Я немедленно отвечаю. Благодарю ее за доверие. Я понимаю ее мотивацию. Я верю ей, когда она говорит, что у нее нет никаких недоброжелательных намерений. Итак, мы договорились созвониться в ближайший вторник, в 21:30.
Какие же «новости» потрясли ее настолько, что она согласилась свидетельствовать? Снова история с женщиной…
Речь идет о новой подруге Нордаля Лёланде. Накануне их застали в разгар секса на свидании[48]. Объятия были немедленно прерваны персоналом тюрьмы Сен-Кантен-Фаллавье. Пресса рассказала, что эта женщина впервые воспользовалась правом свидания после активной переписки с заключенным. Ее просьбу о посещении утвердили после проверки в префектуре. Вернувшись в свою одиночную камеру, Лёланде стал проявлять агрессию к надзирателям. Теперь ему грозит две недели карцера за «эксгибиционизм» – обычная зона свиданий считается общественным местом, в отличие от комнаты длительных свиданий.
Личность этой женщины не раскрывается, по ее делу будет проходить состязательный процесс. Вот почему Элизабет уязвлена, вот что склонило чашу весов в мою сторону. Другая женщина, еще одна потенциальная «жертва»? Ревность, как сказал бы мэтр Якубович, или реальное желание Элизабет предостеречь тех женщин, чья жизнь может покатиться под откос, как случилось с ней? Мне не терпится созвониться с ней.
Вторник, 3 мая, 9:50 утра – опять письмо от Элизабет: «Можно перенести на завтра? У меня неотложные обстоятельства». Мне вдруг становится страшно, что она отступит. Я не подаю виду: «Без проблем, до завтра!»
В среду, 4 мая, сразу же после окончания передачи я ловлю такси. Только бы не оказаться в пути, когда она позвонит, мне нужно быть в спокойной обстановке! Я взлетаю по лестнице через четыре ступеньки – настоящий подвиг для тех, кто меня знает, что лишний раз доказывает мое нетерпение. Телефон звонит, когда я вставляю ключ в замок. Она! Я швыряю пальто и сумку на пол, кидаюсь к магнитофону и включаю его.
– Алло? Добрый вечер, это я, Элизабет…
На часах 21:40.
Четыре часа признаний
«Малышка Элизабет (sic) родилась в 1971 году в Дижоне. Я младшая из пяти детей, нас три брата и две сестры. Я прожила в Дижоне практически всю жизнь, только на два года уезжала в Бур-ан-Брес с моим тогдашним партнером, вот так…»
Детство? Счастливое и обеспеченное. Папа строгий, а мама наоборот. Подростковый период? Нормальный. Начало жизни Элизабет Г. похоже на длинную спокойную реку. Ни катастроф, ни драм, ни травм…
До экзамена на аттестат зрелости она не доучилась. Пошла работать кассиршей, сменила ряд мелких подработок, затем ушла в социальную сферу, где стала заниматься инвалидами. «Потому что я всегда чувствовала сострадание, – говорит она. – Я всегда интересовалась другими людьми. Я воспитана так, чтобы всегда помогать ближнему. Моя семья – воцерковленные католики. Я чуть менее религиозна».
Эта работа стала для Элизабет откровением: «Я была создана для этого». Затем она, пройдя обучение, становится медицинско-психологическим ассистентом, после чего два года учится на курсах воспитателей в Дижоне. На сегодняшний день она работает в социальной сфере уже более 20 лет. Она начала интересоваться вопросами содержания в тюрьмах во время обучения в региональном институте социальной работы.
– Однажды вечером у нас проходила дискуссия по этому вопросу. Мне действительно было интересно открыть для себя этот малоизвестный мир. Потом я стала читать книги на эту тему.
Она вспоминает, что лектор принес реалистичный макет камеры площадью девять квадратных метров, которую воссоздал в мельчайших деталях:
– Там было две двухъярусных койки, туалет прямо там, посередине, и он сказал: «Вот! Вот как выглядит камера!» Я подумала: «Ого, и их там четверо!» Лектор нам еще объяснил, что часто матрасы лежат просто на полу. А я увидела этот туалет посередине и подумала: «Ну правда, делать свои дела вот так перед остальными!» Это же попирание элементарнейших прав!
– В этом есть нечто унизительное, так?
– Так и есть! Попраны все права заключенных – а их, откровенно говоря, и так очень мало. Есть тюремное насилие, насилие между заключенными, между тюремщиками и заключенными, ужасные вещи. Еще лектор нам объяснил, что надзиратели могут лишить заключенного переписки, если он у них под наблюдением. Они доводят заключенных до предела…
– Вас возмутила несправедливость?
– Именно! Несправедливость. Я говорила себе, что это прежде всего люди. Они преступили закон, но они не перестали быть людьми!
– И тогда вы предприняли первые шаги, чтобы начать посещать тюрьмы?
– Нет, вовсе нет. Я думала об этом, но меня беспокоила мысль, что придется общаться с заключенными. Одним словом, думаю, я была не готова, еще не дозрела… А потом я работала с огромным количеством разных людей. С аутистами, пожилыми, детьми, наркоманами, тяжелыми инвалидами… У меня была довольно насыщенная профессиональная жизнь.
