Судя по выражению их лиц, мне удалось с ними договориться.
Не самое время развалиться на шезлонге, учитывая новость о возможной смерти Алессандро и пропаже Мии…конечно, я не верю сейчас каждому всплеску новостей, даже от Наталии. Она живет в особняке Доменика, а значит может уже играть на его стороне и быть замешена в чем угодно. Несмотря на дурное предчувствие, сковывающее грудную клетку, я не верю в то, что Киан без причины вдруг, просто убивает Алессандро. И уж тем более не верю в то, что он бы причинил боль Селене! Он знает, как девочка дорога мне. Знает. Он не разрушит то, что я люблю. Киан не такой…
Ты не разрушительный огонь, любовь моя. Ты свет. Помни об этом, прошу тебя.
Устроившись на шезлонге возле общего бассейна, несмотря на вечернее время, я погружаюсь в чтение дневника своей матери. Хочется отвлечься от угнетающих мыслей, но какой бы увлекательной ни была история Мелоди, мое сердце все равно возвращается к тревоге за маленькую Сел.
Где она? Спит ли в своей постели сейчас? Или же действительно, эти ублюдки вмешали в свою игру совершенно крохотного ребенка? Невинного, беззащитного.
Да луше я снова стану разменной монетой между распрями всех семей, лишь бы Селену не трогали и не вредили бы детской психике девочки. Она сломается, не выдержит. Если увидит хоть что-нибудь из их мира…
По телу проходит болезненная дрожь, мне мгновенно становится жутко холодно.
Теплеет на душе лишь тогда, когда дохожу до дней в дневнике, когда мама описывает отношение отца и его заботу в самые тяжелые периоды ее болезни.
Мама не просто хотела жить…она отказывалась умирать.
Она была такой сильной женщиной.
Такой…вдохновляющей.
Слегка нахмурившись, замечаю, что некоторые слова выделены красным подчеркиванием. Я замечала подобное и раньше, но на этих страницах алых линий становится все больше и больше…
Что же они означают?
Осознание того, что они чертовски важны в этом дневнике приходит сразу. И понимание того, как они мне могут пригодиться вертится где-то совсем рядом с мыслями, пока меня насильно не вырывают из логической цепочки внутренних рассуждений.
— Скучаешь, красотка? Я тут тоже искупнуться решила перед сном. И ты здесь. Такое приятное совпадение, — стервозный голос разъяренной Малифисенты буквально выдергивает меня из прогулки по лабиринтам маминого разума.
Подняв голову и обратив свое внимание на источник голоса, нахожу взором Памэллу. Точнее, сначала ее длинные ноги и крошечный бикини, в котором обычно танцуют стриптизерши.
Когда наши взгляды встречаются, неприятное и тревожное чувство в груди нарастает, достигает своего кульминационного апогея: что-то мне подсказывает, что «случайная» встреча с этой девушкой не принесет мне сейчас ничего хорошего.
Наши пути с Памэллой фактически не пересекались с того дня, когда мы обе послужили предметом «обмена» между Алессандро и Кианом.
Боже, кажется, что тот день был в какой-то другой, в прошлой жизни.
— Не скучаю. И в компании не нуждаюсь, — приходиться подавлять в себе гнев и раздражение, чтобы тон моего голоса звучал равнодушно и спокойно. Не хочу, чтобы эта напыщенная стерва считала, что я вижу в ней конкурентку или девушку, к которой я могла бы ревновать Киана.
Я должна быть уверена в себе и непоколебима. Этому стоит поучиться у моего мужа.
— А знаешь, — девушка опускает свой подкаченный зад на соседний шезлонг и переносит вес своего тела на правую руку. Изогнувшись ещё круче, чем Кайли Дженнер на своих селфи, она манерным жестом перекидывает копну светлых волос с плеч на лопатки. Женщины, пытающиеся продемонстрировать свою сексуальность в каждом движении, зачастую переигрывают и выглядят глупо.
Но я не скажу этого вслух.
— Ты хитра и умна оказалась, — отвешивает скептический комплимент Пэм. — Раз так быстро заманила в свои сети моего…эм…брата, — у меня желудок скручивает от того, каким тоном сказано слово «брат».
Слишком интимным. Слишком томным.
— Да так заманила, что прежде голодный и жадный до разных женщин Киан, — у меня веко начинается подрагивать, но я никаких не выдаю своих эмоций, что раздирают грудную клетку от прослушивания монолога Памэллы.
— Он вдруг перестал их замечать. Их всех. Ты растопила его ледяное сердечко, малышка, — кидаю на девушку сдержанный взгляд, тонко намекая ей взором на то, что ее болтовня меня совершенно не интересует. И прошлое Киана с другими женщинами.
Я знаю: он мне верен. Иначе не может быть.
Пэм достает из небольшой сумочки маленькую бутылочку шампанского «МОЕТ» и отпивая напиток прямо из горла, протягивает его мне.
В ответ я лишь морщусь, заострив внимание на ее длинных и цепких ногтях, какими наверняка можно убить.
Не знаю, что мне противнее сейчас больше: запах алкоголя или беседа с этой женщиной, являющейся моей полной противоположностью.
— Ты молодец, подруга. Сделала то, что мне не удалось за годы труда и ораторского мастерства, — с жеманной горечью в голосе, продолжает Пэм. — Ведь я смогла растопить только его член, — пожимая плечами, бросает мне в лицо девушка. Запрокидывая голову, она вновь отпивает шампанское из горла бутылки, через чур сильно обхватив его губами и затолкнув в свой мерзкий рот куда глубже, чем это необходимо.
