Но их начало твердо
знаю —
у материнского лица.
Деревня спит открыто и глубоко.
Горланят молодые петухи.
Встает заря над склонами востока.
Деревья предрассветные тихи.
И дума нарастает бесконечно,
и каждый миг тревогою объят,
спешит судьба
путем куда-то Млечным,
и на нее созвездия глядят.
Сорвусь —
сгорю за дальними стогами
у чьей-нибудь любови на виду,
и конь заржет и полетит кругами,
ловя губами яркую звезду.
И что-то на земле должно случиться
взамен сгоревшей
на небе звезды…
И женщина пусть в птицу превратится,
минуя день и час своей беды.
Совьет гнездо поодаль от жилища,
и вырастит любимого птенца.
Какая ночь!
Друг дружку души кличут,
не распознав родимого лица.
Мой красный
узенький трамвай —
кондукторша в углу —
гремит сквозь юность:
— Поспевай!
И я за ним бегу.
Бегу не год,
бегу не два,
бегу —
вдоль ленты лет…
Уже кондукторша седа,
вагон утратил цвет.
Теперь он светлый,
голубой
в иную даль спешит.
— Доволен ли
своей судьбой? —
кондукторша кричит.
Я ей в ответ
машу рукой —
не подыскать слова…
Стою один
перед рекой —
молчит река-Нева.
Не торопись проститься с летом
у Белокаменных столбов,
бредя тропинкою, кюветом,
с корзиной полною грибов —
холодных, чистых, маслянистых,
растущих ночью в тишине
в лесах калужских травянистых,
так близких и понятных мне.
Пускай они полны печали,
сухой осенней тишины.
И успокоенные дали
насквозь прозрачны и слышны.
И журавлиный крик протяжный
повиснет в сетке паутин…
В такое время очень важно
понять,
что ты ведь не один,
что к дому выведет дорога,
где, словно почесть за труды,
мать встретит прямо у порога
и примет ранние грибы.
Пишите письма матерям,
пишите все,
и без обмана.
Они их ждут,
проснувшись рано,
надоедая почтарям.
Их, получив,
читают вслух,
от посторонних взглядов прячут,
сидят обдумывают,
плачут,
и снова их читают вслух.
Ответы пишут не спеша,
несут на почту лично,
сами,
сверяют адреса часами —
спокойной чтоб была душа…
Пишите письма матерям,
пишите все,
и без обмана.
Они их ждут, проснувшись рано,
надоедая почтарям.
Иван Яган
Корабельной иду стороною —
Там, где даль голубая манит,
Там, где ветер в обнимку с волною
Налетают на древний гранит.
Здесь давно мне знаком каждый камень,
Здесь прибой, словно в песне, могуч.
В небе месяц уперся рогами
В золотую громадину туч.
Море!
Вспомним под гул твой и блеск твой
Нашу дружбу от первого дня.
Я тебя понимал с полуплеска,
Как и ты с полуслова меня.
Ты трепало меня и ласкало,
Без тебя б мир был скучен и тих,
Мне бы ветры на стонущих фалах
Не сыграли мелодий твоих.
Мне не знать бы цены свиданий
И солености девичьих слез,
Я матроса высокое званье
Не сумел бы осмыслить всерьез.
…Ты, что в мире не сыщешь красивей,
Не сули нам спокойных минут —
Бейся вечно о берег России,
Где орлы да матросы живут!
Буран гуляет не на шутку —
Так, что бросает звезды в дрожь,
А ты не просто первопутком,
А бездорожием бредешь.
Буран —
в лицо.
Не видно света.
Жестки рюкзачные ремни.
Неведомо, когда и где там
Еще покажутся огни.
Озлясь на светопреставленье,
Идешь, одну усвоив суть:
Что лишь в одном твое спасенье —
В том, чтоб еще, еще шагнуть…
Корят меня за мягкотелость,
Но черта с два я мягкотел.
Еще ничто не отвертелось,
Чего я сильно захотел.
Я чую: есть во мне железо,
В кровинке каждой есть металл.
А что не с каждым спорить лезу —
Так это ж Пушкин завещал.
