– Она крайне ревнива и в конце концов принялась отравлять ему жизнь, луч света превратился в бурю, которая была совершенно не нужна ему, тем более как раз начался процесс по делу Маэлис. Вероятно, он не хотел новых проблем или опасался, что она может навредить ему. Не знаю, я с ним это не обсуждал…
Я возвращаюсь к вопросу о постоянном присутствии Элизабет в семье Лёланде. Если верить адвокату, она была в отношениях с Нордалем и успела глубоко пустить корни в его семье. Как это объяснить?
– У этой женщины никого нет, – объясняет адвокат. – Она одна-одинешенька, во всяком случае, у меня такое чувство. Она вошла в эту семью с парадного входа, заменила им сына – да, такая вот замена. Она купила себе место. Я знаю, что с сестрой Нордаля Александрой они практически подружки.
– А потом она исчезла, так же быстро, как и появилась, после всего «ущерба», нанесенного ее откровениями?
– Это не было запланировано. Это сопутствующий ущерб. Если она планировала навредить ему, то у нее не вышло, потому что в итоге на суд она даже не пришла. А уж на чтение протоколов ее допросов в конце процесса всем было плевать…
Я и сама подозреваю, что роман Нордаля Лёланде и Элизабет не был предметом обсуждения в ходе прения сторон по делу об убийстве маленькой Маэлис.
Вот уже более полутора часов я заваливаю мэтра Якубовича вопросами. А его время бесценно. Я чувствую, что пора закругляться. Он провожает меня до двери и все так же радушно просит не стесняться связываться с ним, если у меня возникнут новые вопросы. Я прощаюсь с ним улыбаясь. А про себя думаю, что, если однажды, не дай Бог, мне понадобится адвокат, я обращусь именно к нему.
Едва выйдя на улицу, я уже знаю, куда расследование меня поведет дальше. Сомнений нет. Мне нужно поговорить с Элизабет, с этой загадочной «госпожой Г.». Благодаря адвокату Якубовичу я узнала о ней немного больше. Правда, это не слишком объективная версия защитника Нордаля Лёланде. Я должна встретиться с ней, чтобы выслушать ее правду.
Она явно потеряла в этой истории немало. Возможно, работу, часть друзей, родственников и даже юридическую невиновность, потому что 9 марта 2022 года ее судили и приговорили к шести месяцам тюремного заключения условно за историю с телефонами и SIM-картами. Не считая 10 000 евро, которые она на него потратила, – а ведь нельзя сказать, что она богата. В социальной сфере деньги лопатой не гребут.
Я задействовала свои социальные сети на протяжении трех недель. Я уже недалеко. Я приближаюсь… И наконец получаю ее номер телефона.
«Я, Элизабет…»
«Меня зовут Элизабет. Мне 50 лет, я работаю в социальной сфере и, без всякого моего желания, оказалась на первых страницах судебной хроники, навлекла на себя осуждение незнакомцев, которые клеймили меня, не зная обо мне ничего. Я заплатила огромную цену за то, что влюбилась в самого ненавидимого человека Франции, что сделало меня женой чудовища, преступницей в глазах общественности. Мое преступление в том, что я была подругой Нордаля Лёланде».
Эти несколько слов адресованы мне. Я получила их не сразу. С первых наших контактов мои отношения с Элизабет, таинственной «госпожой Г.», были сумбурными, сложными, но в то же время увлекательными – и вот наконец я сумела узнать ее историю.
Четверг, 21 апреля. Полдень. Несколько дней назад я раздобыла номер Элизабет. Я решаюсь отправить ей СМС. Я не хочу ее напугать. Лишь хочу объяснить свой замысел, убедить, что я не гонюсь за сенсациями и не подглядываю в замочную скважину; я хочу понять истории, не вписывающиеся в нормы, в частности ее историю. Говорю о своем желании не рисовать карикатуру, а приблизиться к истине. Перечитываю то, что написала: не слишком ли напыщенно? Ясен ли мой замысел? Будет ли она мне доверять? Ставлю подпись. Набираю полную грудь воздуха и нажимаю «Отправить».
Задолго до этого я задалась вопросом: как лучше всего можно представить себя на месте женщины, у которой роман с убийцей, ненавидимым всей Францией, и которая однажды утром решает выйти из тени и сказать: «Человек, которого я любила, лгал мне, манипулировал мной, смешал меня с грязью и предал», зная, что на нее саму будут показывать пальцем.
У меня в голове по-прежнему звучат слова Даниэля Загури: «Эти женщины, какими бы ни были особенными, перешедшими черту, неизбежно говорят обо всех нас. Так что в них есть что-то и от меня, и от вас». Это очевидно для психиатра, но совершенно неоднозначно для общественного мнения.
Прежде чем отправить первое сообщение, я включила компьютер и стала искать комментарии читателей под статьями, рассказывающими об Элизабет. Для очистки совести я также заглянула в твиттер и вбила хештег #подругалёланде. Просто побоище! Если бы казнь на костре еще существовала, эту женщину сожгли бы живьем на Гревской площади без суда и следствия, наплевав на презумпцию невиновности. Просто паноптикум, скажу я вам: орущая, ненавидящая толпа, где среди желающих ей «сгореть в аду» встречаются и те, кто хочет, «чтобы она до конца жизни сидела в тюрьме», и те, кто в великом благодушии желают «запереть ее в психушке». Я также замечаю набор клише о женщинах и немалую долю сексизма; конечно, она «шлюха», «потаскуха», а чтобы она поняла, как гнусен ее поступок, нужно, «чтобы ее саму изнасиловали». Кто-то восклицает: «Как такое возможно? Иные бабы хуже мужиков!» То есть она «хуже» Нордаля Лёланде, совершившего два убийства? Интересно. Я снова вспоминаю Даниэля Загури и его ухмылку, когда он упомянул миф о том, что женщина обязана быть добродетельнее мужчины, иначе пусть пеняет на себя. Мужчина-преступник никого не удивляет, но если «отступившей от нормы» назвали женщину, – ату ее!
