Басби крутанулся на стуле.
– По рукам, господин Анатольев! Вешайте объявление об отборе танцовщиц, Алексей Никитич!
Часть третья
Глава I Басби покоряется Москве
В Москве Басби бывал лишь однажды, совсем мальчишкой. Где-то в декабре. Рождественские гулянья. Мерз нос. Мама отрезала шелковые ленты от платья, чтобы привязать варежки к его пальтишку – белые банты светились в темноте и казались громадными снежинками, прилипшими к рукавам. Это Басби хорошо помнил.
Папаша Визг рассчитывал на гастроли и даже сговорился купить шатер шапито и место неподалеку от Пречистенской набережной, но не успел встретиться с продавцом, как заговорщицки сверкнула нитка жемчуга в витрине Пассажа. И его обожаемая жена загляделась на ожерелье. Оно юркнуло в коробку, усыпанную золотистой пылью, а та вдруг выросла в десять раз: папаша Визг подмигнул услужливому продавцу, и в коробку нырнуло блестящее манто. Малышу Визгу показалось, что пойман зверек, который был главным персонажем в новой серии красочных рисованных приключений «Зоологические сады мира» – журнал с картинками ему купили на вокзале. На следующий день папочка отбивал телеграммы коллегам в Саратов, Ростов, Сочи – сколько водевильных и цирковых по всей стране были ему должны! Ссуживал он весело. Однако злыдни затаились, и история с новогодними московскими гастролями на том и закончилась. Отбыли в провинцию через день.
Но сейчас дул звонкий июньский ветер. Басби стоял у стойки деревянной рюмочной, устроенной в центре вокзальной площади. Вокруг, будто в неестественно медленном танце, изгибались вокзальные здания – их кудрявый декор Басби удивил, как и количество новых моделей автомобилей, яркие женские пальто, запахи неизвестных духов. Как, впрочем, и подзабытый в продуваемой морским ветром Ялте смрад толпы. Озабоченный люд, деловито пересчитывая тюки, ящики, котомки, пакеты лез в трамваи и автобусы, расходившиеся с площади по трем улицам.
Басби достал из кармана сложенный вчетверо листок, на котором вычурным почерком Анатольева был начертан адрес конторы и гостиницы. Басби приехал первым – труппа, ассистенты, декорации еще находились в пути. В руках у него был небольшой саквояж и перевязанная кожаными ремнями картонная коробка: посылка Макса Чебышева сестре. Басби поднял руку, чтобы остановить таксомотор, но тут взгляд его упал на алую мраморную скульптуру – букву «М» в три человеческих роста. Она высокомерно возвышалась над улицей, над беспокойной толпой, резвыми автомобилями, беспечными воробьями. Метрополитен. Подземка. Как в Лондоне, Берлине, Париже! И Басби решительно двинулся по направлению к бесстыдно сверкающей букве.
Павильон метро представлял собой гигантскую улитку. В «щупальцах» располагались справочные киоски, а в любознательной «голове», «глаза» которой – окна – матово поблескивали разноцветными витражами, – вход. Басби слышал от москвичей еще в поезде, что имя знаменитого архитектора Федора Шехтеля стало теперь почти нарицательным – «шехтелевскими улитками», или просто «улитками», жители столицы называли станции своей любимой подземки. Тут была и ирония: метро явило собой самый быстроходный столичный транспорт, а застывший моллюск, выделанный из мерцающего бирюзового камня, словно предупреждал: торопись – не спеша.
– Вам первый или второй класс? – хмуро спросила Басби тетушка в окошке кассы. Басби оторвался от рассматривания плафона на потолке – на нем красовался гигантский кальмар, – и взглянул на нее удивленно.
– Сударь, вы первый раз в метрополитене? – встрепенулась кассирша. – Наша подземная дорога предлагает пассажирам многообразные услуги, диваны вагона первого класса обеспечивают… – из ее накрашенного рта (в тон алой облицовке окошка) звонко полилась рекламная песня, и Басби поспешил взять билет. Другая матрона в служебном костюме, напоминающем сарафан, не деревенский, а, скорее оперный, подбодрила нового пассажира улыбкой, проставляя на билете фиолетовый штемпель.
– Добро пожаловать, – пробасила она, и звук ее голоса что-то напомнил Басби, но что именно, он не мог понять. Перед ним уже предстала лестница-чудесница – в ее воротцах ласково ухмылялись мраморные рыбы, привставшие на золотых хвостах. Басби рассмеялся и ступил на движущиеся ступеньки. Красота! В сущности, как у него в спектакле. Едешь – и чувствуешь себя длинноногой блондинкой из «Сбежавшей куклы»! Никогда не верь в то, что изобретаешь что-то новое. Однако у них в спектакле просто движущиеся дорожки, а здесь – размах, полет! Басби смотрел на происходящее глазами восхищенного зрителя: грандиозные эскалаторы льются ступенями по сцене, на них отбивают стэп девицы с сумками и кошелками, из которых сыпятся яблоки, груши… Не разместить ли на движущихся ступеньках оркестр? Скрипки, контрабасы и трубы будут ехать вниз – а дирижер вверх. Гениально! Фантазия Басби летала меж лампионов в форме морских каракатиц, взвивалась к люстре из медных водорослей, кружила вдоль стен, с которых смотрели удивленные рыбы, тканные из шелка.
