Двое на поваленной греческой колонне начали ссориться – до Лидии донеслись их раздраженные голоса. Девушка обвиняла. Молодой человек оборонялся. Девушка ударилась в слезы. Молодой человек пожал плечами и отвернулся. Девушка встала и, утерев глаза, ушла в темноту, царившую под сенью гигантских декораций. Лидия ждала, что будет делать молодой человек, – почему-то она с напряжением следила за их перепалкой. Тот постоял несколько секунд, глядя девушке вслед, затем, словно ему все это наскучило, засунул руки в карманы брюк, крутанулся на каблуках, направился к канатке, ловко вскочил в подошедшую кабинку и укатил. Через некоторое время девушка вышла и теперь стояла одна на пустой площадке, растерянно и несколько затравленно озираясь. Она, очевидно, не ожидала, что он уйдет. «Как легко! – подумала Лидия. – Как легко они уходят! И ничем тут не поможешь. Хочешь – жалуйся, хочешь – упрекай, рыдай, цепляйся. Все равно уйдет. И не оглянется». Внезапно ее мысли изменили направление. Ведь может же быть и такое… Лидия приложила ладонь ко лбу. Тот пылал. «Он меня бросил», – подумала Лидия, ужасаясь этой мысли и в то же время желая как можно быстрее проговорить ее про себя, словно, проговорив, сразу отделается от нее, и та больше никогда не вернется. «Бросил, бросил, бросил! – стучало в голове, билось о прутья ребер, распирало грудь. Никакой причины не было и нет. – Он не пришел, потому что не захотел. Расхотел».
Лидия упала на скамейку и, сцепив руки, наклонилась вперед – ей трудно было дышать. «Что же делать? Что делать? Равновесие, которого она достигла в последние месяцы, оказалось иллюзией. Она всегда – теперь можно себе в этом признаться, – подспудно ждала, что он ее бросит. Слишком уж хорошо все было. Слишком радостно. Так не бывает. Во всяком случае, не у нее. И с чем она остается? Со Збышеком? Все с тем же преданным неизбежным Збышеком? Невыносимо! Ничего не изменилось. Ровным счетом ничего. Она просто дура. А ведь знала, знала, что Басби – это праздник на час… на полчаса… на минуту. Сколько могла продолжаться их связь? Разве он когда-нибудь говорил, что любит ее? И сколько женщин крутится возле него? Так почему именно – она? Лидия застонала, но глаза ее были сухи. Балаганщик, циркач, парвеню – как она могла влюбиться в него? Приличные люди так не поступают. Взять и не явиться на свидание! Ни объяснений, ни предлога – ничего. Манера, выдающая хама».
Лидия поднялась, выпрямила спину, подняла подбородок и, не замечая того, как судорожно сцеплены руки, направилась к фуникулеру. Она спокойна. Абсолютно спокойна. «А что, собственно, произошло? Что до нее, то у нее все в порядке. Любимая дочь. Любящий муж. Грандиозные гонорары. Она только что подписала три новых контракта. Летом они со Збышеком поедут в Италию. Все прекрасно. Она не собирается рыдать и заламывать руки. И уж тем более – выяснять отношения. Завтра у нее куча дел. Днем съемка. Утром надо заехать к портнихе и в книжный магазин – она обещала Марысе купить сказки Андерсена с волшебными движущимися картинками».
Лидия неловко запрыгнула в кабинку и покачнулась, обретая равновесие. Внизу села в свой кофейного цвета автомобильчик и поехала домой, глядя строго перед собой сухим напряженным немигающим взглядом. Дома горничная бросилась, чтобы принять пальто и шляпку, но Лидия таким резким жестом отстранила ее, что та в испуге отшатнулась.
– Что Марыся? – бросила Лидия коротко.
– Уже спят-с.
Кивнув, Лидия стремительно пересекла пустой холл, столовую и гостиную. Збышека нет. Кажется, деловой ужин с партнерами. Хлопнула дверь спальни. Деловито раздевшись, она легла в постель и через минуту уже спала, глубоко и ровно дыша. Проснувшись в обычное время, она тщательно совершила утренний туалет, долго выбирала костюм и наконец остановилась на легком весеннем платье в крупных цветах – слишком легкомысленном, как сказала бы она сама полгода назад. С удовольствием оглядев себя в зеркале, она вышла к завтраку и, с аппетитом поедая омлет и тосты с клубничным джемом, увлеченно рассказывала Збышеку о вчерашней съемке и расспрашивала про деловой ужин. Рассказ мужа о том, как директор харьковского филиала банка, седобородый старик, принял восходящую звезду Машу Клер за официантку и дал ей на чай три рубля, страшно развеселил Лидию, и она смеялась до слез. Поднявшись, она ласково поцеловала Збышека в лоб. Тот схватил ее руку и не отпускал, пока она сама не вытянула из его жаркой ладони холодные пальцы.
Первым делом Лидия отправилась в цветочный магазин. Она любила, чтобы во всех комнатах стояли разные цветы. Увидев ее в дверях, хозяйка лавки ойкнула от восторга и набросила на прилавок лоскут черной ткани – на черном цветы смотрелись особенно ярко и заманчиво. А продавщицы уже несли охапки нежной тепличной зелени. На прилавок легли гроздья сирени – темно-лиловой, похожей на недозрелый черный виноград.
– Какая она у вас… растрепанная, – недовольно проговорила Лидия, почувствовав мгновенный укол раздражения.
Продавщица раскинула перед ней тюльпаны, тугие нераскрывшиеся чашечки которых, казалось, скрывали по Дюймовочке. Тюльпаны показались Лидии надутыми. Раздражение нарастало. Пионы она назвала колючими, розы – надменными, ирисы – хищными.
