Однако, радость моей девочки длиться не так уж долго.
Нас опять резко обрывают на самом интересном. И это все равно, что потянуться к своему любимому блюду и уже представлять, как оно будет таять у тебя во рту, а потому получить удар по протянутой к лакомству ладони.
Мне звонит Риккардо и я знаю, что он не может сейчас звонить просто так, по мелочи. Поэтому, несмотря на надутые губки Амелии, я о второго гудка принимаю вызов, жестом попросив Мию не покрывать меня поцелуями во время серьезного разговора.
Если бы солдаты Морте, капо, или Стефан бы видели каким чувственным я становлюсь в поле женственной энергетики своей жены, они бы уже давно не воспринимали меня всерьез, черт возьми.
— Киан, занят? — взволнованно обращается Рик. По его голосу уже сразу понятно, что на мой безмятежный мираж в пустыне, надвигается песчаная буря.
— Говори.
— Я узнал, чью кровь ты обнаружил возле бассейна. Узнал, кто напал на Амелию. И это не Стефан. А наш второй подозреваемый, — объявляет союзник, пока я чувствую, как все мышцы моего тела превращаются в напряженные и натянутые струны.
— Ублюдок. Убью, — рычу я, напрочь забыв о том, что в двух сантиметрах от меня стоит Мия. — Это все?
— Нет, не все, Киан. Энтони пару часов назад умер, — я абсолютно ничего не чувствую, когда Рик сообщает мне о том, что моего биологического отца больше нет в живых.
— Кажется, намечается бунт на корабле. Точнее в семье.
— Он приходил в себя? Что-нибудь говорил?
— Еще не известно, брат. Ты нужен здесь. Ты в Бостоне?
— Ага, — Рик в курсе, что я вывез Амелию в родной дом, с целью разгадать тайны ее отца. — Выезжаю. И ночью…нас ждет сам знаешь что, Риккардо. Готовь отряд.
— Виновный в нападении…? — коротко уточняет Рик личность того, кто позволил себе лишнего и взял на себя слишком много.
— Разумеется, — холодно отрезаю я, ощущая, как кровожадное чудовище внутри меня вновь за одно дуновение гасит весь свет, что зажгла во мне Мия.
Прерывая связь с Риккардо, поднимаю тяжелый взгляд на Амелию, которая уже все прочла по моим глазам.
— Нам нужно уезжать Мия. Мы здесь не останемся.
— Но ты обещал, что переночуем здесь… — хныкает птичка, обиженно опуская ресницы.
— Ты будешь ночевать здесь одна? — грозным тоном бросаю я, резко скрещивая руки в районе диафрагмы. От гнева на одного подонка, который посмел напасть на мою жену в нашей постели, у меня внутренности в грудной клетки болезненно клокочут, вибрируют.
— Нет, — гордо заявляет девушка, нервно откидывая назад копну густых волос.
— Тогда пойдем к машине.
— Подожди, — обрывает Мия и направляется к лестнице. — Мне нужно взять мамины фотографии. Я скоро вернусь, — наспех кидает она со странными, слишком возбужденными нотками в голосе.
Но я сразу погружаюсь в мысли о том, какие тяжелые дни предстоят впереди. И о том, что «цветок бессмертия» так и не найден, а дурацкая шкатулка совершенно никак не помогла приблизиться к нахождению разгадки, которой возможно, уже в природе не существует.
И поэтому я совершенно не предаю значения тому, что Амелия возвращается с верхнего этажа со странным блеском в глазах.
ГЛАВА 21
Мия
Когда я пою, за моей спиной всегда расправляются крылья.
Находясь в моменте, ощущая звуковые вибрации внутри, мощными потоками обволакивающими каждый дюйм кожи…я дышу, взлетаю над миром.
Я свободна и счастлива.
И не нуждаюсь в оценке.
По крайней мере, мне так, кажется, когда на моих губах рождается целая история, длинною в три минуты.
— Отлично, — один из профессиональных жюри окидывает меня оценивающим взглядом, когда я заканчиваю исполнение партии.
Тело реагирует молниеносно — с ног до головы меня пронизывают игольчатые и даже болезненные мурашки.
Я уже десять минут стою на сцене одного из Бродвейских театров. Огромный зал переполнен пустыми креслами, но в центре первого ряда восседают спонсоры многомиллионных проектов, критики, постановщики и хореографы популярных постановок. Все, как один: с сосредоточенными выражениями лиц, придирчивыми и скользящими взорами. Чувствую себя я не очень комфортно. Наверное, как Дженифер Лоуренс, которая упала на лестнице премии «Оскар», поднимаясь на сцену за заслуженной и долгожданной наградой.
Самый большой страх любого творческого человека — быть непонятым, неуслышанным и оцененным ниже того уровня, на котором он сам себя представляет. Поскольку я посвятила вокалу огромную часть своей жизни, мне будет трудно услышать роковое «простите, но вы не дотягиваете». Это хуже удара под дых для моей внутренней певчей птички.
