Деревянный аккуратный домик, стоявший в пригородной полосе, просматривался с горы, точно лежал на ладони. Отсюда был виден и микроавтобус, и прогуливающийся туда-сюда высокий парень в спортивной куртке. В домике тем временем зажегся свет. К домику приблизилась высокая изящная женская фигура. Надя Плужникова возвращалась с работы. Ей сразу открыла маленькая светловолосая девочка, тут же на пороге показалась и большая лохматая собака.
– Эх, Надежда Иннокентьевна, – только и произнес Федор. – Выручила ты нас тогда, в Афганистане, теперь нам грех в долгу оставаться.
– Хорошая женщина, – без тени иронии заметил Михеич. – Не знаю, чего вы оба ушами хлопаете, что ты, что Сафронов? Был бы холостой, не упустил бы такую Надежду…
– Интересно, от кого у нее дочка? – спросил Федор.
– Ни от кого, – ответил Михеич. – На улице подобрала. Точнее, у бомжей выкупила за пятьсот рублей. Те девчонку попрошайничать в подземном переходе заставляли. Надька, само собой, мимо пройти не могла…
– Все-то ты знаешь, Михеич, – покачав головой, произнес Максимов.
Михеич и в самом деле знал многое, не только «индийское кино». С командиром Сафроновым его роднило помимо службы в ВДВ еще и редкое, приличествующее благородным англичанам, имя. Впрочем, в войсках старшего прапорщика Артуром Михайловичем называли крайне редко. Либо уважительно по званию, либо по-простецки Михеичем, эдаким производным от фамилии и отчества. Старший прапорщик не возражал.
Между тем к расположившимся на горе Федору и Михеичу подъехала черная «Волга» с милицейским майором Ушаковым.
– Ну? – тут же спросил Федор.
– Тренер мотоклуба Лукьянов умер от язвы желудка, – произнес Ушаков. – Жаль, видно, хороший мужик был, раз Сафронов его в своих близких числил. Но нам при этом работы меньше.
– Посмотри сюда. – Максимов протянул Ушакову маленький, размером с два спичечных коробка, цифровой фотоаппарат.
Федор нажал кнопку, и на его небольшом экранчике возникли фотоизображения по-спортивному одетых молодых людей.
– Молодцы, гвардейцы, – только и проговорил Ушаков. – Все четверо?
– Возможно, в микроавтобусе прячется еще один или двое, но это маловероятно, – покачал головой Федор.
– Твоя работа, Артур Михалыч? – повернулся к Михеичу Ушаков.
– Прошелся, прогулялся, запечатлел интересные пейзажи и портреты, – ответил тот.
– Этого не знаю, этого тоже, – сообщил Ушаков, а Федор с помощью кнопки демонстрировал милицейскому майору интересные портреты, то уменьшая, то увеличивая их с помощью другой кнопки.
– Этого тоже ни разу не видел, а вот этот… Ну-ка увеличь его, Максимов! – произнес Ушаков, всматриваясь в не слишком крупное экранное изображение. – Тьфу-ты, мать твою! – Ушаков аж хлопнул себя ладонью по колену. – Он же в розыске! Серьезных душегубов к вашей Надежде приставили. На нем три доказанных убийства, изнасилование, грабежи и побег из районного ИВС.[32] Погоняло у него смешное – Матрас. А бандюга лютый, его нужно немедленно брать! – Адмирал вытащил из кармана мобильник и уже был готов связаться с бойцами своего подразделения.
– Только через два дня, Серега, – категорично произнес Максимов. – Иначе мы можем подвести командира. На сегодняшний момент он старший по званию, и мы должны четко исполнять его приказы.
Ушаков лишь махнул рукой. Приказ есть приказ. Ко всему прочему, майор в данное время находился в заслуженном отпуске.
Глава 9
Под сиденьем мины быть не может. Хотя почему же?! Очень даже может и быть. Во всяком случае, этого нельзя исключить… Сафронов откинулся на спинку кресла, уставился сперва в потолок, затем в зеркальце дальнего обзора. За ним ведь и сейчас наблюдают, хоть машина и стоит на стоянке за забором лордовского имения. Полезет Сафронов под кресло или под сам автомобиль – Лорду немедленно сообщат. И тогда Петр Васильевич придумает что-нибудь другое. Непременно придумает… А вот он, Сафронов, ничего пока придумать не может. Как обнаружить мину, тем более избавиться от нее, причем сделать все это незаметно для маркинских наблюдателей? Так и не решив этой задачи, Сафронов покинул «подарок» и направился в особняк.
– Петр Васильевич хочет вас видеть, – сообщил Сафронову привратник, ненавязчиво возникший в дверях.
Ничего не попишешь, Сафронову пришлось направиться в кабинет Лорда. Тот встретил его по пояс раздетым, тягающим две сборные гантели.
– Хочу кое-что показать тебе, – произнес Лорд, откладывая в сторону спортивные снаряды и накидывая халат. – А потом объяснить.
С этими словами Лорд щелкнул телевизионным пультом, и на экране тут же появилась заставка ежедневной информационно-аналитической программы. Затем возник ее ведущий – упакованный в дорогой костюм и галстук упитанный господинчик в дорогих очках и с лакированной укладкой блестящих волос. Подобные программы Сафронов давненько не смотрел и ведущего этого видел впервые. Хотя… Кого-то он очень сильно Роберту Сергеевичу напоминал.