Басби был уже почти внизу, когда наверху эскалатора, там, откуда он только что столь виртуозно скатился, раздались крики и смех. Он обернулся. Зрелище действительно стоило аплодисментов: вдоль перил по панели, отделяющей разнонаправленно движущиеся лестницы, летел таз. Упущенный, видимо, нерадивой девахой, что голосила на верхних ступенях. А в тазу крякал – то ли от испуга, то ли от удовольствия – гусь. Гусь мчался прямо на Басби. И рыкал, и фыркал, и вертел желтым клювом. Деваться было некуда: Басби расткрыл объятия и принял в них гогочущую птицу. Пассажиры на обоих эскалаторах оказались благодарными зрителями – мгновенье, и они рукоплескали обоим! Таз, сделав кульбит, звонко грохнулся на мозаичный пол. Басби раскланялся и указал рукой на гуся – дескать, вот солист, ему слава. Гусь потоптался и тоже склонил шею. Публика была в восторге, а сквозь толпу к триумфаторам пробиралась раскрасневшаяся деваха.
Через минуту подкатил поезд, и Басби сел на диванчик в вагоне первого класса – дверь ему открыл человек в служебной тужурке а-ля косоворотка. Проводник взял вещи и поставил на специальную полку. Поезд, дернувшись, тронулся, и Басби услышал звон хрусталя.
– Бог ты мой, – прошептал он.
К стенке вагона крепился небольшой столик, на котором пыхтел самовар, а вокруг теснилась когорта стаканов.
– Не желаете ли чайку-с? Или кофию? – важно спросил проводник. Басби огляделся: в вагоне было еще два пассажира – пожилые господа профессорского вида действительно держали в руках чашки.
– Да мне всего две остановки, – неуверенно ответил Басби.
– До какой изволите следовать?
– До «Чистых прудов».
– Будет специальное уведомление, – поклонившись, сказал проводник.
Басби откинулся на спинку дивана. «Да уж, столица: половые в вагонах подземного поезда. Умеют шикануть. Надо бы поскорее заказать сорочек и костюмов, – подумал он. – Одеваются тут скромнее, а ткани дороже. Одни шарфы-галстуки чего стоят – даже у этих старичков-буквоедов». Багаж его должен был прибыть вместе с первой партией декораций, а в саквояже, в сущности, ничего не было – самое необходимое. И совершенно не московское!
Поезд выкатил на ярко освещенную станцию «Чистые пруды». Станционное фойе было выдержано абсолютно в другом стиле – колонны из неровно сложенных кубов твердого стекла, стеклянные квадраты хитро подсвечены. Такие же на потолке – кажется, будто зал освещен солнечным светом. Быстрая лестница подняла его наверх, распахнулись широкие стеклянные двери – и брызнул летней беспечностью бульвар. Широкий, чистый! Нежной зеленью горят молоденькие липы. Басби глубоко вдохнул свежий воздух и снова улыбнулся самому себе: хотелось танцевать, лететь по бульварному тротуару вперед. Неведомо куда! Как летел вдоль сцены в своем знаменитом номере – «Танец на улице» – кумир его детства Басби Кинг. Какие пируэты выделывал он вокруг фонарных столбов, как вскакивал на афишную тумбу и перепрыгивал с нее на крышку мусорного бака, проваливался, появлялся оттуда с громадным черным зонтом, а малыш Визг в этот момент должен был опрокидывать на него со сценических колосников ведро с водой. Овация! Сколько же лет прошло? Почти тридцать? В воспоминания вторглись визгливые девчачьи голоса:
– Смотрите внимательно – надо обойти станционный павильон со всех сторон! – кричали наперебой две девицы в смешных полосатых чулках, верховодящие группой людей, явно приезжих. – Тут архитектор Мельников спорит с архитектором Шехтелем. У Шехтеля павильоны из волшебных сказок, а у Мельникова – архитектура будущего: стекло и только стекло! Смотрите, как стекло вписано в проем дверей! Только осторожно: не один лоб уже разбился о прозрачные стены, – и девчонки увели вертящих головами гостей за угол. Басби отошел на два шага, закинул голову и тоже залюбовался. Действительно, удивительное здание – два разновеликих стеклянных куба, поставленные друг на друга. Смело! На удивление смело!
Он пересек бульвар, свернул в первый переулок, во второй, потом на небольшой улочке, где громоздились одно– и двухэтажные старенькие особнячки, слыхом не слыхивавшие ни про земноводные мраморные виньетки Федора Шехтеля, ни про стеклянные причуды Леонида Мельникова, которые притихли тут в своей мягкой пыли, нашел наконец гостиницу, которую снял для него антрепренер. Господин Анатольев, оставивший по себе воспоминания о сходстве с роскошным перезрелым персиком. Что же это за пристанище, любопытно? Басби ждал, с чего начнутся надувательства почтенного «управителя новациями». Пожалуй, дождался.
Над входом в домик красного кирпича, втиснувшийся между двумя приземистыми особнячками, красовалась двусмысленная вывеска «Чертог экспериментов». На первом этаже оказалось что-то вроде кабаре – небольшая сцена, круглые столики, питейная выгородка. Между столиками бродил курносый юноша в махровом халате со скрипкой под мышкой и что-то искал на полу – в тот момент, когда Басби открыл рот, чтобы обратиться к нему с вопросом, он выудил из-под стола смычок и радостно провел им по струнам. Басби поморщился – скрипка была чудовищно расстроена.