— Амелия Морте, вы можете идти, — благосклонно заявляет председатель жюри и жестом отправляет меня в гримёрную. Поскольку песню для кастинга я уже спела и больше мне продемонстрировать этим мэтрам Бродвейских шоу нечего, я быстро ретируюсь, стараясь не прокручивать в мыслях ужасающую сцену, где рассказываю Киану о том, что меня не взяли.
Хотя меня терзают смутные сомнения насчет того, что мужу сейчас вообще интересна моя творческая жизнь. Его словно опять подменили.
После того звонка, в доме моих родителей, градус наших отношений резко опустился вниз. Знаю, что дело не во мне, а в проблемах проклятого клана Морте, но от этого не легче. Неужели так будет всю жизнь? Неужели даже сейчас, когда Энтони Морте умер, Киан выберет не побег из этого ада, а продолжение грязной миссии дона?
Когда мы приехали в обитель Морте из Бостона, Киан окружил меня дюжиной секьюрити, больше напоминающих идеальных роботов и исчез в главном особняке Морте. Мы не виделись уже больше тридцати часов, а тон его сообщений оставался весьма холодным и отстранённым. Не считая последнего sms, более теплого и уже хотя бы отдаленно напоминающего мне мужа:
«Прости, если я груб с тобой сейчас, малышка. Из-за смерти дона, я решаю много вопросов, о которых тебе знать не стоит. Позже, я тебе все объясню. Обещаю.»
Новость о смерти Энтони Морте, вызвала во мне противоречивые эмоции. Может быть это бесчеловечно, но первой мыслью была: «теперь Киан сможет вдохнуть свободно и мы сможем сбежать».
Дон явно держал его на коротком поводке. И если такой человек, как Киан подчинялся…что совершенно не в его характере и явно противоречит природе мужа, значит покойный Энтони обладал неким преимуществом, благодаря которому получил частичную власть над Кианом.
Когда-то мне казалось, что Киан несгибаем.
Я и сейчас так думаю.
И все же, догадываюсь…что у моего мужа есть какая-то огромная тайна, которая способна его пришпорить.
Что до Энтони Морте: я не могу испытывать сострадание по отношению к человеку, который не считал чужие жизни невосполнимой ценностью. Для которого люди являлись лишь фигурками на доске игры, правила которой устанавливал он. Фигурами, от которых он легко избавлялся, и также легко их заменял на поле боя.
После искреннего сообщения, я постаралась понять Киана. И просто ждать, когда он мне наконец, все объяснит. Терпимость — важнейший навык, который нужно прокачать в браке, иначе союз обречен, и никакой жаркий и головокружительный секс его не спасет. К тому же, в минуты отчаяния, я просто старалась думать о том, сколько хорошего сделал для меня Киан.
Например, сегодняшнее прослушивание.
Или визит в дом родителей, который был скоротечным, но таким необходимым мне.
Как хорошо, что в самом конце нашего путешествия, я вспомнила про мамин дневник, который она вела, сколько себя помню. Однажды, я увидела, как Мелодия спрятала его в половице под туалетным столиком. Не знаю, правильно ли это…но я поднялась на верх не за фотографиями, а за ее дневником. Надеюсь, мама была бы не сильно против того, что я прочту его — ведь это уникальная возможность вновь «услышать» ее голос.
В подростковом возрасте, я так и не успела вдоволь наговориться с ней, рассказать ей о своих тревогах и секретах…поделиться с мамой всем тем, что творилось на душе. И не успела, услышать сотни ее мудрых советов, которые бы научили меня её женственности, гибкости, психологической плавности.
Поэтому сейчас, читать мамин дневник — это все равно что вести разговоры по душам, которые у нас отняли.
Моя мама любила писать. Вела дневник, писала стихи и песни, сочиняла сказки на ходу. Папа говорил, что я идеальный ребенок, потому что унаследовала творческое начало матери и сообразительность отца.
С последним заявлением я не согласна. Самоиронично и самокритично, но факт. Я знаю несколько языков и анатомию человека наизусть, но это не помогло мне научиться жизни и разбираться в людях. Этому я учусь только сейчас.
Забавно, но мама в своем дневнике пишет, что никогда не умничает в разговорах с отцом. Пишет, о том, как важно просто выслушать своего мужа, взять за руку, обнять и помолчать. Пару раз, когда на него навалились проблемы по научным проектам, она попробовала дать ему несколько советов. Это привело к большому конфликту, из чего мама сделала вывод, что больше никогда не станет брать на себя роль «наставницы и советчицы» в отношениях.
«Я — вода, наполняющая его океан.
Я — река, сотканная из вдохновляющей силы.
«Мир создал нас равными» — это самообман…
Найдя внутри себя много любви, я Бога в нем обрела — словно нас и не разделили.»
Не знаю почему, но от подобных коротких записей и стихотворений, у меня внутри все переворачивалось. Мама явно вкладывала всю душу в каждую страницу, описывающую ее мысли и чувства.
Такими маленькими цитатами и стихами был переполнен весь дневник Мелодии. Также, мама делилась с листами бумаги многими странными вещами, которые были мне не очень понятны: это были разные медитации, дыхательные практики, много упражнений по йоге. Я решила разобраться с этим позже и попробовать парочку асан в будущем.