Разум плавится, но в то же время я наслаждаюсь каждой секундой этих встреч. Странных, окутанных тайной и очарованием. Ведь в глубине души я именно такая. Такая, какой он меня видит. Без тормозов и дурацкого нет.
— Всем спасибо, девчонки, сегодня отработали просто супер. Ань, задержись на пару минут, нужно поговорить.
Ларионова прищуривается и, перебросив через плечо небольшое полотенце, идет ко мне.
— Что?
— Это была твоя последняя тренировка.
— Не поняла…
— Я тоже была в шоке, когда узнала, что видео, обросшее непристойными слухами, твоих рук дело, — мило улыбаюсь, наблюдая за ее реакцией. Ларионова краснеет на глазах. По ее щекам ползут пунцовые пятна.
— Ты не можешь меня выгнать.
— Могу. Ты либо сваливаешь тихо, либо я ставлю этот вопрос девчонкам на голосование. Пусть они знают героев в лицо.
Анька сводит брови на переносице, продолжая прожигать меня свирепым взглядом. По ее лицу видно, как она хаотично соображает, что делать дальше. Но вот право выбора у нее больше мнимое, чем реальное.
— Решать тебе, Ань. Только тебе.
Широко улыбнувшись, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и иду переодеваться.
Спешить особо некуда, но я все равно поторапливаюсь. Больше по привычке.
Сегодняшняя встреча с Андреем слегка сместила ориентиры. Если утром я не могла отделаться от мыслей о краже, то теперь вовсе об этом не думаю. Трогаю застегнутый воротник рубашки и поражаюсь своей смелости, да и смелость ли это?
Плавно перемещаюсь в момент, будто в эту самую секунду расстегиваю мелкие пуговички друг за другом. Насколько сложно было решиться на очередную провокацию? Легко. Очень легко. И самое пугающее, что приятно.
К щекам приливает кровь, пальцы не слушаются, но я продолжаю. Его горячая рука покоится на моей талии, а зрачки расширяются. Отчетливо вижу, как дергается его кадык. Андрей прищуривается.
Меня бросает в жар. Слезы высыхают, превращаются в легкую дымку, что смешивается с потоками ветра. Испаряется.
Внутренний мандраж усиливается, но мне ни капли не страшно. Наоборот. Отпускаю последние тормоза. Смотрю в его глаза, пытаясь увидеть там нечто большее. В голове лишь одна навязчивая мысль — пусть поцелует. Я хочу это почувствовать. Сейчас, именно в эту минуту.
Привстаю на цыпочки, но в то же мгновение одергиваю себя. Усмиряю порыв, прилипая пятками к асфальту. Часто дышу и прячу руки за свою спину. Упираюсь ладонями в холодную стену, запрокинув лицо.
Андрей едва заметно улыбается. Поддевает пальцем одну из оставшихся застегнутой пуговицу на моей рубашке.
От него пахнет чем-то свежим и мятным. Тяну носом этот запах, что до сих пор застрял в памяти, и резко убираю ладонь от своей шеи. До хруста в суставах сжимаю кулаки и, ускорив шаг, спешу к остановке.
На улице начинает темнеть. За последнюю неделю световой день прилично убавился.
Ловлю маршрутку и, откинув затылок на подголовник сиденья, смотрю в окно.
Только сейчас понимаю, что Андрей смог переключить меня. Вытолкнуть из разума тревогу. Последние часы я не вспоминала об отце и тех ужасах, что творятся дома. Мой разум был поглощен мыслями о перепалке с Панкратовым. Очередной близости, от которой по телу проносится россыпь мурашек.
Я боюсь и одновременно наслаждаюсь этим.
Скатываюсь к привычному самокопанию, но никак не могу вычленить суть. Чего я хочу?
Открываю входную дверь, мешкаю, прежде чем снять пальто. Прислушиваюсь. В квартире тихо. Бросаю сумку на самодельную банкетку и направляюсь в кухню. Очень хочется пить.
Перед глазами встает заплаканное мамино лицо, а сердце замирает.
— Что случилось?
29
Если это он, если это отец, я точно убью его.
В детстве меня часто посещали подобные мысли. Просто избавиться от него самым примитивным и древним способом. Стереть с лица земли, и тогда всем обязательно станет легче.
— Это он? — повышаю голос, но мама начинает отрицательно мотать головой.
Она давится собственными слезами, вытирая щеки и покрасневшие глаза бумажным платочком. На столе лежит десяток таких же скомканных и все еще мокрых салфеток.
— Нет, доченька. Дело не в отце.
— Тогда что произошло? — присаживаюсь напротив, сцепляя пальцы в замок, чтобы мама не заметила, как они дрожат.
Внутри меня вновь пробуждается страх. Его несоизмеримо много. Он преследовал меня всю жизнь, кроме последних четырех лет. Теперь же все начинается сначала.
— Просто… все одно на одно. Еся, меня сократили с работы.
— Как?
— Так бывает, родная. Так бывает.
Мама шмыгает носом и отворачивается к окну.
Долго смотрит на опустевший под вечер двор, а когда поднимается с места, уже не плачет.
— Все будет хорошо, — стискивает мои ладони, — не переживай. Я не хотела, чтобы ты стала свидетелем моей слабости. Найти новую работу не такая уж и проблема. Мне просто обидно. Столько лет…
К своему сожалению и стыду, я не собираюсь ее утешать, потому что просто не умею этого делать. Не могу. Это какой-то врожденный барьер. Неумение сочувствовать.
