зирателю... В общем, учти и запомни... Екатерина Ивановна Александрова, тифлисская приставша...
Губанов признательно сжал руку товарища и, в свою очередь, шепнул:
— Действуют наши... это комитет прислал ее с таким паспортом...
Надолго окаменел, обхватив голову ладонями, упираясь локтями в колени, с виду невозмутимый до бесчувствия, а на самом деле...
Моряки догадывались, о чем думал он в эти часы перед новым испытанием, ибо на их глазах прошла его жизнь с того давнего — двенадцать лет истекло — дня, когда масленщик Губанов, кочегар Трусов и рулевой Любасов после похорон большевика Тучкина укрылись от своры городовых за калиткой дворика на окраине Баку и когда впервые увидели спасшую их черненькую, симпатичную, маленького роста девушку, похожую на подростка... Такой она запомнилась Трусову и сегодня при встрече в тюремной конторе... Верной подругой, самым близким товарищем и первым советчиком шла она по жизни рядом с Губановым все нелегкие для обоих двенадцать лет борьбы и лишений. Это она, когда Губанов прорывался к семье из подполья на короткие часы и, лаская несмышленышей ребятишек, сетовал на то, что не может помочь им в нужде — а нужда смотрелась из всех углов нищенской комнатки, — отвечала ему гордыми словами любви, готовой вытерпеть все... И это она в минуту расставания, перед тем как он ушел в море на туркменской лодке № 6, обняв его в последний раз, горячо сказала ему, что звучало в его памяти и сейчас: «Береги себя, Федя, я перебьюсь, прокормлю и Павлика и Валечку. Руки у меня ведь есть, и надеждой, сам знаешь, всегда живу. А надежда и труд — самое верное богатство рабочего человека»... Милая Женечка... Разве не великая сила надежды помогала ей и сегодня, в эти минуты, когда она, вероятно, уже была внутри змеиного клубка, называемого контрразведкой... Лишь бы хватило выдержки...
...Вечером за Губановым явился Газарбеков и увез его в крытом фаэтоне. Загадочно угрожающим тоном, чтобы потерзать неизвестностью, изрек единственную за всю дорогу фразу:
— Припасли для тебя сюрприз, не выкрутишься!..
К счастью, Губанов уже знал, что́ за сюрприз приготовлен ему: беспокоился не о себе. Понимал: контрразведчики решили устроить ему свидание с женой, чтобы та опознала его на очной ставке, и что все зависело от ее выдержки. И в том случае, если она продолжала играть роль тифлисской приставши и даже если врагам известно, что перед ними была жена большевика Губанова. Надеялся, верил, что она не поддалась ни на какую провокацию ротмистра Юрченко, и в то же время страшился, что попала в деникинскую ловушку...
Четвертый раз прошел, конвоируемый Газарбековым, в кабинет начальника контрразведки — ту же странную комнату, заставленную вдоль голых стен тахтами-кушетками, на которых расселись в предвкушении редкостного зрелища те же или другие деникинцы разного чина, возраста и обличья.
Замер на пороге, не обращая внимания на их злорадные физиономии, устремив напряженный взгляд на маленькую женщину, которая стояла спиной к двери, отвечая на какой-то вопрос Юрченко, и еще ничего не подозревала...
Газарбеков пинком вытолкнул пленника на середину ярко освещенной комнаты.
В ту же минуту начальник контрразведки, улыбаясь женщине, сказал:
— Обернитесь, мадам... Не узнаете?
Маленькая женщина оцепенела, увидев перед собой неузнаваемо изможденного, черного от грязи, заросшего всклокоченной бородой человека в лохмотьях и кандалах. Прильнула взглядом к его неповторимым глазам, которые узнала бы среди миллиона других глаз...
Неуверенно шагнула к нему, вглядываясь, продолжая играть роль тифлисской приставши, всплеснула руками:
— Саша! На кого вы похожи? Что я скажу вашей маме?..
— Не узнаете?
— Екатерина Ивановна! Катя! — рванулся к ней Губанов, счастливый, что она выдержала-таки подстроенную контрразведчиками неожиданность встречи при всех. — Скажите маме, пусть похлопочет. Меня принимают за другого... И передайте поклон всем: Павлику, Валечке...
— Успеешь с поклонами! — прервал раздосадованный ротмистр. — Итак, мадам, вы узнали его?
— Да... но что за вид?! — ужаснулась она. — И это блестящий танцор Александр Константинов!.. Вот до чего довела вас непонятная страсть к морю!.. Что я скажу вашей маме, Саша? Что встретила не моряка, а босяка?!
Губанов не успел ответить ей.
— Врешь, все врешь! — вне себя заорал, подскочив, Газарбеков. — Это же явная большевичка, слышите, ротмистр!
Не забывая о роли, взятой на себя, маленькая женщина возмущенно воскликнула:
— Как вы смеете, поручик? Это вы якшались с большевиками! Теперь я припомнила вас!.. Да, да!
Контрразведчик опешил.
На тахтах сдержанно засмеялись, кто-то весело намекнул:
— Ловко поддела! Под самый дых!
Юрченко жестом погасил оживление в комнате:
— Интересно, мадам... Где же вы познакомились с поручиком?
