ровска до Баку. Нет сомнения, что Россия, очищенная огнем и кровью, станет великой и неделимой. Она тогда справедливо воздаст тем, кто помогал ее возрождению, а те, кто мешал этому, будут наказаны, и наказаны немедленно. Я прошу вас передать это вашим народам и распространить среди всех... Полковник английской службы Роуландсон»...
Подчеркнуто бережно, как нечто драгоценное, начальник контрразведки сложил листок, спрятал его в карман, с явным наслаждением прибавил от себя:
— Хочу поделиться с вами приятной новостью. Позавчера, тринадцатого октября, доблестные войска Добровольческой армии взяли у красных Орел, а генерал Юденич занял Лугу под Петроградом. Через неделю-другую генерал Деникин на белом коне въедет в первопрестольную под колокольный звон «сорока сороков»... Понятно, господин главный бензинщик? — Не дав Губанову открыть рот, с циничной откровенностью произнес: — Напрасно будете уверять, что вы не вы. Не для этого пригласил. Должны понимать, что говорю, как с умным человеком. Ваших товарищей мы пустим в расход; вам случайно удастся бежать, как только договоримся. Иной возможности уцелеть у вас нет. Или станете полезным для нас, или перестанете существовать. Когда обдумаете все, потребуйте у начальника тюрьмы застеклить окно в камере; я вызову вас. Тогда и поговорим.
Он повернулся к багроволицему человеку с ледяными глазами, дождался ленивого кивка, позвал конвоиров:
— Отвезите обратно.
Сделал вид, что не расслышал ответ Губанова, произнесенный уже с порога:
— Моя фамилия Константинов, господин начальник!..
Первый раз видим
В следующий раз конвоиры-всадники в лохматых бурках доставили Губанова в контрразведку через неделю: прогнали пешком по немощеным, покрытым топкой грязью улицам на городскую площадь; продержали — так велел, посылая конвой за пленником, ротмистр Юрченко, — возле виселицы, на которой покачивались под порывами штормового ветра с моря тела казненных людей; покурив, погнали дальше и в свое время, как было назначено, сдали вышедшему на крыльцо под навес Газарбекову.
Конвоиры-всадники доставили Губанова в контрразведку.
Контрразведчик удовлетворенно оглядел давно небритого, истерзанного, облаченного в лохмотья человека:
— Скоро будешь с усами, бензинщик! С ними и вздернем!
Провел его в ту же комнату, где Губанов был дважды, сказал ротмистру, который засмотрелся в окно:
— Принимайте гостя...
Юрченко медленно повернул голову, покосился на обоих, прищелкнул пальцами:
— Есть одна оригинальная мыслишка, поручик... — Вдруг круто обернулся. — Решили, Губанов? Или еще неделю собираетесь думать?
Сузив глаза, выслушал прежний ответ:
— Господин начальник, да сколько бы ни думать, все равно я — Константинов...
Удержал Газарбекова, подскочившего с кулаками к пленнику:
— Крепче нервы, поручик. Это успеется... — С тихой яростью спросил у замершего в напряженном ожидании Губанова: — Воображаете, что не догадываюсь, почему стараетесь выиграть время? Считаете простофилей, который возится и цацкается с вами, хлопает ушами и ковыряет в носу, пока ваши сообщники заметают следы в Баку?.. — Сам же ответил: — Цацкаюсь, потому что буду вырывать с корнем! Буду исправлять ошибки наших ворон с флотилии. Только один Мазин не совсем промазал, заполучив вас, и то без вещественных доказательств. А прочие просто раззявы и еще пожалеют об этом! Цените, Губанов: продолжаю говорить с вами по душам. Осведомлен больше, чем вы полагаете. И что вам удалось наладить регулярные рейсы из Баку в Астрахань. И что бензин сперва отправляется в Энзели. И что вы командуете бензинщиками.
— Господин начальник... — начал было Губанов.
Юрченко прервал его саркастическим возгласом:
— Опять вы не вы?! Опять вы — Константинов?.. Хорошо, подойдите сюда и посмотрите в окно.