Дни идут один за другим: 22, 23, 24 апреля. Я жду. Мое послание так и остается без ответа…
25 апреля я не выдерживаю и пишу снова. Объясняю, что готова ответить на все ее вопросы о моей затее в любое время дня и ночи. Если нужно, я могу приехать как угодно далеко. Я выкладываю все карты на стол. Через два часа я получаю СМС – лаконичное, но, хочется верить, несущее надежду: «Добрый день, госпожа Бенаим, не могли бы вы сообщить мне адрес вашей почты?» Я немедленно отвечаю с воодушевлением, которое, как оказалось позже, было излишним – да, завожусь я довольно быстро. Ближе к вечеру я наконец получаю ответ по почте. Меня словно окатили холодной водой. Да, она получила мои СМС – кстати, ей интересно, откуда у меня ее контактные данные, – но ей не понравились дебаты о ней в эфире TPMP с журналистом Оли Порри Санторо. Ей не хотелось бы, чтобы ее жизнь пристально рассматривали. Все, что до сих пор о ней рассказывали, никак не отражает те три года с Нордалем Лёланде, говорит она. Кроме того, она не хочет быть единственной героиней книги, и ей нужно убедиться, что там будут и другие истории. Наконец – и это главное, – я чувствую в ее словах страх: страх, что ее будут осуждать и что это настроит против нее Нордаля Лёланде и его адвоката. Она опасается, что ее откровения приведут к преследованию с их стороны. Ее нужно успокоить. Я с ходу пишу ответ. Я понимаю ее осторожность, излагаю ей свои размышления и суть прочитанных статей, свой замысел, лишенный осуждения. Я также объясняю, что она будет не единственной свидетельницей в моей книге. Наконец, я напоминаю, что Fayard – серьезное издательство, которое никогда не возьмется публиковать «желтуху». Одним словом, я искренна и откровенна. Мы обмениваемся несколькими письмами. Она просит время на размышление. Я ее прекрасно понимаю: открыться собеседнику, обсуждая такое, – дело серьезное. Главное – не выкручивать ей руки. Нужно дать ей время.
На следующий день Элизабет снова пишет мне: она думает над моим предложением, но хотела бы знать, проявил ли мэтр Якубович озлобленность в ее адрес. У меня возникает четкое ощущение, что адвокат особенно ее беспокоит. Я разряжаю обстановку: нет, он не сомневается в ее романтических чувствах. Он придерживался фактов и не проявлял недоброжелательности к ней. Я умалчиваю о некоторых едких замечаниях адвоката об этих отношениях и о том, что он не верит во власть Лёланде над ней. Не нужно уводить ее в сторону. Если она согласится со мной поговорить, версию адвоката мы обсудим позже. Ответ приходит мгновенно: она напишет мне позже. Все еще с недоверием она добавляет: «Вы звонили Якубовичу, только чтобы поговорить обо мне, или хотели убедиться, что не будет судебного расследования, или проверить, что мои отношения с Нордалем действительно имели место?» Определенно, общение ее с адвокатом было непростым! Я отвечаю, что мэтр Якубович ни разу не угрожал мне какими бы то ни было судебными разбирательствами. И заверяю, что в моей книге центральное место будет занимать слово женщин, а не слово адвокатов. Я хочу, чтобы женщин наконец услышали.
Сможет ли это последнее письмо успокоить ее, чтобы она согласилась со мной все обсудить? Пока что я не имею об этом ни малейшего представления. 27 апреля я снова получаю письмо. Элизабет согласна связаться со мной по телефону, чтобы я еще раз рассказала ей о моем проекте, но уже напрямую. Это еще не согласие, но прогресс. Она позвонит мне на следующей неделе.
Между нами уже протянулась нить. Она кажется мне интересной, возможно, даже интереснее, чем я себе ее представляла. А еще она хорошо воспитана и явно травмирована – но готова довериться. После трех дней переписки новостей больше нет. Я не беспокоюсь. Слово за ней.
Пятница, 29 апреля, 19:35 – новое СМС от Элизабет: «Я согласна говорить. Причины объяснила в письме». Что произошло? Почему она вдруг решилась? Я поспешно открываю почту:
«Добрый вечер, Валери, с учетом новостей о НЛ я согласна выступить свидетелем для вашей книги. Он опять солгал женщине и манипулировал ею, я не хочу, чтобы это повторялось. Я хочу рассказать о нем без вражды, без мстительности – рассказать обо всех сторонах его личности. Как договаривались, я позвоню вам в начале следующей недели. Он действительно обращается с женщинами как с вещами, я достаточно пострадала от отношений с ним и хочу, чтобы женщины знали, что он собой по-настоящему представляет. Надеюсь, вы позволите мне затронуть эти темы. Я переживаю за ту женщину, которой грозит тюрьма. Он никогда не изменится. Очень хочу, чтобы вы поняли: мной руководит не месть – прошло уже почти пять месяцев, моя жизнь продолжается, я чувствую только жалость к нему. Мы все обсудим по телефону, думаю, во вторник, примерно в 21:30. Хороших выходных. Элизабет».