Она оскорбленно выпрямилась:
— С таким невежей, не умеющим вести себя с женщиной, я не знакома. Случайно, в прошлом году, в июле, возвращаясь от сестры из Порт-Петровска в Тифлис, слышала из окна вагона... Прекрасно помню, что на перроне Бакинского вокзала был митинг и выступал этот... поручик. Погоны на нем я не видела, но то, что он клялся в любви большевистским солдатам, слышала своими ушами!
Опять на лицах контрразведчиков зазмеились улыбки, а Губанов, улучив момент, укоризненно спросил:
— Господин начальник, что же это? И вы теперь ему поверите?
Не отвечая пленнику, ротмистр все еще любезно разъяснил женщине:
— Поручик поступал так для пользы дела, мадам.
— Вот как! — Она осмотрелась, иронически проговорила: — Когда вы пригласили меня сюда, здесь никого, кроме вас, не было. Значит, пока я разговаривала с вами, все эти господа вошли крадучись, на цыпочках, потихоньку, с вашего ведома?.. И это для пользы дела?..
Маска любезности слетела с обескровленного лица начальника контрразведки:
— Не забывайте, где находитесь! — запугивающе напомнил он. — И выбирайте одно из двух. Или вы — Александрова и это сын вашей знакомой Константинов, которого вы опознали, о чем и сообщите с прискорбием его мамочке. Или перед вами большевик Губанов, а вы его жена, и тогда я, ценя вашу смелость, разрешу вам прощальное свидание без посторонних, наедине... Так или иначе, но завтра этот субъект будет повешен. — Резко махнул рукой: — Увести! И прогнать аллюром до тюремных ворот...
На какое-то мгновение маленькая женщина снова прильнула взглядом, полным отчаяния и любви, к глазам мужа, которого уже выталкивал из комнаты Газарбеков.
Ротмистр внимательно следил за ней. Убедился, что она вынесла пытку, ничем не выдав себя, разрешающе сказал:
— Не задерживаю, госпожа Александрова... И, когда она вышла, деловито обратился к подчиненным:
— Надеюсь, запомнили внешность. Пусть помечется туда-сюда. По ее следам накроем все большевистские явки в Порт-Петровске и окрестностях. А Губанова и остальных бензинщиков еще подержим. Как приманку.
...Ничего, кроме конфуза, не принесла ротмистру Юрченко и эта его затея. Маленькая женщина, в которой он сразу, несмотря на подлинный паспорт жены тифлисского пристава, заподозрил жену Губанова, перехитрила всю контрразведку. Посланная Кавказским комитетом большевиков из Баку в Порт-Петровск на поиски мужа, ушедшего в море под фамилией, известной лишь участникам рейса, она отлично сыграла роль своенравной барыньки — супруги полицейского держиморды из Тифлиса. Ловко провела и тюремное начальство и хитроумного начальника деникинской контрразведки. Даже тот заколебался и ненадолго поверил, что она действительно тифлисская приставша, настолько был обескуражен стойкостью большевички, когда объявил ей, что казнь Губанова предрешена. А поверив, хотя бы ненадолго, выпустил из своих рук. Спохватился, да поздно...
Две недели контрразведчики разыскивали тифлисскую приставшу, но та как сквозь землю провалилась. Наконец на пятнадцатый день тюремное начальство дало знать ротмистру, что в контору являлась неизвестная женщина с просьбой повидать Константинова и что просительнице велено прийти завтра. Не сомневаясь, что назавтра получит ускользнувшую большевичку, обрадованный Юрченко наказал тюремщикам, если она придет, разрешить свидание и тут же сообщить в контрразведку. Тюремщики так и поступили, но контрразведник, посланный стеречь приставшу, чтобы не упустить ее, когда она выйдет из тюрьмы, и арестовать, когда она попытается войти в дом, где укрывалась, зря проторчал у тюремных ворот. Запомнив ее в кабинете Юрченко на очной ставке с Губановым, он лишь мельком глянул на седую сгорбленную женщину, похожую на базарную торговку с корзиной на локте, которая вышла из пропускной будки у ворот и направилась в город. Только через час, тщетно прождав миловидную, молоденькую, черненькую и маленькую приставшу на морозном ветру, он справился в тюремной конторе и выяснил, что седая женщина с корзиной приходила на свидание к бензинщику Константинову. Теперь и ее след простыл...
В письме Евгении Дмитриевны Губановой, которое я отыскал в своем архиве, рассказ о том, как ей посчастливилось ускользнуть от деникинской контр-разведки Порт-Петровска, занимает всего несколько строк:
«...Обратно выехать из Петровска с паспортом жены тифлисского пристава было нельзя: могли арестовать контрразведчики. Повез меня, как свою жену, Малахов — один из товарищей Феди по совместной работе. Если бы он не оказал эту услугу, мне не пришлось бы уйти от Юрченко. А когда я благополучно вернулась в Баку после того, Кавказский комитет направил в Петровск мать Феди, которая выехала туда под видом торговки...»
Вот тогда ротмистр Юрченко и очутился опять в дураках.
Несмотря ни на что
Да, сгорбленная седая женщина, которую прозевал контрразведчик декабрьским утром, в канун нового 1920 года у ворот тюрьмы, была матерью Губанова. И сгорбилась она не столько под грузом прожитых в нужде лет, сколько под тяжкой ношей мучительной материнской тревоги за судьбу сына, потрясенная его откровенной просьбой, высказанной через тюремную решетку в момент недолгого свидания. Он торопливо и горячо прошептал: