шелка. Маленький человек, с голосом, подобным колокольчику. Он спросил меня, неужели так сильно больна Ясми, и я подтвердил ему это, сказал, Аллах керим, что она совсем чахнет…
– Замолчи! – Омар опустил голову. – Значит, Тутуш мне солгал! Это был Тутуш. И он лгал.
Он замолчал и больше ничего не говорил. Джафарак отъехал от Омара, а когда их нельзя было услышать, обратился к армянину:
– Ну и каков в этом толк? Какую выгоду приобрел ты, господин? Теперь он стал совсем как те, кто обречен на кровную месть.
– Толку в этом больше, чем в нескольких груженных тканями верблюдах.
Акроенос улыбнулся, но он не стал бы объяснять смысл сказанных слов, и Джафарак напрасно гадал, зачем этому купцу понадобилось направлять кинжал Омара на Тутуша, главу шпионов Низама.
Глава 5
Ходжа Мей'мун ибн Нахиб аль-Вазити сидел, втянув свои руки в рукава, в комнате приемов башни. Подле него разместился Музаффари – аль-Исфизари, прибывший из обсерватории Ургханда. Вдоль стены присели и все шесть их помощников, которые трудились с ними в течение всего года.
Перед ними на низеньких столиках были разложены листы бумаги с колонками цифр – плод трудов их за прошедший год. Своим сухим голосом ходжа Мей'мун объяснял то, чего они добились в своей работе, но в глубине души испытывал неприятное чувство. Тому были причины. Загорелый и обветренный астроном молодого султана, только что возвратившийся с запада и теперь возлежавший на подушках, казался пьяным. По крайней мере, его взгляд отсутствовал, а сам он тихо мурлыкал про себя какую-то мелодию.
Но самое неприятное было то, что за спиной Омара полулежали двое незнакомцев: какой-то шут в изодранном тряпье и суровый старик в черной тюбетейке. Ходжа Мей'мун чувствовал, как он теряет достоинство перед своими собратьями, математиками. Шут среди ученых!
Поэтому он прервал свой церемонный доклад и заметил с холодным неодобрением:
– Восход солнца в день весеннего равноденствия не совпал с рассчитанным нами временем на три часа и девять минут.
– Три часа, – повторил Омар, – и девять минут.
Мей'мун потупил взгляд. Втайне он надеялся так приблизиться к солнечным часам в отсутствие Омара, чтобы признание заслуг за сделанные вычисления досталось именно ему.
– Берите молоток, – приказал Омар, – и разбейте водяные часы.
– Не делайте этого, о превосходнейший, – вставил Исфизари, который ведал водяными часами, – их отклонение от солнечных часов не превышает семнадцати минут. Возможно, немного больше, но…
– О-алла, – вскричал, вскакивая, Омар, – часы действительно столь точны?
– И н шал л ах.
– И тем не менее они отстали от солнца на шесть часов и восемнадцать минут за полный год?
– Да, это действительно так.
– Идите! Найдите мне мальчишек на базаре, чтобы наблюдать за приборами, и приведите с ярмарки танцовщиц из Исфахана, пусть регистрируют часы! И вы еще назывались знатоками математики! О, получайте расчет и преподавайте в школе.
Помощники поднялись и вышли из помещения вместе с Исфизари. Только пожилой Мей'мун не двинулся с места.
– Господин, – робко обратился к нему Джафарак, – шесть часов – это так мало. Да ведь я мог бы вздремнуть столько после того, как поел дыни, и никогда не вспоминал бы об этом снова.
– Тогда ты и должен быть астрономом.
Омар хлопнул в ладоши.
– Принесите вино – темное вино из Шираза, из запечатанной фляги.
Когда испуганный слуга наполнил его кубок, он медленно выпил его. Мей'муну показалось, будто сам дьявол вселился в Палаточника. Но он не уйдет со своего места без того, чтобы объясниться. Акроенос спокойно наблюдал за происходящим. Омар вздохнул и взял один из листов:
– Кто делал эти расчеты?
– Превосходнейший, – мрачно начал Мей'мун, – я сам проверил их. Вы не найдете в них ошибки.
Омар пробежал глазами столбцы цифр и принялся за другой лист, выбранный наугад. Он задумчиво всматривался в него:
– Ты клянешься, что вычисления верны, и Исфизари клянется, что его часы стабильны в погрешности. Один из вас не прав, но кто?
– Если говорить о часах, то они служат достаточно хорошо. Да, после первого же месяца мы уже знали их погрешность.
