Вечером пожаловал Горыныч.
– Привет! Как раз к оладьям! – сказала Белая мама, выглядывая из кухни в коридор.
Она снова была в своем неизменном стареньком халате. Мама любила его и частенько приговаривала, что это ее одеждаантистресс. Словно масляные пятна, запахи жареной картошки, лука и хозяйственного мыла, пропитавшие ткань, помогали ей окунуться в домашний уют и позабыть о рабочей суете. Белая мама работала администратором в медицинском центре, но была совершенно домашним человеком и очень любила готовить.
– Здравствуйте! – промямлил Горыныч.
Он так ссутулился и съежился, что его громадное тело, способное легко заполнить крохотный узкий коридор, будто уменьшилось.
– Ты чего хотел-то? – спросил День просто так, чтобы подразнить Горыныча, ведь на самом деле он знал, зачем тот явился.
– Так ведь… – пробормотал Коля тихо и смущенно, – математику объяснишь? Не хочу зависнуть в десятом.
– А чего не к Ночке? У него с математикой все распрекрасно.
День решил немного поиздеваться над приятелем, заставляя его краснеть и мямлить. Ему хотелось отомстить за «Коль! Идем на химию!» – за то, что Жар-птица так легко бросила его и ушла с Горынычем, махнув своим рыжим хвостом, и правда похожим на оперение сказочной птицы.
Колька с несчастным видом стоял у порога и машинально вытирал ноги о коврик, посматривая на кошку, которая тоже по-хозяйски вышла его встречать.
– Уроки потом, сначала чай! – крикнула из кухни Белая мама.
И Горыныч сразу расслабился, выдохнул, бросив сияющий взгляд в сторону открытой кухонной двери.
– Ладно, пойдем чай пить, – смилостивился День, опасаясь, что Колька вот-вот протрет в коврике дыры.
Он прекрасно понимал, почему Горыныч пришел к нему, а не к Ночке.
Парни и кошка переместились на кухню. На столе уже стояла огромная миска с оладьями. Белая мама всегда готовила много, только посмеиваясь: «Когда в доме трое мужчин…»
Но даже трое мужчин не всегда могли одолеть объемы ее стряпни. Поэтому Белая мама любила гостей.
Горыныч плюхнулся на табуретку, не зная, куда девать взгляд. Кажется, он даже позеленел от смущения, оправдывая назначенный ему Дружиной цвет. Потея от волнения, он скукожился на стуле, словно всеми силами пытался уменьшиться. Сейчас Горыныч ощущал себя просто горой. И, в общем, был недалек от истины.
– Кушай на здоровье! – Белая мама нежно коснулась плеча Кольки и посмотрела на сына. – Ешьте варенье!
– Угу, мам, едим, – откликнулся День, спасая Горыныча, который безостановочно мямлил «спасибо».
Кошка сидела на табурете, свесив хвост. Лешка умчался гулять во двор. Белый папа еще не вернулся с работы.
Коля то и дело с обожанием поглядывал на Белую маму. Он жил вдвоем с отцом, и дома никто никогда не предлагал ему оладьи, или блины, или домашний пирог. Он был Горыныч – хулиган и задира. И чаще получал оплеухи, а не вкусняшки.
А все началось с того, что в конце прошлого школьного года Ночка привел к Дню своего нового друга. Белая мама недолюбливала Рома: «Какой-то он хитровывернутый», – говорила она. А Коля почему-то ей сразу понравился. Она заметила порванный рукав его кофты и скомандовала:
– Ну-ка снимай! Сейчас зашью.
И Горыныч мгновенно подчинился.
А потом был вкусный обед. Борщ с домашним салом, которое привезла бабушка из деревни. Борщ этот пах так уютно, настоящим домом, что у Кольки защипало в уголках глаз. Он со смаком уплетал свою порцию: брал куски хлеба побольше, мазал горчицей и закладывал перчеными кусочками сала. Аппетит Горыныча был лучшим комплиментом повару. И Белая мама с довольной улыбкой смотрела на Кольку, а потом настрогала еще белых лепестков сала. Ее сыновья такое не ели – жирно, солоно, противно. А она обожала, сразу вспоминая детство в деревне, родительский дом, запах хлева и нежных поросят, превращающихся сначала в могучих откормленных свиней, а потом в сало и холодец с чесноком.
Именно эта еда больше всего ей запомнилась.
– Люблю я деревню, – вздыхала Белая мама. – Душно мне в городе. Но тут работа, школа хорошая…
– Я тоже люблю деревню, – откликался Горыныч, который никогда толком в деревне и не был.
– Мам, надо летом Кольку с собой взять, пусть бабушке помогает, – говорил День, еле сдерживаясь, чтобы не добавить: «Вон сколько в нем дури, пусть отрабатывает харчи».
– Приходи еще, – сказала Белая мама в тот первый визит Горыныча. – Я испеку пирог с яблочным повидлом. Любишь? Яблоки осенью сами собирали.
Ночка, обувающийся тут же, скривился и незаметно показал Демьяну, что его тошнит от этих сентиментальностей. День прижал к губам кулак, давя смешок.
А Коля тихо ответил:
– Люблю. – И, покраснев, добавил: – Пирог люблю.
И скоро пришел опять.
Глава 20Живой труп
4 октября
Вечером, как и обещала, Бесена вернулась к знахарке. Глафира – в плотном сером фартуке поверх одежды – открыла дверь, и подселенка на секунду радостно подумала, что названая бабушка подменыша что-то стряпает. Но в квартире едой не пахло, и Бесена разочаровалась. Наверное, знахарка готовила зелья вместо еды, а может, копалась опять в палисаднике.