– Неужели не узнаешь? – улыбнулся Лорд, точно прочитал сафроновские мысли. – Между прочим, твой однополчанин.
И тут Сафронов и в самом деле узнал в вальяжно сообщавшем политические новости господинчике спецпропагандиста-политработника старшего лейтенанта Гоголева. Во время своего пребывания в ДРА спецпропагандист Гоголев зарекомендовал себя человеком не без странностей. Казалось, он только-только свалился с луны и при этом сильно ударился своей стриженой головой, тогда еще не прилизанной и не отлакированной. Однажды Гоголев отправился в рейд с колонной, идущей в район Соруби. Как только колонна встала на привал, до сего момента молчаливый Гоголев тут же развил кипучую деятельность. Он забегал вдоль колонны, разыскивая командиров рот и их замполитов. Найдя, требовал показать «боевые листки-молнии». При этом старший лейтенант ссылался на инструкцию ГЛАВПУРа,[33] по которой на марше каждой роте полагалось выпускать «боевой листок». В нем должно было сообщаться об успехах воинов в боевой и политической подготовке, спортивных состязаниях, о дружбе с местным населением. А также сообщать фамилии отличившихся во время марша и клеймить разгильдяев и неумех. И еще командиры рот должны были лично, во время привала, читать солдатам лекции о политической ситуации в стране и мире. Когда старший лейтенант-спецпропагандист был дружно и громко послан командирами рот, у него запотели очки. По счастью для него, по рации поступила команда трогаться, и конфликт не сумел разгореться. Надо сказать, что при всей своей эксцентричности, Гоголев отнюдь не был кляузником и подлецом. Он мог пригрозить, что пожалуется начальству, мог побагроветь и помахать в воздухе своими не слишком увесистыми кулаками, но делать гадости было не в его характере. Он быстро отходил и потом общался с пославшими его офицерами как ни в чем не бывало… Не так давно Гоголев прославился и еще одним «трюком». Своей «политической властью» он реквизировал у гвардейцев-десантников «броник» со звуковещательной станцией, приказал механикам-водителям отогнать «передвижной брехпункт» к разбитому кишлаку у дороги, по которой частенько ходили колонны с продовольствием. Когда «брехпункт» остановился, Гоголев поставил кассету со спецпропагандой на языке дари. Броник-брехпункт в течение нескольких часов вещал для местного населения о преимуществах государственной кооперации, необходимости поголовной грамотности и еще каких-то вполне благих вещах. Однако место для «брехпункта» Гоголев выбрал весьма неудачное. Он не знал, что последний житель покинул кишлак года три-четыре тому назад. Рядышком, по данным разведки, базировалась банда одного из полевых командиров, и подобное «вещание» не могло не привлечь внимания моджахедов. «Брехпункт» был обстрелян из минометов, Гоголев и подчиненные ему солдаты уцелели лишь чудом. Спасать незадачливого спецпропагандиста выдвинулся разведбатальон Павла Яковлевича. По счастью, все обошлось, но самого Гоголева вызвали к себе комбриг и начальник штаба. О чем была беседа, политработник пересказывать не стал, но из начальственного кабинета он вышел весь красный, с запотевшими стеклами.
– Почему они говорят, что я срываю боевую задачу?! – обратился он к старшему прапорщику Михеичу, первым попавшемуся на пути Гоголева. – И при чем тут дезорганизация движения колонны на марше?
– Подсудное дело, – участливо кивнул Михеич. – Да вы не печальтесь, товарищ старший лейтенант. Прошлыми временами к стенке поставили б, это точно. А сейчас годиков восемь, может быть, шесть с половиной…
– Что?! – взвился «успокоенный» Михеичем Гоголев. – Какие восемь годиков?! В должности грозили понизить! До ротного замполита!
Михеич развел руками.
– Ну вот, считайте – индийское кино, – произнес в который раз старший прапорщик свою любимую фразу.
– Кино… Индийское, – машинально повторил за Михеичем спецпропагандист. – А вот скажите, Артур Михалыч, в прошлые времена за срыв политической работы среди местного населения что было?
– Лет пять-шесть, – авторитетно сообщил завскладом.
– Да, возможно, – закивал Гоголев, протирая запотевшие очки. – В самом деле индийское кино.
Ротным замполитом Гоголев так и не стал. Отделался устным выговором и вечной кличкой «старший брехпункта». И деятельность свою кипучую слегка приостановил. Зато сегодня… Сегодня «старший брехпункта» был ведущим российским аналитиком, гордо именовался «политологом» и почти ежедневно вел политическую программу на телевидении. Перед зрителями «старший брехпункта» всегда появлялся в модных дорогих очках и соответствующем костюме.
– Как видишь, сегодня он говорит нечто иное, – проговорил Лорд. – А знаешь, кто рядом с ним?
Политолог Гоголев интервьюировал популярного молодого журналиста, который каждую неделю выпускал сенсационные материалы о коррупции и сросшейся с властью организованной преступности. Сафронов вспомнил его фамилию и назвал ее Лорду.