— Она знает. Мы прилетели сюда, чтобы попробовать освободить их. Но дело в том, что Трой Кларк это сделать не в силах. Поэтому мы заключили такой милый союз, — глядя на самодовольное лицо Кинга и иллюзорный павлиний хвост за его спиной, я понимаю, к чемуклонит ублюдок. — Это могу сделать только я. Мы в чужой стране, Морте. Здесь не работают привычные нам методы: залоги, вымогательства и даже похищение с целью обмена. Здесь своя мафия и свои правила. Только я способен организовать освобождение ученого и его жены. И кстати, Ди Карло тоже у меня, — добавляет «бонуса» Кинг, прекрасно понимая, что я захочу лично разобраться с Домеником.
— Каким образом ты их освободишь?
— Хм. Так вышло, что Султан Индонезии — мой должник, — коротко расставляет точки над «и» Кинг.
Ничего не скажешь.
У него в рукаве был спрятан огромный «Джокер».
Черт подери.
Это невыносимо — играть по правилам этого Павлина, который развернул все в свою пользу.
— Морте, Морте… — качая головой, журит меня Дэниел. — Я спас твою жену. Благодаря мне, она все еще дышит, — наглый сукин сын загибает пальцы левой руки.
— Дэниел тоже в моих руках, и его я отдам тебе только после нашей сделки. Мне кажется, что ты получаешь гораздо большее, чем отдаешь. Демонстрация упрямства и гордости здесь ни к чему. Мое терпение может закончиться, и предложение аннулируется. Даже отдав мне «цветок бессмертия», ты останешься передо мной в вечном долгу… — нагнетает обстановку Дэниел, капая своим ядом на мозг.
Должен признать, он достойный противник. Я его недооценивал.
— Мы можем отправиться в тюрьму прямо сейчас? — коротко спрашиваю я. — И где ты прячешь Дэниела?
— Он уже там. Готов к разговору с сыном, — меня коробит от напоминания этого факта. — В одной из камер строго режима. Полностью в твоем распоряжении… — в своей странной, превосходительной манере, поясняет Кинг.
— Ты очень предусмотрителен, — комментирую его дальновидность. Черт возьми, я надеюсь, мы не станем друзьями.
— Люблю просчитывать все ходы наперед, — вздергивая бровь, парирует Дэниел.
Через час, мы с Дэниелом, в компании его и моей охраны, заходим на территорию тюрьмы Джакарты. Даже яркое солнце, увеличивающее контрастность и яркость этого места, не избавляет его от атмосферы фильма «Остров Проклятых». Каждый раз, когда врата в обитель убийц, наркоторговцев и воров открывается, у меня в ушах звучат пронзительные трубные ноты, нагнетающие саспенс. (словом «саспенс» обозначают художественный эффект, особое продолжительное тревожное состояние зрителя при просмотре кинофильма)
Тюрьма всегда ассоциируется у меня именно с этим произведением, и такие же ощущения вызывает внутри. В каком-то подобном месте мог бы оказаться и я. И если честно…я бы предпочел смерть, чем пожизненное заключение.
Индонезийская тюрьма отличается от многих, что я видел, еще и тем, что здесь чертовски жарко. Думаю, заключенные счастливы солнцу во время редких прогулок, но прохладной темнице, после таких прямых и испепеляющих лучей рады не меньше.
Меня и Дэниела встречает загорелый мужчина в форме. Его выражение лица — первое строгое и недружелюбное, что я вижу в этой стране. Работа в тюрьме оставляет след даже на доброжелательных по своей природе Индонезийцев.
Мы проходим внутрь, минуя аскетичные и пустующие площадки. Ныряем внутрь узких коридоров, глубже погружаясь в прохладную и зловещую атмосферу этого места.
— Я оставлю вас одних, — говорит Дэниел, останавливаясь у одной из металлических дверей. Следом за ним, замирают все. Кинг кидает выразительный взгляд на полностью закрытую камеру, пока сотрудник тюрьмы открывает мне вход массивным ключом.
Прохожу внутрь, ощущая, как внутренний зверь мгновенно встает на дыбы.
Мой прицеленный взор сразу находит старика Ди Карло. Выглядит он дерьмово. Мне жаль, что это до этого «дерьмово» довел его не я.
Доменик поднимает голову. Грязные, сальные, черные волосы спадают на его лицо. Но даже их пряди не скрывают полнейше отсутствие сожаления о совершенных за жизнь злодеяниях, на его лице.
Морщины, шрамы от проблем с кожей, потрескавшиеся веки и губы — вся грязь его истлевающей души переносится на лицо кричащей печатью. Печать уродства, которую формируют годы бесчеловечности.
На миг, я вижу поразительное сходство между нами.
Я словно смотрю в свое отражение. Или…в свой изуродованный временем и совершенными грехами портрет, который мог бы нарисовать Бэзил Холлуорд. (*художник, написавший портрет Дориана Грея, в одноименном романе)
Меня тошнит от знакомых черт, которые я замечаю. Лицо Доменика Ди Карло — это мое будущее, на случай если я не сдержу обещание, данное Амелии.
Доменик издает тяжелый выдох и, подавив усмешку, выплевывает:
— Ну что, сынок. Кто-нибудь из них сдох? — ублюдок сразу бросает мне вызов.
Перед взором алеет, кулаки накаляются от желания причинить обидчику моей семьи боль. Мгновенно преодолевая расстояние, между нами, я отвешиваю ему мощный удар по челюсти.
