Подобный лоскуток хлопка ассоциируется у меня исключительно с психиатрическими больницами. И одной неутешительной новостью: кто-то переодевал меня, пока я спала.
Кто-то видел меня голой, прикасался ко мне, лапал и мог сделать абсолютно все, что в голову взбредет. Неприятное, омерзительное и грязное чувство. Несмотря на то, что физически я ощущаю себя довольно чистой и свежей. Даже от волос пахнет приятно, если меня помыли, то я, черт подери, не хочу об этом знать!
Внезапно, железная дверь моей серой, плохо освещенной «коробки», открывается. В слабом свете коридора я вижу мужчин, которые подталкивают в мое новое жилище женщину, облаченную в униформу прислуги: платье-рубашка темно-синего цвета с незнакомой эмблемой на груди, очень похожей на фамильный герб с заглавной буквой «М».
– Доброе утро. Вы должны есть, – голосом безжизненного робота произносит женщина, делая выразительный акцент на слове «должна». На мгновение наши взгляды встречаются – служанка средних лет, с темными волосами, забранными в пучок и минимальным макияжем, окидывает меня беглым, оценивающим взглядом, который оставляет неприятный след на коже. Не успеваю я и слова произнести, как она завозит мне тележку с едой и тут же пятится назад, скрываясь за железной дверью, которую охрана резко закрывает с другой стороны.
Доброе утро?! Доброе, мать их, утро?!
Стремительно подбегаю к тележке с едой и одним махом сметаю две тарелки с салатом и супом со стола. Оставляю на поверхности лишь стакан воды, до боли в руках сжимаю кулаки, пытаясь совладать с эмоциями и вернуться в миролюбивое и спокойное состояние.
Дело в том, что это чертовски трудно, когда совершенно не понимаешь, почему я здесь оказалась и какого черта моя жизнь так изменилась в одночасье? И что сделает со мной дядя, когда узнает, что я сбежала? А теперь, когда я пропала, он определенно об этом узнает. Нервно сглатываю, пытаясь побороть внутреннюю дрожь и нарастающую панику.
Смешная я. Боюсь гнева дяди, находясь в плену у ублюдков, которые могут убить меня, когда им заблагорассудится.
Поджав губы, обеспокоенным взглядом прохожусь по разбитой посуде и разбросанной на полу еде. Кощунство – раскидываться продуктами, но у меня не нашлось другого выхода дать волю эмоциям. С опущенными плечами я добираюсь до своей новой скрипучей кровати, и, обессилев, плюхаюсь на неё, потирая виски указательными пальцами.
Вспоминаю и прокручиваю кадры из прошлого. Голова раскалывается на мелкие крупицы – побочный эффект вчерашних побоев и лошадиной дозы снотворного. Я ведь даже не знаю, сколько проспала. И понятия не имею, что случилось с Майклом.
Пытаюсь привести мысли в порядок, потому что это то, чему всегда учил меня родной отец. Его звали Джеймс Эванс. Жаль, что по документам я теперь Ди Карло.
Пытаюсь отыскать в своем похищении хоть какие-то причинно-следственные связи, что дадут мне предположительные ответы. В том числе и прокручиваю свою жизнь до четырнадцатилетнего возраста, до страшной аварии, где потеряла родителей. Невольно вспоминаю разговор Мелодии и Джеймса, который однажды подслушала, совсем незадолго до трагедии:
– Джеймс, что же теперь будет? Как нам уберечь Мию? И нашего малыша? Как спокойно смотреть в будущее? Люди хотят знать, Джеймс… знать, как я исцелилась, – в моем сознании вспыхивает четкая картинка. Я стою на лестнице, прижавшись к стене, за которой находится наша кухня. Изредка выглядываю и вижу взволнованную и тревожную маму. Она пытается готовить ужин, усердно шинкует овощи для рагу на разделочной доске, но каждое её движение кричит мне о внутреннем напряжении и хаосе, что творится у неё в душе.
– И не только те, кто действительно нуждаются в исцелении. Об этом хочет узнать весь мир, – тяжело вздыхает мама, вспоминая тяжелую, смертельную болезнь, которая съедала её несколько лет. Несколько месяцев назад врачи подтвердили, что она полностью здорова сейчас.
Развели руками с недоумевающими лицами и сказали «это необъяснимо, невозможно, но это факт».
– Мое сердце рвется на части, Джеймс. Когда я получаю письма, в которых люди просят меня сказать, что я сделала, как вылечилась, а у меня нет для них ответа, – я выглядываю из-за стены и вижу картину, от которой колко щемит в грудной клетке: папа обнимает мамочку со спины и нежно покрывает её шею поцелуями.
Ощущение безусловной и бесконечной любви, бескрайнего потока теплоты и света разливается и по моему телу, когда я замечаю, что мама перестает резать овощи, и они вместе с папой поглаживают её округлившийся живот. У меня будет братик или сестренка! Наша семья заслужила такой подарок, после столь тяжелого периода.
