– И не надо. И хорошо, что не простишь. Ты просто… отмякни слегка. Ладно? А поесть не хочешь, а то не ужинал.
– Да нет, неохота. Ладно, ангел ты мой, я постараюсь… отмокнуть.
– Отмякнуть, дурачок! Значит, стать мягче.
– Мягче! Я твердый, как сталь. Это ты у нас… мягонькая такая…
– Так, смотрю, ты совсем в себя пришел. Ну Лёш, перестань. Даже и не думай! Ты лучше скажи, где у нас может быть Риткина книжка? Помнишь, мы с ней вместе делали перед Америкой? Она мне нужна. Ты тут все переставлял без меня.
– Риткины сказки? Где ж они, подожди…
– А, вижу! – Марина встала и открыла один из ящиков в Лёшкином комоде с рисунками. – Вот она.
В то время, когда Рита недолго жила у Злотниковых, Марина как-то услышала, что шестилетняя Рита, играя, сочиняет сказочные истории, и решила сделать книжку. Текст она напечатала сама, а Рита нарисовала картинки. Марина на работе сшила листы специальной машинкой, и Рита, высунув от усердия язык, под руководством Марины написала кривоватыми печатными буквами, фломастером на первом развороте: «Для папы», а на обложке: «Риткины сказки», «Москва» и год издания, все по-настоящему. На заднюю обложку Марина приклеила Ритину фотографию, под которой были «сведения об авторе». Лёшка, когда увидел, чуть не заплакал от умиления, а сейчас перелистал найденную книжку с непроницаемым видом, хотя его губы невольно дрогнули в улыбке. Марина усмехнулась, забрала у мужа книжку и пошла к Рите. По дороге она заглянула к Совятам: Сонечка уже лежала в постели, и Муся читала ей сказку про Дюймовочку. Ванька еще возился в ванной с мальчишками:
– Давай, тащи Санечку, а я Лёсика возьму.
Алёша уже тянул к ней руки из ванны, где вместе с ним купались желтый утенок и сиреневый ёж. Пока Марина вытирала его, теплого и розового после купания, Лёсик спросил, тревожно заглянув ей в глаза:
– Я же не должен был ехать, правда?
– Не должен.
– Если бы ты велела, я бы поехал.
– Я бы не велела. Маленький мой, не переживай, все наладится. Мамка тебе досталась, конечно, непутевая. Понимаешь, она еще молодая и глупая, но если мы с тобой постараемся, из Риты вполне может получиться очень даже неплохая мама.
– Ты так думаешь?
– Я так думаю.
– А ты и тогда будешь мне мамой?
– Всегда! Я буду старшая мама, а Рита – младшая.
Лёсик вдруг засмеялся:
– Младшая мама!
Наконец, перецеловав всех малышей, Марина вместе с Ваней вышли из детской, оставив Мусю дочитывать им очередную сказку.
– Как ты, Вань? Справился?
– Да ничего, нормально.
– Молодец! Привыкай, а то скоро понадобится.
– Ну, ма-ам! Ты так и будешь теперь меня дразнить?
– А как же!
– Мам, а к папе можно зайти? Или он спит?
– Зайди обязательно. Отвлеки его, чтобы не задумывал лишнего.
Так и не дойдя до Риты, Марина присела на кухне – надо было собраться, прийти в себя. Но тут к ней вышла Ксения, которая никак не могла успокоиться:
– Ах, Мариночка, как мне Лёшеньку жалко!
– Которого?
– Обоих, Мариночка, обоих!
И Мариночка еще минут двадцать приводила Скороговорку в порядок. А только та ушла – появился Ванька с известием, что отец захотел есть, а следом пришел и сам Леший в халате; и Марина стала разогревать ему тушеное мясо, к счастью, не до конца съеденное Юлей; на запах опять пришел Ванька, который тоже запросил мяса; а тут подоспела и Муся, вдруг вспомнившая об остатках тортика. Но тортик успела доесть мама, поэтому все долго пили чай с мармеладом, и Марина окончательно поняла, что ей не удастся сегодня выполнить свой план: придется на завтра отложить, поздно уже! Но кое-что все-таки нужно сделать сегодня.
В комнату Риты Марина вошла уже глубокой ночью. Присела на край постели, взяла Риту за руку. Рита вздрогнула: наведенный сон всегда бывал не таким глубоким, как обычный.
– Не бойся, – очень тихо произнесла Марина. – Не бойся, девочка. Я пришла помочь. Прости, что так напугала тебя сегодня, но иначе тебя бы не проняло.
Марина говорила с ней и словами, и мысленно – постепенно Рита, свернувшаяся клубочком, расслабилась и успокоилась. Марина положила ей руку на лоб и стала нанизывать цепочку ярких снов, похожую на длинный состав из маленьких разноцветных вагончиков с паровозиком, пускающим веселые клубы белого дыма. В каждом из вагончиков «ехало» какое-нибудь Ритино воспоминание, связанное с отцом или сыном. Марина выбрала самые радостные, добрые и светлые картинки из памяти Риты и Алексея – не зря же она беседовала с ним про дочь! Тяжко вздохнув, Марина прицепила к составу последний вагончик – черный, ржавый и мрачный: прости, девочка, но иначе нельзя. Надо до тебя достучаться. И, слегка подтолкнув, отправила поезд снова в путь по Ритиному сознанию.
Марина проснулась рано утром и некоторое время лежала, прислушиваясь: как там Рита? Потом тихо встала, оделась и пришла к ней под дверь – уходил последний яркий «вагончик» из наведенных Мариной снов, и, прицепленный к нему, надвигался страшный сон, где Леший падал замертво на пожаре, а Рита пыталась его спасти, как когда-то спасала Марина.