Глафира же, в свою очередь, увидела бледную, утомленную девушку с осунувшимся лицом и впалыми глазами, еле удерживающую банку с чайным грибом. Цвета-с-бесом молча сунула родича знахарке и ввалилась в квартиру.
– Можно мы поживем немного у тебя? – сиплым голосом произнесла девушка.
Глафира поставила банку на трельяж и спросила, вглядываясь в бледное лицо внучки:
– Что случилось?
Цвета-с-бесом повела плечами и кратко пояснила:
– Проблемы.
У Глафиры затряслись руки, и она сжала подол фартука, чтобы унять дрожь. Тело Цветы было здесь, в ее доме, – уже хорошо. А с остальным можно разобраться, в конце концов, она же знахарка.
Девушка проскользнула мимо нее на кухню, рассказывая на ходу:
– Нитей связи у подменыша больше нет. А мне осталось жить в ее теле недолго – сегодняшний вечер и завтра полдня. Я должна ей помочь, потому что… кхм… Девушка запнулась, но продолжила: – Это я ей навредила. Но все исправлю.
– Исправишь? Что исправишь? Как навредила? Вы связаны договором? – посыпались из Глафиры вопросы.
Цвета-с-бесом только фыркнула:
– Может, я просто добренькая…
– Еле в теле держишься, а все шуточки шутишь, – раздраженно процедила знахарка. – Сядь да расскажи всё нормально! Тебе, значит, нельзя трогать Цвету, а ты все равно навредила ей?
– Так получилось, – кивнула Цвета-с-бесом, покорно плюхаясь на табурет. – Она сама виновата! Да и я… – девушка безнадежно махнула рукой. – Хотела так извернуться, чтобы приворота избежать, и сама попалась в ловушку… А что на ужин? Только не говори, что вчерашние яйца и картошка. У меня и так мало времени, а у людей еще столько вкусной еды!
– Погоди-ка с ужином! Получается, что Цвета просто хотела понравиться мальчику, а теперь завтра умрет? – Глафира не могла поверить словам беса.
Привалившись к раковине, она осела, как подтаявший сугроб. Даже ей, знахарке, было сложно смириться с такой вестью, когда вот же ее внучка – сидит перед ней. Да, выглядит не совсем здоровой, но все же невредима. И с хорошим аппетитом.
– Так частенько случается, когда в дело впутываешь магию, – пожала плечами Цвета-с-бесом. – Древляница все равно бы скоро умерла.
Глафира выдвинула из-под стола вторую табуретку, тяжело на нее опустилась и уставилась в пол, разглядывая полосочки коврика, который сама связала из носков.
– Думаешь, надо было помочь с приворотом? – глухо спросила она.
Цвета-с-бесом встала и открыла дверцу холодильника. Спрятавшись за ней, как за белым щитом, она сказала:
– С чего вдруг? Ну пожила бы чуть дольше… Цвета при любом раскладе обречена. А вот тело жалко.
– И это уже никак не поправить? – спросила Глафира скорее машинально.
Она поймала себя на мысли, что сейчас не чувствует ни тоски от скорой потери, ни боли от предстоящей утраты. Возможно, она просто еще на первой стадии принятия горя – отрицание.
– Не волнуйся, будут еще возможности, и тела тоже будут. Я первый раз пробовала управлять телом по-настоящему, с помощью нитей связи. До этого только кружила в омутах возле сердечных домиков, путала слабые души, подбивая на глупости, да щипала их. Первый блин комом, не страшно…
– Да я не о тебе! – рассердилась Глафира. – Я о Цвете!
Вот и вторая стадия – гнев. Знахарка заходила по крошечной кухне: шаг к плите, шаг к дверному проему, шаг к столу, шаг к внучке, одержимой бесом.
– Ой, – Бесена смущенно хмыкнула. – Мне стоило догадаться!
Она наконец вынырнула из-за дверцы, прижимая к себе пакет молока.
– Ты обещала помогать Цвете! – хрипло выкрикнула Глафира и осеклась, глянув на потолок, – перегородки в доме были тонкие.
– Я и помогаю, – обидчиво возразила Бесена. – Цвета в теле вообще-то сейчас держится только благодаря мне!
– Эй! – слабо возмутилась в сердечном домике подменыш, но ее слышала лишь подселенка. – Это ты порвала последнюю нить связи!
– А ты порвала остальные! – напомнила Цвета-с-бесом.
– Что? – не поняла Глафира.
– Это я с подменышем, – пояснила девушка, ставя пакет на стол. – Ладно, без паники! Это и моя проблема, да… Я обещала помогать древлянице, но, похоже, чуток ей навредила. Лучше бы это, конечно, исправить. Не хочется становиться тиной болотной.
Потом Цвета-с-бесом взяла стакан и разочарованно посмотрела на Глафиру:
– Неужели ты ничего не приготовила? Я же предупредила, что мы вернемся вечером!
Знахарка вздохнула:
– Так ты думаешь о спасении Цветы или только о еде?
– Я не могу думать на пустой желудок, – пробурчала Бесена. – Знаешь, сколько мы сегодня прошли! А тело только завтракало…
Глафира помрачнела. Да, она разговаривала с бесом, но сидела-то перед ней ее внучка. И выглядела она изможденной.