Сливаясь в единый покров,
Каких-то галактик посланцы,
Каких-то далеких миров.
И кажется — все незнакомо:
Заснеженная тишина,
Сугробы у милого дома
И розовый свет из окна…
Владимир Новиков
Старинные Тобольские ворота
Той крепости,
в которой был острог.
Здесь
под громадой каменного свода
Он проходил угрюм и одинок.
Звон кандалов. Мороз. И ветер резкий.
Работать гнали
к баржам,
к Иртышу…
Здесь
с думою о нем, о Достоевском
Я никуда подолгу не спешу!
…И рисовал, и сочинял рассказы
Неугомонный омский домосед.
В кругу имущих затевал проказы…
И творчеству предсказывал рассвет.
И пусть не написал больших романов,
Но тем, что сделал, был он знаменит.
…И были рядом Всеволод Иванов
И молодой Мартынов Леонид.
Ботаник наш
Мария Алексеевна —
Про яблоки так вкусно говорит!
А яблоками
в нашем детстве северном
Еще никто ни разу не был сыт.
Она берет их,
красные, блестящие,
И говорит, что это — муляжи.
Досадно, что они не настоящие.
Но как они отменно хороши!
Нам яблоки красивые доверены.
Сегодня класс в счастливых огоньках.
Сегодня у Марии Алексеевны
Румянец появился на щеках!
Трудна иртышская вода.
Трудна — на юг.
Трудна — на север.
Плывут рабочие суда
И дым тяжелый в воду сеют.
Плывут всей грудью навалясь…
Водой окатывают пляжи.
И волны белые, как пряжа,
За ними тянутся,
Крутясь.
Он виден был издалека.
Большой. И рубка высока.
Мы, увидав его, очнулись —
И наши удочки качнулись.
И замелькали поплавки,
И шумно стало вдоль реки.
Под нами волны заворчали.
Над нами чайки закричали.
И замелькали лица, лица…
И пароход — труба дымится —
Нас осветил цветным стеклом,
Овеял музыкой,
Теплом.
И над спокойною водой
Прошел,
Как праздник молодой.
Осы́палась ветла —
И стало ей легко.
Я сделал все дела —
И стало мне легко.
Зажег окошки дом —
И было шумно в нем:
Пришли ко мне друзья —
И утро встретил я.
Сел на ветлу снегирь —
И сразу рассвело.
Открылась взору ширь,
А в ней белым-бело.
Николай Разумов
Я парнишка. Лечу наметом:
По тропинам крутым
в луга,
А что таволга пахнет
медом —
Я не знаю еще пока.
Нынче время несется лётом,
Но а я, замедляя шаг,
Слышу — таволга пахнет
медом…
С каждым было и будет
так!
Т. Белозерову
Эй! Родные мои веси,
Сумрачный простор.
Кружева мороз повесил
На отцовский двор.
Детства милые приметы,
Утро доброты,
Сколько правды, сколько
света,
Сколько высоты!
Помню я все то, что было —
Памятью негруб.
Слово гладкое — кобыла,
Теплое — тулуп.
Не забуду в старом доме
Скрипы половиц,
Как летят по полю кони.
Обгоняя птиц,
Как тоскуют по заливам
В небе журавли…
Был и буду я счастливым
У своей земли.
Молодое, ладное, хмельное
Это лето — летушком зову.
Словно я над теплою волною
Далеко и медленно плыву.
Мне не надо крыльев для полета.
Проплывая в солнечном тепле,
Лишь окликнуть хочется кого-то
И сказать, что лето на земле.
Южный ветер нежный такой,
Рыжий степной ласковей.
Будто женщина теплой рукой
Коснулась моих бровей.
Стану в упругом тепле искать
Слова для добрых стихов,
Будет планету ветер трепать
За уши лопухов.
Мелкий, липкий, долгий
дождик
Густо сеет.
Нарисуй мне друг-
художник,
Серый Север…
Обь каштановую круто
В берег било.
Шел я улицей Сургута,
Рвал рябину.
У омшелого штакета
Гибко, ало
Гроздья слепленного
света
Провисали.
Кислым, спелым, чуть
с горчинкой
Маюсь соком,
А глаза от той рябины —
С поволокой.
Крепость северного края
В ярко-рыжих
Круглых ягодах играет,
Чуть не брызжет.
Ночь в Сургут вошла
устало,
Над болотом
Золотой закат порвало
Самолетом.
Я к художнику приехал —
На холстине
Рассмеялась ярче смеха
Ярь-рябина.
Пламенел этюд без меры
Не напрасно…
Север! Север, он не
серый —
Красный!
Как рябина
И как вспышка,
И как флаг
Над нефтевышкой.
Николай Трегубов
Утром встал на порог —
а дорог-то,
дорог
во все стороны света
во владения лета,
словно кто-то их вышил.
В путь-дороженьку вышел,
разве мог тогда знать,
сколь придется шагать?
А пошел — не жалею:
жизнь — не выход в аллею,
приходилось и падать,
возвращаться назад,
но живет в сердце радость:
у дорог нет преград.
Что задумал, затеял
по дорогам рассеял…
Сын взошел на порог —
а дорог-то,
дорог.
Ходили из туретчины,
ходили из неметчины
по льготному условию
за золотом в Московию,
за брагою медовой,
за девицей бедовой,
за страстью соколиной,
за шубой соболиной,
да за жилеткой бархатной,
да за земелькой пахотной.
Ходили да остались —
давно кресты состарились,
и я смотрю на поле,
где выпала им доля
лежать в земельке пахотной,
и ни жилетки бархатной,
ни шубы соболиной,
ни страсти соколиной,
ни девицы бедовой.
Роняет цвет медовый
во поле медуница.
Светлы в России лица.
И по земельке пахотной,
иду в жилетке бархатной,
и с девицей бедовой
напиток пью медовый.
У нас в селе Малиновке
Не поют малиновки,
Но зато малинники
У каждого окна.
А мы,
Как именинники:
Единственная улица
Красным-красна.
У девушек в Малиновке
От ягод губы красные.
В платьицах малиновых
В будни,
Словно в праздники.
Одна беда в Малиновке,
Откроюсь вам, друзья!
Два парня
В том малиннике —
Дед Никанор
Да я!
Марина Улыбышева
Довольно списывать на случай
весь вздор бунтующей крови,
ведь жизнь когда-нибудь научит
любить достойное любви.
Ведь утро выпадет, как жребий,
отбросишь оправданий щит.
Затянешься прогорклым небом,
да так, что в горле запершит.
Все те же травы полевые
запахнут остро и свежо.
И дым отечества впервые
сухие легкие прожжет.
Впервые со слезой не сладишь.
И азиатский суховей
тебя неласково погладит
по непокорной голове.
Родная по крови, родная по телу,
родства наших душ тебе не обещаю.
Прости меня, мать! Я тебе очужела.
Я нечто иное в себе ощущаю.
Стекает по каплям сгущенное время.
Деревья корнями к земле прирастают
Но в небо взлетает древесное семя
и нечто иное в себе ощущает.
Нелепо впадать в запоздалую ярость,
мечты запоздалые мерить на вырост.
И точит тебя несвобода и старость,
как дерево точит земельная сырость.
Туда, где российское небо светает,
меня молодая судьба заметелит…
А горечь твою — я еще испытаю.
А слезы твои — еще очи застелют.
Ночь.
Заснуть — мучение и труд.
Правда ль, что душа
с началом века
принимает форму человека,
как вода, налитая в сосуд?