– Коля вставит, – тихо ответила Жар-птица.
И вдруг вздохнула сокрушенно и разрыдалась пуще прежнего, спрятав лицо в ладонях.
– Ну что еще? – устало спросил Ночка и дружески потрепал Мари за коленку. – Гюльчатай, открой личико! Давай выкладывай начистоту, что у тебя произошло?
– Это не я разбила стекло, а Коля, – прорыдала Жар-птица. – Отец у него такой! Ты бы видел! У-у-у! Рычит вечно на Кольку, а за стекло точно убьет!
Ночка подтянулся на руках и сел на подоконник рядом с подругой. Ей бы сейчас дать платок, но у него самого не было.
– Просто ты ведь не знаешь Кольку, – прошептала Мари, всхлипывая. – С чего тебе ему помогать? Вот я и решила соврать… Это так мерзко! Я пойму, если ты теперь откажешься…
– Он твой друг? – тихо спросил Ночка.
Жар-птица искоса глянула на него и прошептала:
– Ага.
А потом вдруг покраснела.
Ночка невольно подумал, что раньше Жар-птица только дружинников считала настоящими друзьями. А парни шутили, что она Маугли, воспитанная волками.
Но Жар-птица выросла.
Хотя она была всего лишь на год младше, в Дружине привыкли считать ее мелкой. И Ночку даже кольнула ревность. Что это за Колька, которого она выбрала?
На Рома тоже заглядывались многие девчонки. Но сам он не спешил вступать в отношения. И на это у него были причины.
С виду семья Князевых выглядела образцово. Маленькая мама создавала декоративные блокноты, альбомы, открытки и продавала их в интернете. Она была миниатюрной, едва доставала мужу до плеча, и Князев-отец поэтому прозвал ее Маленькой, а когда появился Ром, то Маленькой мамой. Она обожала платья и с нетерпением ждала рождения дочки, чтобы наряжаться вместе. С Ночкой этот номер не прокатил, даже мальчишкой он был категорически против ее стильных экспериментов, а потом и вовсе замуровался в черное. Работа Маленькой мамы – ее закуток-мастерская, где все полки, и стеллаж, и комодик были до отказа забиты бусинками, ленточками и бумажными цветочками, – добавляла плюс сто очков к образу феи, но вот характер у Маленькой мамы был отнюдь не сказочным.
Князев-отец много работал, ездил в командировки, и временами Маленькая мама закатывала скандалы. «Профилактические», как называл их Князев-отец. Если он дарил ей цветы, то Маленькая мама сразу спрашивала, за что он извиняется. Иногда она плакала просто так и говорила, что муж ее больше не любит, иногда хандрила и требовала подарки.
Наверное, отцу это все по-своему нравилось, может, так он осознавал свою нужность. Но Ночка решил, что отношения – это ужасно сложная штука. И не стремился обзаводиться парой.
– Я еще слишком молод, чтобы умирать, – говорил он.
– Ты-то? У тебя полна голова седых волос, – язвил верный друг День, намекая на крашеные светлые прядки. – Пора уже подумать, кто будет носить тебе стаканы воды.
– Так вроде о детях говорят, а не о девушках, – фыркал Ночка.
– От детей не дождешься, я проверял, – тоном знатока пояснял Демьян. – Пытался воспитать Лешку, но он упорно носит воду только себе. А когда совсем мелкий был, так вообще я ему носил, и никакой благодарности! Но что я тебе рассказываю, скоро сам испытаешь на своей шкуре…
Еще одну кардинально меняющую жизнь новость Ром узнал летом. Скоро у него будет сестра. И он был очень этому рад. Сестра – это не девушка, сестра – это здорово! Взять хоть Жар-птицу: все детство она ходила хвостом за старшим братом, не обращая внимания на его бурчание, улыбалась на подколки и язвила в ответ. Она не ждала подарков и не устраивала сцены ревности, ей не надо было ничего доказывать. Позовешь с собой – и она уже рада.
Ночка, выросший в одном дворе с Долгополовыми, тоже привык считать Жар-птицу почти сестрой…
Мари, устав от рыданий, положила голову ему на плечо. Ром подумал, что это самый подходящий момент, чтобы поделиться с подругой сокровенной печалью и рассказать о своем отъезде. Но все-таки решил не перетягивать одеяло на себя, ведь Жар-птица была вся в личных переживаниях.
День часто говаривал Ночке, что у того синдром спасателя – слишком рьяно опекает всех прочих, вместо того чтобы жить своей жизнью.
– Предположим, не всех, – обидчиво замечал Ром.
И что плохого в том, что ему хочется заботиться о тех, кого он любит?
Вот уедет он, и кто тогда приглядит за Жар-птицей в школе, пока Феникс в своем техникуме? Правда, Мари в опеке вроде как не нуждалась, но все-таки. Ей нужен кто-то спокойный и надежный рядом. Как День, например. Ночке казалось, что Жар-птицу он мог бы доверить только Демьяну. Да и тот вроде засматривался на Мари, хоть и не предпринимал попыток сблизиться. А может, если он увидит конкурента, то наконец-то зашевелится?
Но сначала надо самому посмотреть, кого так отчаянно защищает подруга.
– Кольке помогу, – сказал Ром.
Так он познакомился с будущим Горынычем – стекло парни вставляли вместе.
Колька оказался на голову выше Ночки. Здоровый, смуглый, стриженный почти под ноль, с насупленными бровями над черными глазами. Смотрел угрюмо и разве что зубами не скрежетал. Из-за его грозного вида Ночка с ходу решил, что Колька будет Горынычем, и невольно подумал, каким же там должен быть батька, раз его боится такой шкаф. Но зато вполне проникся переживаниями Жар-птицы.
