Цвета-с-бесом подняла глаза на знахарку. И хоть это была не ее внучка, у Глафиры все равно защемило сердце. Вот так же и ее настоящая Цвета сидела здесь накануне.
Девушка моргнула, и зеленые крапинки в ее карих глазах как будто стали ярче, а взгляд – шкодливее. Нет, это точно не ее внучка. Та смотрела кротко и… с надеждой?
Цвета приходила вчера за помощью. А сегодня Глафира ее уже потеряла. Она ничего не могла сделать для внучки, но от этого знания легче не становилось. Внучка просила о помощи, а она не помогла.
Цвета-с-бесом наконец допила кисель, собрала пальцем густые остатки со стенок чашки и сказала:
– Да, души нет. Но нити связи есть. Их мало, но они есть.
Глафира смяла в руках подол фартука. Став знахаркой, она узнала от родича и о нитях связи. Они состоят из того же материала, что и душа. Или настоящая, искренняя любовь.
– Из чего они? Из любви ее матери? – предположила Глафира.
Значит, Вера еще не совсем охладела к подменышу?
Цвета-с-бесом отрицательно покачала головой, провела кончиком пальца по ободку чашки и ответила:
– Из любви ее бабушки.
Цвета-с-бесом встала из-за стола.
– Ладно, мне пора. Мое время идет. Три дня – это так мало.
Знахарка тоже поднялась.
– Куда ты?
– Дело есть, – уклончиво ответила девушка и вышла в прихожую.
Глафира, оставшись на кухне, лихорадочно соображала, что же ей предпринять. Это была уже не ее внучка, но тело-то принадлежало Цвете. И двоих оно явно долго терпеть не станет. А бес куда сильнее.
Она глянула на чайный гриб. Тот съежился и склизким комком опустился на дно банки, явно не собираясь помогать знахарке.
– Не стоит, – Цвета-с-бесом, надевая куртку, заглянула из крошечной прихожей на кухню. – Это еще малыш, кусочек беса, а его родителя звать не надо, я-то все равно быстрее.
– Родич – бесенок? – Глафира пристально посмотрела на клубочек в банке. – Тоже, что ли, подселенец?
Цвета хмыкнула.
– А ты думала, что он просто дар свыше?
– Ну… Какой-нибудь низший дух, – призналась Глафира.
Она, честно говоря, никогда не задумывалась, что за существо ей тогда досталось от ведьмы в нагрузку к девочке-семечку. Сначала Глафира пыталась смыть тогда еще крошечный комочек гриба в унитаз, выносила на улицу, выбрасывала с моста в реку. Но тот всегда возвращался, даже если знахарка совсем отказывалась от чая. Он заводился в любой капле воды. И Глафира сдалась. А потом они даже, нет, не подружились, но стали товарищами. Родич все-таки оказался полезным. Он был ее знахарской силой.
– А «кусочек беса» – это как? Вы что, почкованием размножаетесь? – спросила Глафира.
– Типа того, – фыркнула Цвета-с-бесом. – Знахарка из тебя так себе, конечно… Я же тебе говорила вроде, что бесы с духами не ладят. Какие еще низшие духи? Ты вообще задумывалась когда-нибудь, зачем бесам все это нужно? Заключать договор, помогать и смиренно выжидать момента, когда какая-нибудь из ваших товарок оплошает и не сможет передать проклятье дальше? Зачем нам все это?
Глафира не знала. Многим вещам, особенно связанным с магией, она просто позволяла идти своим чередом, не горя желанием разбираться в бесовской природе. Она привыкла считать, что просто выполняет свою работу, и не ощущала тяги к знахарству, наоборот, мечтала избавиться от вдруг свалившейся способности. Глафира с радостью бы снова стала парикмахером, но после этого проклятья люди стали чураться ее. Скоро у Глафиры почти не осталось клиентов, а ее девочкам нужно было помогать. Вот она и взялась за заговоры, как когда-то та бабка-шептунья, что наградила ее бесом. К знахаркам обращаются люди с омутами. А бесы… Какая у них цель? Ну, может, они так развлекаются… Да нет, конечно.
– Бесы питаются душами, – ответила Глафира.
– Как будто нам больше есть нечего, поэтому мы готовы ждать десятки лет, – хмыкнула Цвета-с-бесом, перекидывая через плечо ремень маленькой сумочки.
Ухмылялась она совсем не так, как это делала Цвета. Ее внучка была грустной и робкой, а эта девочка – нахальной и ядовитой.
– Родич – это частичка подселенца, я же уже сказала! – все-таки решила объяснить Бесена. – Да, считай, что бесы размножаются почкованием. Но чтобы зародыш превратился в полноценного беса, ему нужно не просто съесть душу, а заполучить ее. Целенькую.
– Не понимаю, – созналась Глафира.
Цвета-с-бесом переминалась на пороге. Она уже сунула ноги в ботинки, но все не уходила, хоть и торопилась до этого.
– Эх, мне идти пора, но и поговорить хочется, – недовольно пробурчала девушка. – Нечасто удается поболтать о себе, любимой. А вы со своим бесом не разговариваете?
– Нет, он не такой общительный, как ты, да и я на него… в обиде, – сказала Глафира. – Его же мне навязали.
– А на меня, значит, не обижаешься? – опять ухмыльнулась Цвета-с-бесом.
– И на тебя обижаюсь, – кивнула Глафира. – Да. Но я же не могу выгнать тебя из тела внучки. Три дня, говоришь, на твое дело? А потом я увижу Цвету?