Я просто сразу же впадаю в ступор, за которым следует немота. Язык прилипает к небу, а в голове пустеет. Ни единой связной мысли. Вот как сейчас.
— Позову девчонок, а ты промой рис, будем есть.
Ужин проходит в молчании. Болтают только близняшки. Рассказывают о школе и прочей ерунде. Пока они делятся впечатлениями от пройденного дня, я ловлю себя на мысли, что не была в их возрасте такой легкомысленной. Не могла себе этого позволить.
В мои двенадцать мне никто не потакал. Я была максимально самостоятельным ребенком. Мама активно бросала все силы на девочек, так как те были еще совсем малышками. Алинка к тому времени уже вовсю готовилась к собственной свадьбе. Иногда мне кажется, что сестра пошла на этот шаг только для того, чтобы сбежать из дома. Избавиться от ответственности за семью и нападок отца. Нести на своих плечах ношу старшей сестры то еще «удовольствие», по крайней мере, в нашей семейке точно.
— Ты совсем не поела, Еся.
— Нет аппетита, мам. Я пойду к себе, нужно подготовиться к семинару.
Быстро мою за собой тарелку и запираюсь в комнате.
Тоскливо смотрю на пустующий стол, где раньше стоял ноутбук, и чуть сильнее обычного кусаю внутреннюю сторону щеки. Пытаюсь усмирить свою злость, а еще ощущение полной беспомощности.
В этот раз я даже не пыталась говорить с мамой о поступке отца. Это бесполезно. Она будет его выгораживать. Всегда так делала.
Только как, как можно защищать человека, который испортил твою жизнь? Угрожал ножом? Навлек на твой дом беду?
Не понимаю…
Перелистываю страницу в методичке чисто рефлекторно, хоть ничего и не запомнила с прошлой. Ученик из меня сегодня так себе. Будет неудивительно, если завтра на паре мне влепят двойку.
Около часа ночи Леська кидает голосовое сообщение с поздравлением.
Шлю в ответ кучу смайликов в виде сердечка, а сама замираю у зеркала. Долго смотрю на свое отражение. Касаюсь кончиками пальцев щеки, по которой скатилась слезинка. Губ, уголки которых игриво выгнулись в улыбке.
— С девятнадцатилетием тебя. Ты все сможешь. Верь в себя, — шепчу собственному отражению и погружаю комнату в темноту.
Гашу светильник, выключатель которого издает тихий щелчок, и забираюсь под одеяло.
Утро наступает быстро. Казалось бы, я только закрыла глаза, а на тумбочке уже вовсю разрывается поставленный на телефоне будильник.
Лениво вытягиваю руку и выключаю это орущее исчадие ада. У меня есть еще пять минуточек. Солнце не упадет на Землю, если я немного опоздаю. Но даже этим моим планам не суждено сбыться.
Как только я вырубаю будильник, в комнату врываются Катя и Лена. Они сразу атакуют мою кровать.
— Вставай!
— С днем рождения, Еся!
— Хватит дрыхнуть.
— Ты так все проспишь. У нас сюрприз.
— Мама приготовила подарок.
Писклявые голоса смешиваются. Становятся громче. Одеяло и подушка больше не спасают, и мне приходится встать.
— Давай, ждем тебя на кухне! — Ленка шлет воздушный поцелуйчик и вышмыгивает за дверь. Катя бежит за ней следом.
В дверь звонят. На кухне кипит чайник, а в ванной льется вода.
Настоящий ад.
Быстро переодеваюсь в шорты с майкой и выползаю за пределы собственной комнаты.
— Смотри, — Катя вручает мне коробку с бантом, — курьер привез.
— Что это?
— Не знаю. Сказали, тебе. Даже по имени-отчеству назвали. Но открытки там нет, — морщит нос.
— Ясно.
— Открой. Так интересно, что там. Такой красивый бантик, — трогает широкую атласную ленту молочного оттенка.
Я только проснулась. Меня подняли, но точно забыли разбудить. В голове вата, я ничего не соображаю. В квартире творится полный бедлам. Крики, шум.
Духовка издает громкий звон, и мама бежит из ванной на кухню в халате и бигудях. Проходя мимо меня, чуть притормаживает и целует в щеку со словами:
— С днем рождения, дочка.
Все, что я сейчас могу, это заторможенно кивнуть и потянуть за край ленты. Собственно, так и делаю. Только крышку с коробки снять не успеваю. В дверь снова звонят, а Катюха издает разочарованный стон. Распаковка на время откладывается.
Щелкнув шпингалетом с цепочкой, высовываю голову в подъезд и сразу пячусь назад.
— С днем рождения, Еся.
В нос ударяет тяжелый запах лилий.
30
— Спасибо, Женя, — забираю у него букет.
То, что на лилии у меня аллергия, не уточняю. Просто спихиваю цветы сестре, которая уже успела засунуть свой любопытный нос в дверной проем.
— А, — Женька лезет во внутренний карман куртки. — Это тоже тебе.
Протягивает мне небольшую подарочную коробку, которая легко вместится в ладонь, с широкой улыбкой. Отвечаю ему тем же.