Губанов, недоумевая, подошел. Увидел знакомую гавань, свободное, в белых мазках гребней море за молом, причалы, у которых теснились пароходы.
— Сейчас мы с вами прогуляемся, — предупредил начальник контрразведки. — Прогуляемся туда, где знают Федю Губанова и не знают Александра Константинова. — Обратился к Газарбекову: — Будете сопровождать, поручик. Вызывайте конвой.
Вскоре у входа в гавань Порт-Петровска, там, где вплотную прижались один к другому грузовые пароходы, пришедшие из Баку и задержанные деникинцами для своих целей, появилась процессия, сразу привлекшая к себе внимание вахтенных матросов. Заметив ее, вахтенные моментально сообщили о ней в матросские и кочегарские кубрики.
— Шкуродеры ведут кого-то из наших! — первым оповестил команду вахтенный парохода «Астрахань», ошвартованного к причалу возле ворот в город, и эти слова разнеслись по судам прежде, чем процессия вступила на причал.
Десятки глаз неприметно встретили ее, когда окруженный конными конвоирами Губанов поравнялся с иллюминаторами матросского кубрика «Астрахани».
— Федя! — ахнув, ужаснулся кто-то. — Зацапали контрразведчики! Должно быть, повезут куда-то.
— Нет, братва, тут другим пахнет, — сообразил председатель судового комитета рулевой Фролов. — Беляки, скорее всего, хотят, чтобы мы опознали Федю. Призываю держать уши востро и слушать, что я скажу...
Так и уговорились.
Через несколько минут всю команду «Астрахани», даже вахтенных кочегаров, потребовали на верхнюю палубу, где у трапа уже стоял рядом с удивленным капитаном начальник контрразведки.
— Живей! — поторопил он моряков. — Не на митинг приглашены! Постройтесь в одну шеренгу! — Шагнув к борту, кинул вниз: — Ведите, поручик!.. — Объявил, едва сопровождаемый Газарбековым деникинский пленник поднялся по трапу на палубу: — Перед вами матрос Константинов, как точно установлено. Обвиняется в тягчайшем государственном преступлении и завтра будет повешен, хотя упорно отрицает свою вину. Кто-нибудь из вас знает его?
Контрразведчик сделал хитрый и ловкий ход в расчете на то, что люди поверят, будто их вожак, известный каждому каспийцу, ошибочно принят врагами за неведомого морякам Константинова, и что поэтому, выручая, назовут его настоящую фамилию.
Однако Губанов не растерялся.
— Братцы! — прохрипел он. — Моя фамилия, верно, Константинов, но вины за мной нет!..
Обозленный ротмистр цыкнул на пленника, да поздно: моряки поняли, в чем дело. Все, как один, заявили, что никогда и не слышали про такого.
— А про Губанова? — окончательно разоблачил свою провокацию контрразведчик.
— Про Федю Губанова? — громко переспросил Фролов. — Который председателем в профсоюзе? И слышали и знаем.
— Ну, а это кто?
Юрченко ткнул в Губанова.
Рулевой вытаращил глаза, простодушно изумился:
— Ваше благородие, господин начальник! Вовсе не понятно теперь... Сами вы только что говорили, и он тоже — про Константинова...
Ненавидящим взглядом ротмистр обвел строй моряков:
— Марш по местам, большевистская нечисть!
Иронически сказал капитану:
— Разумеется, и вы не знаете этого субъекта?
Тоном, который заставил контрразведчика поверить капитан пробурчал:
— Конечно. Разве упомнишь всех матросов? Если команда не знает его, то я и подавно. С матросами не панибратствую...
Словом, провокация не удалась. Деникинцы не сумели найти среди моряков ни одного предателя. И не только на пароходе «Астрахань», но и на остальных четырнадцати пароходах, которые стояли в гавани Порт-Петровска. Никто на судах не выдал Губанова, хотя знали его почти все.
