— А в зеркале? — с издевкой спросил ротмистр. — Бросьте прикидываться простачком. Фотографии вашей у нас, правда, нет...
— Вот видите! — моментально воспользовался оплошностью контрразведчика Губанов. — Без фотографии всякий ошибиться может... Какой же я Губанов, если моя фамилия Константинов и зовут Александром?!
— Какой?! — взъярился Газарбеков. —А вот какой!.. Разреигите, господин ротмистр, огласить письмо, разосланное Бакинским охранным отделением. Получено всего неделю назад.
— Валяйте. — Ротмистр уселся поудобнее. — Полезно послушать всем.
Вторично раскрыв папку, Газарбеков зашелестел бумагами, извлек одну, помахал перед лицом Губанова:
— Это что?.. Послушайте, господа... «Описание к приметам. Губанов Федор Константинович. Родился в 1889 году в семье бакинского мещанина. Четырнадцати лет поступил учеником заклепщика на промысел «Борн», через два года был принят кочегаром в пароходное общество «Кавказ и Меркурий», позже плавал масленщиком и машинистом на разных судах. В 1911 году окончил школу судовых механиков. Последняя должность — механик пассажирского парохода «Президент Крюгер». В РСДРП (большевиков) с 1905 года. В 1917 году избран председателем большевистского союза судовых команд Каспийского моря. Ездил в Москву в марте 1918 года. Один из организаторов преступных забастовок в Баку и на пароходах, перевозящих грузы в Персию, в марте, мае и августе сего года. Член Кавказского и Бакинского комитетов большевиков. Опытный подпольщик-конспиратор. Близок к большевистским лидерам Шаумяну, Джапаридзе, Фиолетову, Микояну. В августе вторично выслан в Тифлис, но по агентурным сведениям нелегально вернулся в Баку и руководит контрабандной отправкой бензина большевикам в Астрахань. Популярен среди нижних чинов на судах и умело использует свое влияние, поэтому следует не допускать его общения с ними в любом случае. Подлежит задержанию и препровождению в Бакинское охранное отделение...» — Газарбеков неуверенно взглянул на Юрченко: — Может быть, препроводить его?
Начальник контрразведки помотал пальцем перед собой:
— Дудки-с! Каштаны из огня таскать для них не станем. Сами разберемся. Продолжайте, поручик.
— Все, господин ротмистр. Дальше идут подписи.
— Ну, что же... Вполне достаточно для того, чтобы вздернуть человека с такой биографией на виселицу в компании с бензинщиками. — Юрченко уставился на Губанова. — Теперь что скажете... Константинов?
Прислушался к интонациям хриплого, с надрывом голоса, надеясь уловить в них испуг перед угрозой.
— Ваша воля, господин начальник, — с показной покорностью ответствовал Губанов. — Кого захотите, того и вздернете, а я не из таких... греха на душу не возьму.
Колючие глаза ротмистра впились в Губанова:
— Не из каких таких?.. Ладно, поиграем. Противник вы подходящий. И понимаете, чем нас интересует ваша личность... У кого в Баку или где еще берете бензин для Астрахани? Кто продает его, несмотря на запрещение отпускать в частные руки? Подумайте на досуге. А пока...
Он окликнул старшего конвоира:
— Остапчук! Отведешь всю пятерку на гору. Передай начальнику тюрьмы мое приказание: поместить их в камеру для пересадки.
...В следующую минуту конвоиры-каратели прикладами вытолкали моряков через крыльцо во двор, а затем погнали сквозь осенний дождь по безлюдным, словно вымершим, улицам Порт-Петровска.
Коса на камень
С этого момента началась неравная и долгая борьба, которую начальник деникинской контрразведки Порт-Петровска ротмистр Юрченко назвал игрой. А ставкой в ней была судьба не только Губанова и его четырех товарищей. Уверенный в своем успехе, контрразведчик при первой же встрече с моряками самонадеянно объяснил им цель жестокой игры: заставить их сознаться в том, что артель безработных тайно возила бензин в Астрахань. Для этого надо было доказать связь артели с большевиками, и самым верным, неопровержимым доказательством могло стать признание, что в составе команды туркменской лодки № 6 находился под фамилией Константинов большевистский вожак каспийцев Федя Губанов.
Могло стать, но так и не стало.
Четыре месяца длилась борьба, и каждый день ее был для пятерых моряков похожим на любой из четырех дней страшных испытаний на борту деникинского сторожевого корабля. Камера для пересадки, как цинично шутили деникинцы, говоря о камере смертников тюрьмы Порт-Петровска, расположенной на горе неподалеку от кладбища, оказалась не лучше канатного ящика «Славы». Это была каменная яма с черными от грязи нарами, мокрыми стенами и решетчатым окном без стекол.
Четыре месяца моряки просуществовали в ней: днем — в тесноте среди очередных обитателей, когда многим не хватало места на вшивых нарах; ночью — в ожидании расстрела, на который выкликали людей с вечерних сумерек почти до рассвета дежурные надзиратели. Бывало, что к утру в камере не оставалось никого, кроме измученных ночной неизвестностью пяти моряков, но чаще они встречали новый день рядом с закоченелыми телами тех, кто избежал расстрела на свалке за кладбищем только потому, что смерть от сыпняка опередила смерть от пули деникинцев. В одну из таких бесконечных ночей сыпняк доконал Чесакова, избитого больше других на палубе вражеского сторожевика, и моряки остались вчетвером в неравной борьбе.
