он подумал, что перед ним разделанные туши животных, баранов или, может, телят. Вот только у животных конечности расположены несколько иначе, да и пропорции тел были какими-то странными, похожими на… Платон присмотрелся и заорал. Перед ним, тихонько покачиваясь, висели распотрошенные трупы: голов не было, кожа содрана, кроваво-красные, напряженные и скованные холодом мышцы обнажены, грудные клетки и брюшины разрезаны и зияли осколками ребер и кровавой пустотой там, где раньше находились внутренности; кисти и ступни вытянутых вдоль обезображенных туловищ рук и ног отсутствовали. Платон, пошатываясь, попятился, споткнулся, чуть не упал, снова попятился, не сводя глаз с кошмарных кадавров, потом уперся спиной в ледяную стену, сполз по ней вниз, сел на пол, закрыл глаза и заплакал.
3
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – не терпящим возражения тоном сообщил механический женский голос.
Марина медленно отложила в сторону телефон, машинально посмотрев на часы. Половина четвертого утра.
– Не отвечает? – спросила Наина.
Марина покачала головой.
– Теперь вообще выключен, – и закрыла лицо руками.
Наина отвела от нее взгляд и стала рассеянно крутить на кухонном столе пустую чашку с остатками черного кофе. Сидящая на подоконнике Селина вздохнула и посмотрела в окно. Агния чиркнула колесиком зажигалки и закурила.
Вызвать на помощь подруг, да еще в полном составе и среди ночи, было последней, отчаянной мерой, и Марина не помнила, когда она еще к ней прибегала. Сейчас казалось, что в прошлом тысячелетии. Или вообще в другой геологической эпохе. К тому, что Платон не появится дома до восьми вечера и посиделки в офисе затянутся куда дольше, чем на обещанный час, она была готова. Первый укол беспокойства Марина почувствовала, когда муж не ответил на телефонный звонок где-то в половине девятого вечера: она не собиралась его торопить, просто хотела напомнить о собственном существовании, про которое Платон начисто забывал, стоило ему выпить. Несмотря на это, однако, телефон он никогда не отключал и жене всегда отвечал почти сразу – в конце концов, она ведь не устраивала ему скандалов, не требовала немедленно возвращаться, а просто удостоверялась, что он жив, здоров и трезв настолько, что в состоянии нажать нужную кнопку на экране смартфона и связать несколько слов.
А тут тишина.
Марина подумала, написала: «Позвони, как только сможешь, волнуюсь!». Походила по квартире – из кухни в гостиную, через коридор в спальню, потом снова в кухню, рассеянно скользя взглядом по экрану работающего телевизора и стараясь не поддаваться растущему беспокойству. Опять набрала номер – результат тот же: только длинные, пустые гудки в молчаливом пространстве эфира. Послала еще одно сообщение: грустную рожицу со слезой. Телевизионный встревоженный голос диктора городских новостей что-то рассказывал об убийствах и катастрофах. Марина вздрогнула, переключила канал – друг на друга тут же заорали скандальные голоса в каком-то ток-шоу – и позвонила мужу еще раз. Молчание.
Марина взяла тряпку, вытерла пыль в обеих комнатах, вытащила пылесос из кладовки, прибралась в квартире, потом вымыла пол на кухне, в ванной и коридоре. Время шло издевательски медленно: когда она наконец убрала ведра, швабру, тряпки и, немного уставшая и запыхавшаяся, вернулась в гостиную, часы показывали начало десятого.
После того, как Платон не ответил на уже по-настоящему встревоженный четвертый и почти испуганный пятый звонок, Марина не выдержала и позвонила ему на работу. Вызов заметался по опустевшему офису, заставляя попеременно голосить телефоны секретарей, ассистентов и менеджеров по продажам, а потом беспокойно задребезжал на посту охраны. Марине ответил недовольный мужской голос. Она, чувствуя себя совершеннейшей дурой и паникершей, представилась и спросила, не остался ли кто-то из сотрудников в офисе.
– Недавно ушли все, – ответили ей. – Минут десять назад. Вышли через главный вход, в такси сели и разъехались.
Марина приободрилась. От работы до дома ехать Платону было недолго, минут пятнадцать, максимум – двадцать, и она захлопотала на кухне, разложила по тарелкам давно остывший ужин, чтобы, как только появится муж, можно было сразу же засунуть еду в микроволновую печь, и стала ждать. Но Платон не приехал ни через пятнадцать, ни через двадцать минут, ни через час. По телевизору закончились выпуски новостей, и начался сериал, в котором герои стреляли, падали в машинах с моста и допрашивали друг друга с пристрастием. Марина сидела, смотрела на две тарелки со стылой пастой с морепродуктами и понимала, что случилась беда.
Водопроводные трубы прерывисто загудели, дрожа, как напряженные нервы.
Какое-то время понадобилось, чтобы заставить себя начать набирать номера телефонов, по которым обычно звонят в таких случаях. Марине казалось, что, как только она начнет обращаться в больницы, полицию, морги, то будто бы подтвердит реальность происходящего, признает, что ее мир покачнулся и, вместо того, чтобы снова выправиться, как бывало обычно, начал крениться все больше, заваливаясь на бок и переворачиваясь, словно терпящее бедствие судно. В намытой, пахнущей чистотой квартире горел свет, вещи были на привычных местах, в гостиной бормотал телевизор, на кухне тихонько гудел холодильник, на спинке стула в спальне висели домашние брюки и футболка Платона, а Марина чувствовала, как снаружи, из мрака ненастной ночи, надвигается зияющая, жадная пустота, перед которой, как приливная волна перед основным валом цунами, катится нарастающее ощущение грядущего непоправимого несчастья.