Тогда начальник контрразведки с бессильной злобой пообещал пленнику, отправляя его обратно в камеру смертников:
— Торопиться пускать в расход тебя и твоих дружков не стану. Хлебнете досыта, будь уверен!
И приказал заковать его в кандалы.
Свидание в контрразведке
Полтора месяца после этого просчета ротмистра Юрченко деникинцы вроде не интересовались больше Губановым и его товарищами: не водили на допросы, ни в контрразведку, ни в кабинет начальника тюрьмы. Однако из ночи в ночь выкликали кого-нибудь из команды туркменской лодки № 6 в числе вызываемых на расстрел, а в последний момент, уже из коридора, где томилась перед отправкой к месту казни очередная группа приговоренных, пинками возвращали в камеру смертников. Глумились при этом по всякому: как хотели и как умели... Сперва держали в кандалах только Губанова, пока не было морозов, а тогда заковали всех моряков, надев кандалы на голые ноги. Заковали даже Чесакова, который бредил в сыпном тифу и не вставал с нар; он и умер в кандалах.
День его смерти оказался вдвойне памятным для остальных моряков: утром, когда они были уже вчетвером, тюремный надзиратель вызвал и увел Трусова.
— Опять начали, — с горькой безнадежностью выговорил Любасов.
Губанов, напутствуя, ободряюще бросил вслед уводимому товарищу:
— Держись, Миша!..
Ланщаков угрюмо проронил:
— Теперь наш черед...
Втроем, тесно сев рядом, чтобы согреться, они застыли в ожидании на краю нар.
Говорить было невмоготу.
Молчали, думая об одном, прислушиваясь к тюремной тишине, к завываниям ветра за окном, который протягивал невидимые ледяные щупальца в камеру, шарил по озябшим телам...
Одновременно услышали далекий звон кандалов через час после ухода Трусова. Звон и шаги звучали все громче, приближаясь к двери камеры.
Загремел связкой ключей надзиратель в коридоре, щелкнул замком, распахнул дверь и, пропустив Трусова, с треском захлопнул ее.
Моряки недоверчиво, с изумлением вглядывались в лицо товарища, пока он шел к ним.
— На свидании был с какой-то приставшей, честное слово! — Глаза Трусова сверкали. — Такая черненькая, симпатичная, маленького роста...
Он подморгнул Губанову, подсел к нему:
— Молодчина твоя жинка... Прямо в пасть голову сунула... С чужим паспортом. Да еще с каким! Жена тифлисского пристава. Обвела тюремщиков вокруг пальца... Пригнали меня в контору, а там оба — начальник с помощником — лебезят перед твоей Женей: «Вот, госпожа Александрова, полюбуйтесь на голодранца... Не этого ли Трусова разыскивает ваш муж?..» Она пристально смотрит, будто никогда не встречались: «Скажи, ты в Тифлисе бывал?..» Отвечаю: «Только слышал, барыня-сударыня, от своего дружка Сашки Константинова, рассказывал он, что на каждом шагу духаны, а вино чуть не даром»... Она продолжает допрашивать: «Тебя как зовут?» Говорю: «Михаилом». — «А не врешь? Не Яковом?..» Понимаю, к чему клонит: хочет убедиться, тебя ли назвал ей. Обижаюсь на ее вопрос: «Да вы, барыня, не взводите напраслину! Мало того, что моего дружка за коммуниста-большевика Федю Губанова считают, так вы и меня желаете к вешалке подвести! Делать вам нечего, с жиру беситесь...» Ну, за такой ответ начальник огрел меня своим кулачищем и обозвал вшивым бензинщиком. Она же будто не возьмет в толк, про какую вешалку зашла речь. Показываю вокруг своей шеи, а помощник, эта гнида деникинская, словами объясняет... Тогда она еще раз обдурила обоих: «Ах, неужели я обозналась и это однофамилец!.. Впрочем, вполне возможно: имя и фамилия распространенные. Сколько на белом свете Екатерин с Иванами, к примеру... В таком случае, господа, схожу в контрразведку, а вас попрошу...» Что она попросила, не знаю, помощник самолично вытурил меня из конторы и передал над