Следом идет второй и третий. Голова Доменика мотается из стороны в сторону, словно боксерская груша. Мужчина падает на койку с железными прутьями. Я пинаю его под дых, слыша хруст его нижних ребер.
Блядь. Я убью его. Я убью его здесь и сейчас!
Коктейль из агрессии и ярости проносится пульсацией по венам. Я превращаюсь в чудовище, способное растерзать с жестокостью голодного Гризли.
Я давно не испытывал такого острого желания убить человека.
— Такой агрессивный. Истинное, — бормочет Доменик, сплевывая на пол алый сгусток. — Настоящий представитель нашего ублюдочного мира и мой сын по крови, — давай, ублюдок, я дам тебе время на последнюю исповедь.
— Киан, Мия слишком прекрасна для тебя, — с непозволительной нежностью в сторону Амелии, вдруг произносит он. — И ты знаешь об этом. Она нежная, невесомая. Невинная. Она всегда будет такой. И когда-нибудь она проснётся и поймет, что не в силах изменить тебя и зловонный след чужой смерти и преступлений, которые ты совершал. Она никогда не сможет быть с таким чудовищем, как ты, — тяжело дыша, я позволяю ему продолжить. — Только в кино женщины любят бандитов и ублюдков. Иначе бы твоя мать, которую я сделал своей игрушкой, никогда бы не сбежала от меня. Я любил свою игрушку. Так любил. Я был нежен с ней. По-своему. В перерывах между наказанием, я был очень нежен с ней…я любил Кармеллу. Больше себя самого, больше долбанных денег. А она сбежала. Ушла от меня, — фразы Доменика становятся все более одержимыми, нечленораздельными, нездоровыми.
Я предполагаю, что моя мама по несчастливому стечению обстоятельств попала в его лапы тридцать лет назад. А потом, ей удалось сбежать.
— Она предпочла кочевать по грузовым трейлерам, а не ездить на роскошных машинах, в которых я ее трахал. Позже, я узнал, что заблудившись ночью, она забрела на ферму этого жалкого простолюдина. Там он её и нашел однажды утром. В стоге сена. Ублюдок. Ему крупно повезло, найти бриллиант в чертовом сене, воняющим навозом, как и он сам…
— Если ты любил её, какого черты ты лишил её жизни? — хватая его за ворот футболки, хладнокровно впечатываю его в стену.
— А ты бы не убил, Киан? Раздвинь твоя принцесса ноги перед любителем сена. Она принадлежала мне. ТОЛЬКО МНЕ! Девять лет я искал её. И я нашел. Когда увидел тебя, подумал, что ты выродок Томаса. Иначе бы забрал тебя в семью еще тогда, и все сложилось бы совершенно иначе. Но Морте решил прибрать тебя к своим рукам, Киан. Твоя мать была той еще шлюхой, соблазняющей мужчин одним взглядом. Он был влюблен в мою игрушку. И решил забрать в свою семью ее сына. Ох уж эти итальянские страсти…слишком много горячих мужчин и слишком мало красивых женщин. Поэтому, такие как твоя мать, Мия и Селена — всегда будут пользоваться спросом.
Он рассуждает о женщинах, как о мясе. Как о товаре, выставленном на рынке стройным рядом.
Вновь поддавшись закипающей ярости, я сдавливаю его дряблое горло одной ладонью. Доменик начинает задыхаться, а я намерен медленно сжимать свой кулак крепче, мучительным образом вытянув из него жизнь.
— Не смей омрачать память о моей матери. Еще одно грязное слово и я отрежу твой долбаный язык. Ты просто чертов садист, который держал ее у себя. Я в этом не сомневаюсь. Как и держал взаперти Мию. Не говоря уже о том, что ты задумал сделать с маленькой Селеной. А она твоя дочь!
— Она не моя дочь, — многозначительно протягивает Доменик, заливаясь истеричным и омерзительным смехом. — Но я, итак, уже рассказал тебе достаточно. Все свои тайны я заберу с собой в могилу…ты ведь убьешь меня, сынок? Убей меня. Умоляю, убей меня, — его больной взор хаотично бегает из стороны в сторону. — Давай, отомсти за Кармеллу, за свою кровь, Киан. По-настоящему! Яви мне зверя! Я так скучаю по ней. Я хочу умереть, я хочу к ней, — продолжает умолять меня он. Ди Карло явно находится на грани адекватности. — Убей меня.
Черта с два я убью тебя.
Ослабеваю хватку на его горле, позволяя дышать.
— Я не убью тебя, — озвучиваю свой приговор я. — Ты будешь гнить в тюрьме. Всю жизнь. Ты будешь задыхаться несколько лет в этих стенах, пока не будешь мечтать…получить в подарок мыло и веревку. Даже не рассчитывай на то, что смертью я избавлю тебя от страданий.
— А если я сбегу? — зловеще хрипит Доменик, сверкнув взглядом. В его глазах отражается безумие, паника. Всепоглощающий ужас. Он явно рассчитывал на другой исход событий.
— Тогда я убью тебя таким образом, что ты пожалеешь, что не остался в тюрьме, — обещаю я, разворачиваясь к выходу.
— Киан! Как ты можешь поступать так со своим отцом? — упав с постели, он встает передо мной на колени.
— Моего отца зовут Томас Оушен, — в последний раз оборачиваюсь на того, кто дал мне жизнь.
— Ты отрекаешься от своей семьи? — истерично восклицает Ди Карло. — Ты можешь инсценировать свою смерть, но от себя ты сбежать никогда не сможешь! Ты создан для того, чтобы следовать омерте! Ты создан для этого!!! — кричит мне вслед он.