– Мелоди, весь процесс твоего исцеления ещё не изучен до конца. Пока мы ничем не можем помочь другим, тебе нужно просто принять это и понять, что ты не можешь позаботиться обо всех. Как и я не могу. Ты, Мия, и наш малыш – самое важное и ценное, что есть у меня в жизни. То, о чём ты рассказала сегодня, мне определенно не нравится. За Мией следят. Но это ненадолго. Я уже почти подготовил все для переезда. Мы обязательно уедем отсюда. Далеко. На край света. Как только тебе можно будет летать, – успокаивает маму отец, а я не могу отвести взгляда от его сильной руки, накрывающей мамин живот.
Столько трепета и любви в одном мягком жесте.
– Все будет хорошо.
– Джеймс, а если не будет? – переспрашивает мама. Её губы и пальцы дрожат, в глазах стоят слезы суеверного страха.
– Как не будет, милая? Ты чего? Доверься мне. Просто доверься. Я сделал все, чтобы вылечить тебя. И я сделаю всё, чтобы наша семья была в безопасности.
– И тебе это удалось… и мне очень жаль, что не так просто помочь сотням других людей.
– Наш случай уникален, Мелоди. Человек не исцелится, пока сам этого не захочет. Люди никогда не примут эту правду. Действие препарата ещё не доказано, не проведены тесты…
– Да. Но для тех, кто уже знает о нём и обо мне, разницы нет, ты же знаешь. В чудо хочет верить каждый. Но если секрет окажется в плохих руках – это как ядерное оружие, Джеймс. Такая ответственность не может попасть в руки тех, кому не по силам её обуздать и воспользоваться так, как нужно.
– Не думай об этом, моя сокровенная Мелоди. Предоставь все это мне. Скоро мы начнём новую, светлую главу в нашей жизни, а все плохое и следующее за нами по пятам, оставим в прошлом. Ты, я, Мия. И наш малыш.
– У тебя уже есть варианты для имени? – сквозь слезы улыбается мама, переводя неприятную тему.
Это воспоминание совершенно четким и осязаемым видением озаряет мою память.
В тот день я гуляла возле школы и почувствовала, что за мной следят двое взрослых мужчин, о чем позже поведала маме. Они выглядели как шпионы из фильмов о специальных агентах, и черные очки-половинки напрочь скрывали цвет их глаз.
Помню, как испугалась их, леденящего душу, внимания. Казалось, они были бесчувственными роботами, которых призвали следить за каждым моим шагом. Я видела их за забором школы, когда бегала вокруг футбольного поля на уроке физкультуры, и я заметила их мощные фигуры за окном, когда решала задачи по математике. Тогда я впервые почувствовала страх к внешнему миру и приняла решение отказаться от поездок на школьном автобусе, попросив маму заезжать за мной. Естественно, я поделилась с ней своими страхами, а мама рассказала о них папе. Мы действительно давно планировали переехать в Новую Зеландию, и я очень болезненно воспринимала этот факт. После аварии мне было жутко стыдно за свои мысли о переезде. Ведь мое желание не менять страну жительства в итоге сбылось, но какой ценой?
Так что, если…
Все эти события могут быть связаны между собой? Ведь мой родной отец был ученым сразу в нескольких областях науки и, порой, я действительно ощущала некую опасность, огромной тучей нависающей над нашей семьей.
Моего отца приглашали во многие крупные компании, но почти каждой он отказывал в сотрудничестве, не говоря уже о переезде из Бостона в другие города, где ему обещали миллионы и заоблачные перспективы. Мы жили неплохо, очень даже хорошо, но на крупные покупки приходилось копить несколько месяцев. Мой папа был из тех ученых, которые неустанно горят своим делом, однако очень редко выходят из тени. Задумывалась ли я о причинах такого поведения?
Какой гениальный ученый не захочет мирового признания, публичных конференций во всех странах мира?
В сознании возникает фрагмент ещё одного пазла, который я усиленно пытаюсь поставить на верное место в цепочке событий, чтобы собрать всю мозайку возможных причин моего похищения.
Что, если любимая фраза дяди: «Я держу тебя здесь ради твоей безопасности, Миа», все-таки имеет под собой железобетонное основание и смысл?!
Мне нужно отстраниться, посмотреть на произошедшее без эмоций и страха. Только так я смогу справиться с похищением, выстроить конструктивный диалог с этими дикарями в пиджаках, и вернуться домой живой и невредимой.
Может быть, мне всего двадцать, и, порой, я веду себя, как ребенок, но я знаю, что внутри меня заложен несгибаемый характер и стержень, который я укрепила в себе после смерти родителей. Как ни крути, но я пережила такие глубинные внутренние трагедии и не сошла с ума… Я выжила.
В день аварии моя жизнь разделилась на «до» и «после», хоть я и не люблю вспоминать о том периоде жизни. Мое сознание было затянуто туманом, и происходящее со мной тогда я помню урывками.
Сначала больница. Потом интернат. После – побег из него и несколько дней, где я скиталась по штатам, запрыгивая в грузовые тачки и прячась среди мешков с товарами. Кажется, что те несколько месяцев вообще происходили не со мной, что тот безумный подросток, слетевший с катушек – не я, вовсе.
Но то была я.
Одинокая. Потерянная. Невольно оставленная мамой и папой.
Сломленная. Разбитая вдребезги.
Распрощавшаяся с безмятежной жизнью.