Меня сейчас стошнит.
По всему телу проходит агонизирующая, мелкая дрожь, от которой меня мгновенно начинает кружить и морозить. Пальцы до побелевших костяшек сжимают мамин дневник. Челюсть сводит до характерного щелчка, пока я представляю, с какой силой столкну эту наглую суку в бассейн.
Эта дрянь и Киан…у него был секс с его сводной сестрой. И не один раз, разумеется.
Это было до тебя, Мия.
Да.
Я надеюсь.
Но, мать её, об этом все равно чертовски неприятно слышать.
— Вам стоит меньше трахаться у панорамного окна, — как ни в чем не бывало продолжает вещать Пэм, не дожидаясь моего ответа.
Я краснею, вспоминая о том, что мы с Кианом несколько раз занимались сексом у прозрачного стекла. Каждый раз, это был порыв безумия и одержимой страсти, когда в мыслях нее остается ни одной логичной, правильной и останавливающей причины не совершать опрометчивых поступков. Порой, мы так сильно скучаем в разлуке, что потом накидываемся друг на друга с одержимостью голодных дикарей. Меня так сильно возбуждает эта спонтанность, что времени на то, чтобы опасаться, что нас может кто-то увидеть, нет.
Хочется просто ощутить его в себе и послать весь мир к черту…и он исчезает, когда Киан проникает в меня, а я становлюсь его частью.
— Я иногда подглядываю за вами со своего балкона. Не беспокойся, я не вижу все в деталях, — девушка соблазнительно проводит ладонью по своей пышной груди. — Но точно знаю, что это вы и чем занимаетесь. Вижу, как это приятно, и кажется, могу представить себе, как ты кричишь, кончая от его члена… — меня бросает в пот от слов Памэллы. — Ведь он трахает тебя также, как трахал меня, всего несколько месяцев назад, — после этой фразы я чертовски жалею, что отказалась от бутылочки шампанского. Кажется, будь она сейчас в моей ладони, я бы зарядила ей по пустоголовой макушке Пэм и не почувствовала бы ни грамма угрызений совести.
Я не должна срываться. Не должна показывать, как меня задевают ее слова. Ведь именно этого она и добивается. Я не хочу доставить этой дряни столько удовольствия.
— У тебя все в порядке? Зачем ты говоришь мне это? — хлестким тоном отрезаю я, резко вставая с шезлонга.
Я больше не намерена слушать этот бред. Даже если он был правдой…Киан до меня спал с десятками женщин и к сожалению, это не стереть. Не удалить безвозвратно, словно историю поиска в браузере. Я знала, что он не святой, когда переступила порог этого дома.
— Нет, не в порядке, — заливается горьким смехом девушка, хищно оскалившись. Пэм оглядывает меня прытким взглядом, словно пытается найти во мне недостатки, в которые можно ткнуть. — Я одержима Кианом. Я всегда его любила, — закусывает губу Памелла, ее голос опускается до благоговейного шепота. — Мой брат, который всегда был рядом и во всех смыслах стал для меня первым мужчиной. Он был для меня Богом, а потом появилась ты…долбаная невинная сука, — несмотря на откровенное оскорбление, я не испытываю к этой странной и немного поехавшей от отчаяния девушке ничего, кроме жалости.
— Смотреть на то, как он смотрит на тебя глазами голодного кота и влюбленного мальчишки — больно. Очень больно. И чертовски обидно. В тебе ведь ничего нет, пустышка. Ничего особенного, кроме наигранной детской непосредственности. Не думала, что ему нужна неумелая девочка, но видимо это так, — продолжает потрошить меня Пэм, но у меня такое чувство, словно с некоторых пор я выкована из стали. Или эта идиотка выглядит настолько одинокой, брошенной и сумасшедшей, что ее оскорбления воспринимаются как бред душевнобольной женщины.
— Я так скучаю по его ласкам, прикосновениям…по горячему члену.
Забираю свои слова обратно. Эта дрянь только что перешла черту.
— До сих пор помню, как он двигался внутри и кончал в меня, — дразнит Памэлла, порочно облизывая губы.
С трудом сглатываю всю желчь, что накопилась в горле. Хотя, наверное, стоило сплюнуть ее на эту суку.
Я знаю, чего она добивается. Хочет, чтобы я напала на нее. Выцарапала ей глаза, выдрала бы волосы.
И я чертовски близка к этому.
Мысленно общипываю ее, словно курицу на разделочной доске и опаляю внутренним огнем, представляя ее изрядно обгоревшей и обугленной тушкой.
— Что ж, тебе остается лишь вспоминать об этом, не так ли? Киан мой мужчина. Мой муж. Не живи прошлым, Пэм. Это всегда так…жалко, — пытаюсь быть сильной я, четко выражая свою позицию и уверенность в Киане. — У тебя все? Выговорилась? — с трудом сдерживаю свои внутренние порывы. Резко разворачиваюсь и дергаюсь в сторону, до тех пор, пока дрянь не хватает меня за запястье. Приходится остановиться. Охрана не спешит мне на помощь. Они стоят слишком далеко, чтобы услышать нас с Пэм и понять, что мы ведем не задушевную беседу, а холодную войну.