Девушка пожала плечами.
– Может, и увидишь… Ты же понимаешь, что она твоя жертва? Вы поймали в телесную клетку духа.
Странно было слышать от Цветы такие рассуждения, и Глафире приходилось напоминать себе, что в теле внучки сейчас находится бес и это он говорит с ней.
В теле внучки – бес.
– Но ты вроде не прочь находиться в человеческом теле, – заметила Глафира.
– Так подселенцы с людьми, можно сказать, родственники, – напомнила Бесена.
– Хороши родственнички, – пробурчала Глафира. – Едите наши души.
Цвета-с-бесом закатила глаза и досадливо сказала:
– Опять ты заладила про это! Как будто бесы такие обжоры, только и думают, кого бы съесть…
– А разве не так?
Девушка достала телефон из сумки и посмотрела на дисплей.
– Времени уже много, про бесов и души я расскажу в следующий раз… Если увидимся. Но ты всегда можешь расспросить своего родича. А Цвета… Она же лебедь, которого вы пытаетесь сделать уткой.
Глафира помрачнела и прошептала:
– Это я подарила ей сказки Андерсена.
– Ее любимая книга, – кивнула Бесена.
– А можно, – вдруг дрогнувшим голосом проговорила знахарка, – достать Цвету из этой самой телесной клетки? Выпустить ее на волю? Может гадкий утенок стать лебедем?
– Отобрать у Дюймовочки стрекозиные крылья, чтобы она перестала быть эльфом? – Цвета-с-бесом пожала плечами и выскользнула из квартиры.
Можно, наверное, но у Бесены другие планы.
Глава 15Дружина. Кощей
Илья, на тот момент лучший друг Ночки, попал в Дружину по умолчанию.
Будучи худым и высоким, он получил кличку Кощей.
– А почему не Илья Муромец? – удивился новоявленный Кощей. – Вроде логично, я же Илья. А дружина должна состоять из богатырей.
– Ты себя видел, богатырь? – фыркнул Ночка. – Ходишь – костями гремишь.
Кощей в ответ расхохотался, он не был обидчивым. Да и цену себе знал. Илья и правда был очень тощим, но при этом – выше всех в классе. Он отлично играл в баскетбол, и физрук в нем прямо-таки души не чаял.
Мама Кощея опекала всех кошек района: кормила их, брала на передержку, стерилизовала – и постоянно отправляла Илью то в ветеринарку, то к другим волонтерам, то на «дело» – добывать очередную кошку. Поэтому в Дружине скоро сама собой образовалась шутка, что в одной из уличных кошек сидит утка, а в ней яйцо, в яйце – игла со смертью Кощеевой. А кошек так много, чтобы запутать того, кто на иглу посягнет.
Кощею достались цвет серебристой иглы и серый карандаш.
Однажды, перед межшкольными соревнованиями по баскетболу, у спортзала собралась толпа учеников-болельщиков. День с Мари отошли в сторонку и стали выглядывать Ночку и остальных. Ром обещал, что мама поможет ему нарисовать большой плакат с фирменной кричалкой «Кощей – забей!».
Жар-птица, повернувшись к Демьяну, вдруг выдала:
– У меня в классе есть девчонка, с которой мы вечно в контрах. Так вот, она сказала, что я ваша «некрасивая подружка». Представляешь? Вот умора!
– Э-э-э, не понял шутки, – озадачился День.
– Ну, типа у каждой популярной девчонки должна быть некрасивая подружка, – стала объяснять Жар-птица. – Думаешь, девчонки из других классов вас не замечают? О, еще как! Вот ты красавчик, – День слегка порозовел, но Мари сказала это так, что слова ее звучали не как комплимент, а как простая констатация факта. – Ночка сводит с ума своим обаянием и загадочностью. Феникс крутой, потому что властелин компьютерного класса и тачка у него есть. Кощей – бог баскетбола, подкачаться бы ему немножко, но тогда он не будет Кощеем, – она хихикнула. – Ну а я, я-то кто? Нет у меня никаких достоинств. Поэтому я – некрасивая подружка.
День заметил, что Мари, перечисляя дружинников, не назвала Горыныча. Может, потому что они были в одном классе и их одноклассницы интересовались Колькой меньше, а может, Жар-птица просто стеснялась сказать, что ей самой нравится в Кольке.
– Ну и девчонки у вас, – пробурчал День, – они просто завидуют, ведь ты… – и неожиданно выпалил громче, чем хотел, – самая лучшая!
Жар-птица с интересом глянула на Демьяна.
И парень вдруг осознал, что никогда раньше не говорил ей такого. Эта фразочка на самом деле появилась отнюдь не как комплимент. В детстве Феникс частенько был недоволен, что младшая сестра увязывается за ним, и мрачно бурчал:
– Опять прицепилась! На что ты мне сдалась?
И маленькая, но, справедливости ради стоит сказать, довольно вредная Машка вопила:
– Почему ты не хочешь играть со мной? Мама говорит, что я самая лучшая!
Так к ней и прицепилось выражение «самая лучшая», хотя позже в Дружине единогласно признали, что это действительно так. И временами сам Феникс гордо провозглашал: «Самая лучшая!» И Ночка тоже так говорил, и Кощей, который часто захаживал в их двор и был свидетелем зарождения самых старых шутеек в компании.
Но почему-то, когда эту фразочку бросил День, она прозвучала не как у ребят. Слишком весомо, что ли. И Демьян спешно решил обернуть все в шутку.