– Есть у вас хоть что-то приличное? – спросила Лидия срывающимся голосом, нервно натягивая перчатки.
Хозяйка суетилась, делала испуганное лицо, умоляла обождать и подавала продавщицам знаки жестами – скорей, скорей, несите еще, – а те бежали к прилавку все с новыми и новыми букетами. Но Лидия уже устремилась к дверям. В авто она села, едва сдерживая слезы. «Какая подлость – предлагать ей эдакую гадость»! День потускнел, разбросав по небу ошметки грязно-серых облаков. Истерика билась в Лидии, но, делая огромное усилие, она не давала ей вырваться наружу.
Ткнув ногой в педаль газа, она пустила авто вскачь по ялтинским взгоркам, и то запетляло в проулках, выскочило на набережную, нырнуло в проходной двор, запуталось в ниточках и узелках улиц и перекрестков, сделав круг, вновь вынырнуло у цветочной лавки и понеслось дальше. Ветер обнимал Лидию плотным коконом. Закладывало уши. Застилало глаза. Она не понимала, куда едет, пока впереди не показался фасад с двумя гигантскими куклами по обе стороны от входа. Театр. Авто, взвизгнув, точно побитая собачонка, замерло. Через минуту Лидия уже стояла в театральном фойе. Никем не замеченная, она поднялась по лестнице и проскользнула в ложу – ту самую, откуда несколько месяцев назад смотрела, как Басби проводит отбор танцорок.
Он снова был на сцене. И снова вокруг него толпились танцорки – несколько десятков молоденьких девиц в коротких панталончиках и юбчонках, обтягивающих упругие попки. К попкам крепились длинные кошачьи хвосты. На головах у девиц красовались шапочки с кошачьими ушками. О, как ненавидела Лидия эти упругие попки, голые ножки, прямые спинки, высокие грудки, хорошенькие головки! Она не подозревала, что для Басби их обладательницы – всего лишь живые циркули, созданные для того, чтобы чертить на сцене придуманные им геометрические танцевальные фигуры.
Басби бродил по сцене с металлической линейкой, время от времени присаживался на корточки, вымерял на полу расстояние и передвигал одну из девиц.
– Встань-ка сюда, милая, и не косолапь, а то выгоню. Держись ровно в двух шагах от «розового трико». А ты, – обращался он к «розовому трико», – в прошлый раз чуть не сбила зеленые гетры. Полегче, милая, полегче. Не на плацу. Вот так хорошо, – наконец сказал он, поднимаясь и оглядывая ряды танцовщиц. – Начинаем! – Но тут выражение его лица изменилось: – Какого черта! Где реквизитор? – крикнул он, и эхо разнесло по пустому залу клочки его резкого голоса. – Я что, бегать за ним должен? – кричал Басби. – Где хвост? Почему нет хвоста? Сколько можно повторять – я не могу репетировать без хвоста!
Двери распахнулись. Вбежал всклокоченный реквизитор с черной тряпкой и игольной подушечкой в руках. На лице его было такое выражение, будто он увидел извержение Везувия.
– Прощенья просим, – пробормотал он и, подскочив к Басби, начал колдовать у того за спиной. Через минуту черная тряпка превратилась в огромный толстый плюшевый хвост на проволоке. Пришпиленный к брюкам Басби, хвост гордо поднимался у него над головой.
– Прекрасно, – Басби сразу смягчился. – Повторяем за мной! – Он медленно двинулся вдоль сцены, слегка приседая, переступая с носка на пятку и делая руками плавные кошачьи движения. – Мяу, мяу! Мяукаем, барышни, мяукаем! Не слышу внятного мяуканья! Работаем хвостами!
– Мяу, мяу! – нестройно повторяли танцовщицы, двигаясь за Басби на полусогнутых ножках, плавно взмахивая руками и виляя хвостами. Одна из девиц подскользнулась и плюхнулась на пол. Остальные захохотали. Басби оглянулся со зверским выражением лица, но, увидев распластанное тело, не удержался и тоже расхохотался.
Злость и горечь закипали в Лидии. «Вот он. Жив, здоров и невридим. Ничего не случилось. Бегает по сцене с дурацким хвостом и мяукает. Паяц! Это просто… просто насмешка! Да он о ней и не вспомнил». Она хотела уйти – нечего ей здесь делать! – но не смогла встать. Ноги не слушались. Глаза неотрывно следили за Басби. Если бы она могла, то выбежала бы на сцену и ударила его. Луч софита неожиданно ударил ей в лицо. Она зажмурилась, и слезы выступили у нее на глазах.
Из-за кулис высунулась кудлатая голова и что-то негромко сказала. «У-y-y!» – пронеслось над залом. Поток девушек схлынул со сцены и выплеснулся в фойе. Мгновение – и Басби остался один с поднятой ногой и «Мя…», замершим на губах.
– В чем дело? – закричал он, поворачиваясь к кудлатой голове.
– Жалованье. Кассир вернулся из банка. А вас, между прочим, ожидают-с, – и голова скрылась.
Басби спрыгнул со сцены. Сумасшедший дом, а не репетиция. Он даст девчонкам дополнительный час. Нет, полтора. Пусть побегают так же, как они бегают за жалованьем. На пути ему попался огромный надувной шар. Басби со злостью пнул его, и шар, подскочив, провалился в оркестровую яму, где с грохотом сбил на пол виолончель. Басби выругался и, в раздражении прихлопывая линейкой по ноге, вышел в фойе.