Вчетвером они продолжали вести себя так же, как вели себя впятером: верными товарищами, которых не запугать было никому и не застращать ничем — ни камерой смертников с ее еженощными сценами отчаяния безвинных людей, уводимых карателями на казнь, с ее обледенелыми внутри стенами, когда хватили морозы и в незастекленное окно по неделям дул студеный ветер с дагестанских гор; ни избиениями в кабинете начальника тюрьмы, куда моряков приводили и откуда выволакивали; ни кандалами, в которые заковали их, когда температура за окном камеры упала до семнадцати градусов ниже нуля... Ничто не прибавило и не изменило хотя бы полслова в ответах моряков на допросах. Четыре месяца контрразведчики приходили в исступление, слыша неизменное: шли в Гурьев, везли керосин, Губанова в команде туркменской лодки № 6 никогда не было...
Такого упорства и стойкости ротмистр Юрченко не ожидал. Озадаченный, взбешенный, он пускался на всякие провокационные уловки, лишь бы сломить волю тех, кого в любую минуту мог замучить, растерзать, повесить, расстрелять, зарубить клинками конных карателей. Тщетно пытался разгадать причину поразительного упорства моряков и, как все подобные ему, был не в состоянии понять самое простое и самое главное: присущее большевикам товарищеское равенство ответственности каждого за дело, порученное всем. Объяснял их стойкость самоотверженным подчинением Губанову. Поэтому пока сохранял им жизнь, чтобы даже страдания их использовать в борьбе против него. Уверял, называя борьбу игрой, что затеял ее ради спортивного интереса.
Притворялся, конечно. Бессильная ненависть владела искушенным контрразведчиком, а не спортивный интерес. Ибо не помогали никакие ухищрения, пытки, посулы... Губанов оставался Константиновым, зная, что это единственная пока возможность уберечь ОМЭ от провала, побеждая в каждом испытании, какие устраивал с ловкостью иезуита ротмистр Юрченко.
Что это были за испытания, рассказал впоследствии шкипер Любасов, а еще позже дополнила горькими подробностями в своем письме Евгения Дмитриевна Губанова...
Ответ будет один
...В кабинете начальника контрразведки было полутемно, когда Губанов, доставленный из тюрьмы в закрытом наглухо фаэтоне, по бокам которого скакали конвоиры-всадники в бурках, вторично очутился перед ротмистром Юрченко.
Тот махнул рукой, и конвоиры вышли.
— Продолжим знакомство. Камера для пересадки вряд ли понравилась вам, зато фаэтон шикарный. Без него пришлось бы шлепать по грязи через весь город... Усаживайтесь на тахту, поближе... Не встречались?
Глянув по направлению руки ротмистра, Губанов только теперь увидел в противоположном конце кабинета, возле окна, затененного темной шторой, второго человека в штатском. И сразу в памяти возникла сцена в салоне «Президента Крюгера», когда делегация забастовочного комитета пришла майским днем на свидание с коммодором Брауном. Несомненно, это был тогдашний сосед коммодора, хотя и не в мундире полковника английских войск, но такой же багроволицый, с такими же ледяными глазами.
— Представлять не стану, — предупредил Юрченко. — Поймете по ходу действия. Вот документ, с которым полезно ознакомить вас. Не перебивайте, пока не выслушаете до конца, и слушайте в оба уха.
Он достал из кармана сложенный листок, развернул его и не без пафоса, будто вещая, прочитал:
— «Я, представитель английской миссии при генерале Деникине, полковник Роуландсон, обращаюсь к представителям Ингушетии, Чечни и Дагестана и говорю: правительство Англии поддерживает генерала Деникина и его цели. Цели генерала Деникина — уничтожение большевизма, возрождение великой неделимой России и широкое самоопределение русских народов. Вы не должны думать, что Англия вывела свои войска из Тифлиса и Баку потому, что она против Деникина. Выгнав из Закавказья немцев и турок, Англия, исполнив свою задачу, отвела свои войска. Представитель Англии в Закавказье четвертого августа нового стиля объявил Грузии и Азербайджану, что в Дагестане право водворить порядок принадлежит генералу Деникину и что Грузия и Азербайджан должны помогать Деникину в его борьбе с большевиками. Иначе Англия будет смотреть на это, как на акт недоброжелательства к союзникам. Точно установлено, что есть грузины и азербайджанцы, которые поддерживают восстание, поднятое большевиками в Дагестане и Чечне...
— Я, представитель английской миссии при генерале Деникине...
Неожиданно посмотрев на Губанова и успев заметить блеск в его глазах, он посоветовал:
— Не радуйтесь... — Усмехнулся. — Управимся. Имеете возможность видеть своими глазами, как мы пропускаем эту публику на тот свет через камеру для пересадки. — И продолжал с прежним пафосом: — «...Англия помогает Деникину снаряжением, танками, аэропланами, пушками, пулеметами и будет помогать до исполнения Деникиным его цели. Англия дала для этого своих инструкторов. Будет очень жалко, если придется обратить это оружие против горцев и их аулы будут разрушены...» — Снова прервав чтение, хладнокровно пояснил: — Не церемонимся... Огнем и мечом, как поступали крестоносцы! — И опять продолжал, вещая: — «...Конец большевизма близок, так как войска Деникина в трехстах верстах от Москвы, расстояние как от Пет