Мей'мун упрямо поднял свою голову:
– Легче всего крикнуть: «Пошли вон!» И все же я клянусь Каабой и моей верой, что моя рука проверила те результаты.
– С использованием таблиц Птолемея?
– Да, естественно.
– С коррекцией на широту Нишапура? Птолемей занимался своими наблюдениями в Александрии.
– Я предвидел это. Может, превосходнейший хочет лично убедиться? Вот они, таблицы прошлого месяца.
Взяв перо, Омар сделал краткие вычисления и сравнил их с одним из расчетов Мей'муна. Затем он нахмурился:
– Что это? Коррекция на местность сделана верно. Звезды не менялись, и часы все те же. И все же здесь одно за другим идут отклонения на шесть часов. Есть у тебя объяснение, о багдадец?
Медленно Мей'мун отрицательно покачал головой:
– Истина скрыта от меня.
– Принеси мне таблицы Птолемея.
Когда огромные рукописные таблицы были разложены перед ним, Омар принялся за первый лист расчетов Мей'муна. Склонившись над столом, он принялся за работу.
Акроенос отправился спать, а Джафарак свернулся комочком на коврике, но старый Мей'мун не смыкая глаз молча ждал, словно филин. Когда пламя в лампе начинало мерцать и почти гасло, Мей'мун подливал туда масла.
– Этого не может быть, – только раз пробормотал Омар и обратился к новому листу.
Когда утренний свет проник через амбразуру и лампу загасили, он достиг конца расчетов, и Мей'мун воспылал надеждой.
– Правильны ли мои расчеты? – вырвалось у него.
Для проверки Омар изучил первую и последнюю страницы рукописи Птолемея.
– В твоих расчетах ошибки нет, – пробормотал он. – Итак, отклонение в шесть часов и восемнадцать минут постоянно. Твоя первая запись… вот она… подобна последней. Шесть часов и восемнадцать минут отставания от солнца.
Мей'мун прищурился и согласился. Это должно было быть так.
– Ошибка – здесь. – И Омар положил руку на потертые рукописи Птолемея.
– Спаси нас, Аллах! Что сказал ты? Ошибка… и это после стольких веков…
Мей'мун не мог прийти в себя от услышанного.
– Постоянная ошибка, да.
– Но как… Такой астроном!.. И никто не знал!
– Если бы мы знали как, мы могли бы исправить ее. – Омар улыбнулся, его утомленные глаза свидетельствовали о большой работе мысли. – Но великий сын Александрии уже долгое время покоится в своей могиле.
На лице старика отражалась борьба скептицизма с неподдельным интересом, ибо эти звездные таблицы ученые стран ислама использовали уже столетия. Скорее минареты большой мечети Нишапура придут в движение, нежели кто-то заподозрит Птолемея в неточности.
– Ахай! – простонал он, когда истинное значение их открытия стало ему ясно. – Но тогда – наша работа тщетна. Суетны и напрасны труды Харезми и всех остальных. Наши таблицы открытых уже звезд ложны… ложны.
Совсем запутавшийся, он судорожно окидывал взглядом комнату. Если бы вдруг пол приподнялся, чтобы встать на ребро, он и тогда не поразился бы ничему. Но темные глаза Омара свидетельствовали о глубоком раздумье.
– Подожди, Мей'мун, подожди. Ошибка небольшая, и она постоянна. Она здесь в первой колонке, она и в последней. Эти наблюдения… столь верно сделанные, и все же тут есть погрешность, но небольшая.
Он вскочил, зашагал поперек комнаты, выглядывая за окно на ослепительное солнце.
– Ложны и истинны, этого не может быть, но так оно и есть. Если бы мы смогли сорвать завесу тайны!
Мей'мун мог только качать головой:
– В руках Аллаха – ключи незримого.
– Если бы мы могли найти ключ… ключ.
Омар внезапно повернулся к нему:
– Скажи мне… разве долгота и широта у Птолемея не правильны?
– Да, правильны, разве мы стали бы иначе следовать за ним все эти тридцать поколений?
– Тогда должен же он был знать ключ к таблицам открытых звезд. Он мог использовать таблицы, но другие… и опять, не зная ключа… был бы всегда обречен на неудачу, как и мы.
Омар хлопнул рукой по открытой рукописи:
– С ключом мы сможем использовать эти таблицы, Мей'мун… мы одни.
– Если ложное от истинного отстоит всего на ширину волоска, то ложное все равно не становится истинным.