– Я рассчитаюсь с тобой. С обедов, – сказал Колька Ночке, когда стекло было вставлено.
И тут Ром, как в младших классах, вдруг протянул Кольке руку и сказал:
– Давай дружить!
Горыныч глянул на узкую ладонь Ночки, пожал ее осторожно, так что Рому даже стало немного обидно, но ничего не ответил.
– Вступай в нашу Дружину. Мы к себе только крутых зовем! – полушутя продолжил Ночка и улыбнулся.
– Каких еще крутых? – подозрительно спросил Колька, недоверчиво глядя на Рома: чего это он к нему привязался? Но Ночка видел, что парень тоже едва сдерживает улыбку.
– Жар-птицу, например, – ответил Ночка.
– О, ну если Жар-птица с вами, то я тоже за! – хмыкнул Горыныч. – Жар-птица точно крутая!
– Самая лучшая, – кивнул Ром.
И Горыныч получил зеленый цвет.
– Я травка-муравка, что ли? – запыхтел недовольно Колька, когда Ночка объяснил ему про карандаши.
– Это цвет ящера, – возразил Ночка и предложил: – Еще свободны голубой и розовый.
– Ладно, пусть зеленый, – неохотно качнул головой Горыныч.
– Надо было раньше вливаться в Дружину, а то все приличные цвета разобрали, – развел руками Ночка.
– Так раньше никто не звал.
– Теперь вот позвали. Будешь зеленым.
– Молодым и зеленым, – хмыкнул Горыныч. – Ну ладно. Я же реально младше всех вас. Даже Мари меня на месяц старше.
А позже Жар-птица призналась Ночке:
– Я ведь специально пришла тогда на твое место. Знала, что ты поможешь.
– А я, еще не видя этого Кольку, решил позвать его в Дружину, – ответил Ночка. – Раз уж ты ради него даже в слезы ударилась.
И Жар-птица снова покраснела.
Глава 14Ребенок беса
3 октября
– Та старуха передала тебе договор с подселенцем, – понятливо кивнула Цвета-с-бесом.
– Так и есть, – глухо подтвердила Глафира, крутя в руках чашку с бледно-розовым киселем. – Я же не знала тогда, что последняя отданная ведьмой вещь передает и ее дар, вернее проклятье. Вот моя плата за девочку-семечко – перенять знахарского беса и самой стать знахаркой. Конечно, с проклятьем бабки-шептуньи ко мне перешло и знание, что своей дочери я принесла подменыша. Посадишь семечко в землю – и получишь крохотную девочку-духа, посадишь в собственное тело – и получишь младенца, правда, на человека он будет походить только внешне… Но было уже поздно. Цвета проклюнулась в животе Веры и родилась обыкновенным на вид ребенком. Она была прехорошенькой, правда, росла болезненной, капризной и трудной, но в Веру все эти хлопоты неожиданно вдохнули жизнь. Она упоенно возилась с малышкой и помощи почти не просила, а я старалась реже бывать у моих девочек, сначала оправдывалась работой, а потом и вовсе перестала заходить. От внучки я сразу решила держаться подальше, не могла забыть про то, как по дороге до остановки кидала знахаркины когти. Да и не сдружиться лесным жителям с бесами. Это раньше я считала, что вся бесплотная нечисть заодно, а у вас там тоже все сложно.
Цвета-с-бесом согласилась:
– Да, бесы ближе к людям, чем к духам. И мы не особо жалуем лесных жителей, а они нас.
– От леса тоже старались держать Цвету подальше, но все равно чуть не потеряли ее один раз. Сама убежала. Нашли скоро довольную, сидящую на муравейнике. А муравьи ходили вокруг нее кольцами. Вера подхватила дочку, прижала к себе, приговаривая: «Ни жабы, ни жуки, ни кроты, ни муравьи, ни ласточки не унесут мою Дюймовочку». С тех пор Вера старалась не просто оберегать Цвету от леса, но и все лесное выхолащивать из ее жизни. «Это моя маленькая принцесса», – твердо говорила она. Но уже тогда, в лесу, мне показалось, что отношения между моей дочерью и внучкой стали меняться. Может, стоило дать Цвете тогда уйти… Но я испугалась, а своей интуиции доверяю, она ведь у меня теперь знахарская.
– Ты поступила здраво, – одобрила Бесена. – Неизвестно, приняло бы другое лесное семейство вашу древляницу или нет.
– А мне было жаль Веру. Как отнять у нее дитя? – призналась Глафира. – Боялась, что вернется ее апатия. Это уж потом, когда Цвета подросла, Вера к ней совсем охладела. Чувствовала, наверно, что это все-таки не ее ребенок и даже не человек, хотя, по ее рассказам, Цвета росла вполне нормальной. Странноватая, конечно, ну да кто не странноват?
И знахарке ли говорить о странностях? Нашептывать я, кстати, не хотела, но все-таки взялась за это дело, чтобы помочь Вере с деньгами. Вот так. Я ни о чем не жалею.
Глафира замолчала. Цвета-с-бесом пила маленькими глоточками клубничный кисель, смакуя на языке, и, казалось, полностью ушла в это занятие.
– Я ответила на вопрос. Теперь твоя очередь, – напомнила Глафира. – Как тебе удалось угнездиться в этом теле? Откуда ты взяла нити связи, раз утверждаешь, что не тронула Цвету? Ведь у девочки нет души.