Первый круг телефонных звонков она сделала в десять вечера, как раз, когда Платон в пабе «Френсис Дрейк» начал запивать виски пивом, Анечка первый раз – но не последний за вечер – уронила бокал с шампанским, а Бабанов спутал официантку с рыжей девицей из отдела маркетинга и схватил за талию, повалив к себе на колени, чем вызвал некоторый переполох. Марина в это время общалась с вежливой девушкой-диспетчером Бюро регистрации несчастных случаев. Та внимательно и сочувственно выслушала сбивчивый и взволнованный рассказ о пропавшем муже, заметила, что еще несколько рано для серьезного беспокойства, но все же провела проверку по базе: нет, гражданин с такими данными за последние несколько часов в больницы и морги не поступал и полицией не задерживался. Диспетчер посоветовала постараться успокоиться и подождать до утра, но успокоиться не получилось, и Марина, зная, что бюрократическая машина не всегда срабатывает достаточно быстро и четко, стала звонить дальше. К тому же, ей просто нужно было чем-то заняться. Сидеть вот так просто и ждать не было сил. В справочных бюро о дорожно-транспортных происшествиях, поступлении пострадавших в больницы, а также в двух городских моргах Марине ответили то же самое: не было, не поступал, не зарегистрирован. Дежурный сотрудник полиции, куда Марина позвонила ближе к одиннадцати, сообщил, что, конечно, они могут принять заявление о пропавшем без вести человеке прямо сейчас, по телефону, и даже пришлют своего сотрудника к ней домой – но увы, не раньше, чем утром. В голосах, вежливых и понимающих, слышалось печальное и какое-то обреченное сочувствие, похожее на соболезнования. Водопроводные трубы и батареи центрального отопления тряслись и хрипло тарахтели почти беспрерывно. Марина на всякий случай вылила воду из чайников и кувшина и решила, что будет звонить в Бюро регистрации происшествий каждый час, а в промежутках, не находя себе места, ходила из комнаты в комнату, раз за разом набирала номер Платона и посылала умоляющие сообщения.
Все тщетно.
В час ночи Марина плюнула на стеснения и приличия и набрала начальника Платона, директора по продажам Бабанова – единственного из коллег мужа, номер телефона которого у нее был. Ей ответил усталый и раздраженный женский голос.
– Саша пришел полчаса назад и сейчас спит, – по тону жены было ясно, что по пробуждении лихо отпраздновавшему день рождения Саше придется многое объяснять. – Подождите немного, может, и ваш скоро явится.
Но Платон не явился. Марина сварила себе третью за вечер чашку кофе, выпила практически залпом, а когда стала мыть, то вместо воды кран яростно выплюнул оранжевый кипяток.
В три часа ночи, когда Платон уже начал увлекательную поездку в багажнике патрульного автомобиля, Марина позвонила подругам. Ахов, вздохов, выспрашивания подробностей и рассуждений на тему «Вот он козёл!» не последовало; ситуация была предельно ясна, и уже через десять минут все трое сидели на кухне, в безмолвии наблюдая, как Марина в который раз безуспешно пытается дозвониться до мужа. Они знали, о чем попросит подруга, и понимали, что это может грозить им неприятностями разной степени тяжести: от некоторого неудобства до самых серьезных проблем.
– Выключен, – повторила Марина. Отняла руки от лица и посмотрела на подруг покрасневшими, припухшими глазами. Те молча ждали: невысокая, коренастая, темноволосая и темноглазая Наина; тоненькая, как девочка-подросток, Селина, с длинными, очень светлыми волосами, глазами цвета полуденного неба, своей пестрой юбкой до пят, белой блузкой и бисерными браслетами похожая на частую гостью «Вудстока» или, на худой конец, питерского «Сайгона» восьмидесятых годов; и огненно-рыжая Агния, с узким, остроносым лицом, порывистыми движениями, резким голосом и сигаретой, зажатой в тонких губах.
– Что делать, девочки? – спросила Марина, хотя знала ответ на вопрос.
Агния пожала плечами.
– Мне бы не хотелось говорить «а я же предупреждала», но я действительно предупреждала, что добром это все не закончится.
– Агния, не начинай, – нежным голоском отозвалась Селина, отвлекшись от созерцания ночного неба. – Марине и так плохо.
– Да ладно, что уж там, – сказала Марина. – В самом деле, предупреждала.
И не только Агния, а они все. Сказать, что подруги не любили Платона, было бы сильным преуменьшением, но и ненавистью назвать то чувство, которое они испытывали к мужу Марины, было нельзя – ненавидят сильных, а его они презирали и словно бы брезговали. Сейчас, по прошествии трех лет, разговоры на тему брака Марины случались уже достаточно редко, но поначалу дело доходило чуть ли не до ссор. «У вас нет будущего, – говорила рассудительная Наина. – Нормального, семейного будущего. Вы слишком разные. Ты и сама это знаешь». Марина кивала и соглашалась: да, она это знала. «Он тебя совершенно не ценит, а поэтому не уважает, – сочувственно рассуждала Селина, и воздушно-голубые глаза наполняла печаль. – Ему никогда не понять, какое сокровище ему досталось». Это так, несомненно. Не понять, и даже не представить. Но что с того? «Ты страдаешь, – констатировала Агния категорично, будто произнося приговор. – И теряешь силы, а еще немного – и потеряешь себя. Посмотри, на кого ты стала похожа!» Марина смотрела: из зеркала на нее глядела уставшая молодая женщина, тронутая грустью и увяданием; забранные в домашний «хвост» русые волосы лохматились на висках и макушке, лицо потеряло свежесть, привлекательную фигуру скрывали бесформенная футболка и шаровары; только в глазах, как и прежде, плескалось лазурное море. «Знаешь, почему он так поступает? – спросила однажды Агния и сама же ответила – Потому, ч