– Вы не разделяете себя и профессию?
– Именно так. Я и есть моя профессия. Это многое объясняет в моем пути, который привел к Нордалю Лёланде.
В свое время Элизабет после нескольких свиданий вышла замуж за охранника. Брак продлился 13 лет. В этот период ей случалось сопровождать подругу, чей брат сидел в тюрьме. На мой вопрос, был ли он для нее просто приятелем, она реагирует очень бурно, обвиняя Нордаля Лёланде и мэтра Якубовича в том, что они рассказывали в прессе и на суде, будто бы она вышла замуж за заключенного, имея в виду его. «Но это не так, совершенно не так!» – настаивает она на повышенных тонах. Выходит, информация от адвоката – один из тех фейков, которыми кишат СМИ и которые никто не проверяет. Я продолжаю расспрашивать. Она снова возмущается и все отрицает. Она полагает, что это была очередная выдумка, чтобы дискредитировать ее. Я прошу объяснить мне, как все было на самом деле.
– Я встретила подругу, с которой мы какое-то время не общались. Когда я спросила, как дела у ее родных, у родителей и брата – а я была с ним знакома, – она рассказала, что он в тюрьме, и предложила пойти с ней его навестить, запросив разрешение на посещение. Что я, собственно, и сделала. Потом я писала ему и навещала его раз или два в год. Только и всего! А потом Нордаль и Якубович раздули из этого такое… Но он никогда не был моим мужем, нет!
И все же эта история кажется мне удивительной. Я пытаюсь выяснить больше:
– Значит, вы не влюбились в этого заключенного, когда встретились с ним?
– Нет, нет и нет! Это была именно что дружба или, скорее, поддержка. И потом, мы не так уж много переписывались, только на Рождество и на дни рождения. У нас никогда не было романтических отношений, как об этом говорили Якубович и Нордаль…
Рискуя взбесить ее, я снова настаиваю:
– Да, понятно, но потом вы снова встретились с ним после освобождения и влюбились уже тогда, так?
– Нет! Это друг, да просто парень, никакой влюбленности к нему я не испытывала ни до, ни после. Нордаль знал об этом. А на суде он как раз попытался меня дискредитировать, использовав эту историю. Да еще Якубович сверху добавил…
– А почему, как вы думаете?
– Чтобы выставить меня неуравновешенным, не вполне адекватным человеком…
– Женщиной, которая испытывает слабость к мужчинам, сидящим в тюрьме, – чтобы создать впечатление, что именно вы манипулировали Нордалем?
– Именно. Чтобы показать, что не нужно верить ничему, что я могу сказать о Нордале.
Проследим за жизнью Элизабет дальше. То, что она рассказывает, очень далеко от моего представления о ней – одинокая, замкнутая молодая женщина, у которой мало друзей. Все как раз наоборот. По ее словам, после развода она много где бывает, даже называет себя «тусовщицей», любит веселиться ночи напролет, иногда идет на работу прямо с вечеринки. Она обожает быть в центре внимания, наслаждается жизнью, называет себя эпикурейцем. Она любит все удовольствия жизни, у нее есть компания друзей. Долгое время одна и та же?
– Это долгое время была одна и та же компания, но после скандала с Нордалем друзей стало намного меньше…
– У тех, кто ушел, возникли к вам претензии?
– Ушли почти все. Остался один, самый преданный. Все остальные ушли…
Я чувствую, что эта тема до сих пор для нее болезненна, даю ей время собраться с силами.
– А с семьей у вас по-прежнему хорошие отношения?
– Да. Мы очень дружны. У нас большая семья…
– Вы регулярно видитесь? Ходите друг к другу в гости?
– Да, мы видимся регулярно. Правда, нас разбросало по Франции, но мы встречаемся при любой возможности. Я постоянно на связи со старшим братом, мы созваниваемся почти каждый день. Он стал главой нашей семьи после смерти папы…
Сплоченная семья, друзья, вечеринки, профессия, которая подходит на все сто, – портрет Элизабет в ее собственном исполнении изображает женщину, полностью удовлетворенную своей жизнью. Ничего общего с предположениями мэтра Якубовича! Элизабет – не травмированная женщина с отчаянной жаждой привязанности и признания. И все же не за горами тот эпизод, что перевернет всю ее жизнь. Переломный момент, от которого она, похоже, до сих пор не оправилась, тем более что в то же самое время умер ее отец.
Один мужчина ушел из ее жизни – появился другой. Действительно ли это просто совпадение?
Надлом
– На самом деле я слышала не так много о деле Нордаля Лёланде. В то время на слуху было дело Джонатана Даваля. Поскольку все происходило в нашем регионе, это обсуждали каждый день. О Нордале заговорили много позже! Как сейчас помню: было 14 февраля 2018 года, в тот день я узнала, что мой отец при смерти. И в этот же день Нордаль признался в убийстве малышки Маэлис.
Как такое возможно? Дело Лёланде взорвало судебную хронику, не сходило с первых полос ежедневных изданий, его постоянно обсуждали в радио- и телеэфире. Я прошу ее вспомнить поточнее.