– Папа! – Рита резко проснулась и села, задыхаясь от пережитого ужаса.
Марина вошла. Бледная Рита смотрела на нее широко открытыми глазами:
– Папа? Как папа? С ним все в порядке?
– С папой все в порядке, обошлось. Не волнуйся. Как ты?
Марина видела, что Рита вспомнила вчерашний день: лицо ее болезненно сморщилось от стыда, Рита закрыла его руками.
– Ну ладно, ладно. Ничего, все поправимо. – Марина обняла девочку, давая ей выплакаться. – Ничего. Вот, возьми.
Марина предусмотрительно запаслась бумажными салфетками. Рита слегка успокоилась – бледная, с темными кругами под глазами, она совсем не выглядела сейчас хорошенькой. Несчастный перепуганный ребенок с взлохмаченными волосами, и даже хохолок на макушке торчал как у Лёсика! У Марины защемило сердце – она знала, что виновата: давно надо было обратить внимание на Риту.
– Ты знаешь, – сказала Рита, еще всхлипывая. – А ведь я тебя помню! Правда! Сейчас уже не помню, но знаю, что помнила. Долго. Это странно, я же совсем маленькая была. Сколько мне тогда было? Год, полтора?
– На выставке? Годика два, наверно. Неужели помнишь?
– Да! Смутно: картины, а потом тебя. Волосы твои! Они меня поразили: так сияли, словно луна! И ты вся светилась. У меня это как-то соединилось в голове: картины и ты, тоже как произведение искусства, наверное. Потом, когда папа меня на какую-нибудь выставку приводил, я всегда спрашивала: «А где тетя? Красивая?» Папа все не понимал, что за тетя. А может, и понимал. И бусы помню. Я их как увидела, сразу узнала. Только ты уже совсем другая была.
– Да, волос таких больше не было.
– Нет, я не про волосы. Там, на выставке… Это я больше всего и запомнила. Ты меня любила, я чувствовала. Меня этой любовью, как водой из ведра, окатило! Такое я только от папы ощущала. И вот – от тебя. На руки меня взяла… Я помню! А потом… Уже не любила так. И папа… Ты знаешь, когда папа ушел, мне так холодно стало. На самом деле холодно: я мерзла все время. Я думала, что плохая, раз папа ушел. Мама же ничего не объяснила. А потом я сама как-то решила, что он к тебе от нас ушел. А когда я у вас жила… Тоже такое счастье было! Хотя ты и отстранялась как-то, я чувствовала. Зачем, зачем вы меня тогда отпустили? Да ладно, я понимаю, что не могли не отпустить. Теперь понимаю. Но тогда…
– Прости меня, девочка. Прости! Я виновата перед тобой.
– Мариночка, миленькая, ты что? Это я виновата, а ты прощения просишь?! Я умру сейчас, не надо!
Они опять обнялись, и Марина наконец впустила и этого ребенка в свое сердце.
– Марин, папа сказал, чтобы я ушла. Куда я пойду?! Пожалуйста, Мариночка, можно я останусь! У меня никого больше нет, только вы.
– Да конечно, останешься! Папа погорячился.
– Он никогда меня не простит.
– Простит. Но не сразу.
– Марин, почему это все, а? Ведь я вчера точно так же себя вела, как мама. Я Лёсику сказала: «Да кто тебя спрашивать будет?» Это мама мне всегда говорила! Марин, я не хочу такой быть, не хочу. Ты поможешь? А то я не могу больше…
– Хорошо, – сказала Марина, серьезно глядя на зареванную Риту. – Я помогу. Но за один раз невозможно все изменить, ты это понимаешь?
– Понимаю!
– Придется много работать – и мне с тобой, и тебе самой, а то скатишься обратно. Сейчас я тебя настрою, ты потом еще поспишь, проснешься уже немножко другая. Но тебе придется самой разбираться со всем вчерашним – и с папой, и с Лёсиком, со всеми. Ты знаешь, что надо делать?
Рита кивнула. Второй раз она проснулась в середине дня. Встала, сбегала в ванную, пугливо озираясь по сторонам, чтобы никого не встретить, оделась, прибралась в комнате и села на постель, опустив голову: надо было выходить, но – страшно! Чем дольше она так сидела, тем страшней ей становилось. Она словно окаменела и не могла даже пошевелиться, так велик был груз стыда и раскаяния. Потом вдруг заметила, что на полу валяется что-то яркое – это были «Риткины сказки», которые она свалила, не заметив, когда убирала постель.
Рита подняла, полистала и невольно улыбнулась, вспомнив, как они с Мариной делали эту книжку. Сейчас она понимала, что «Риткины сказки» на самом деле были в большей степени Мариниными, но тогда ей казалось, что она сама сочинила все эти забавные истории. Рисунки-то уж точно ее! Такие корявые, а тогда казались прекрасными… А отец как обрадовался, даже прослезился! Рита помнила, как мучительно ей хотелось остаться с отцом и Мариной, как долго казалось, что они ее предали. И Рита тяжко вздохнула: «Как дальше жить? Как?»
На кухне сидели одни взрослые, которым Марина уже объяснила, что происходит с Ритой. Леший был мрачен и раздраженно барабанил пальцами по столу. Марина накрыла его руку ладонью.
– Нет, похоже, сама она не выйдет! – сказала Марина. – Придется идти за ней.
– Мам, давай я схожу? – Муся встала из-за стола. – Поговорю с ней. Папа?