Но головой своей ручаюсь:
Настанет время —
проявлюсь.
Расплавлюсь, выщерблюсь, сломаюсь,
Сгорю, но только не согнусь!
У нас в степи светло и чисто,
Был пал. Теперь трава взошла —
Вот суслик сусличихе свистнул:
Пора, мол, в нору, есть дела!
Над ширью синей и покатой
Чист жавороночка звонок,
А перепелки, как гранаты,
Взрываются у самых ног.
Восходит солнце.
Оттого-то
Перепела навеселе.
Идет великая работа
И под землей и на земле.
Она любого обуяла,
Одна заботушка в чести —
Цвести во что бы то ни стало
И обязательно расти.
И ты идешь легко, открыто,
Идешь, о чуде не трубя,
Лишь вспоминаешь, что забыто,
И забываешь сам себя.
Люблю стихи без заголовков.
Они загадочны чуть-чуть…
От первой строчки до концовки
Идешь, улавливая суть.
Идешь, как в дом, где не бывал ты,
Куда ведет тебя поэт.
И нет ни грохота, ни гвалта,
Прозрачной заданности нет.
Хотя еще не представляешь,
Какой там будет поворот,
А все ж идешь.
И понимаешь,
Что автор правильно ведет…
Наш поезд шел под небом хмурым,
Вонзаясь в желтые леса.
И вдруг! —
Славянской вязью — «Муром» —
В мои ударило глаза.
— Да он ли самый?!
— Этот самый, —
Мужик небритый говорит,
А сам лукавыми глазами
Меня разведать норовит.
Стоит мужик, велик, как чудо,
В его глазах светлым-светло…
— А в десяти верстах отсюда
Есть Карачарово-село…
— Да правда ли?!
— А то не правда.
Я сам из этого села,
Приехал в город кой-чо справить —
Жена сынишку родила…
…У ног его лежит котомка.
И показалось мне, ей-ей,
Что в ней, подстреленный, в потемках
Сидит разбойник-Соловей.
Мужик ушел, вздохнув могуче.
А я гляжу, разинув рот,
Как белой палицей за тучу
Метнулся с воем самолет.
Спешит, гремя, пустая тара,
Мчит паровоз — что есть паров,
Как будто дань отвез татарам —
И рад, что сам-от жив-здоров.
…Иду в вагон,
На свет зеленый
Рвануло поезд — ого-го! —
Как будто кто рукой огромной
За город вытолкнул его.
А там, за городом, на стрелке
Мужик тот муромский стоит.
Глаза от смеха
словно щелки,
У ног котомочка лежит.
А в окна русским духом било —
Смолистым, хлебным, молодым,
И церковь белая светила
Нам вслед шеломом золотым.
Владимир Балачан
Живи во мне, мечта
Полезного деянья, —
Покуда высота
В безоблачном
сиянье.
Покуда красота
Полей и леса —
рядом,
Живи во мне, мечта,
Живи и душу радуй.
Покуда любит та —
Единственная в
мире —
Живи во мне, мечта,
Как я живу в
Сибири.
До смертного креста,
Покуда жить охота,
Живи во мне, мечта,
И помогай работать.
Родительские песни,
Отеческий уют.
Светло на сердце, если
Родители поют.
Февральской непогодой,
Июльским ли теплом,
За будничной работой,
За праздничным столом.
О временной юдоли,
О вечной старине,
О воле в чистом поле.
А в целом — о стране,
Где ты, считай, от соски
До хлеба за столом —
Рос на земле отцовской,
Под маминым крылом…
Родительские песни
В отеческом дому…
И я не пожелаю
Вовеки никому, —
Когда забыт непрошено
Их ласковый привет…
И у тебя ни прошлого,
Ни будущего нет.
Из дома выйду незаметно
И тихо сяду на крыльцо,
Лучам приветливым рассветным
Подставив сонное лицо.
Тепло и свет глаза слипают, —
Как будто это в тишине
Родная мать моя
Слепая
Лицо ощупывает мне.
Дом поднимется —
высок.
На горе поставлю.
Из березовых досок —
Вырезные ставни.
Дом поставлю на горе.
Палисадник — возле,