Я смотрю на часы – половина второго ночи. Мы говорим уже четыре часа. Четыре часа Элизабет изливает мне душу без умалчиваний, не приукрашивая свою роль, не скрывая своих ошибок и слабостей. Четыре часа она излагает мне свою правду. Слушая ее, я испытала весь спектр чувств: недоверие, раздражение, горе, а также злость, направленную то против нее, то против ее бывшего возлюбленного. Иногда страх. Зачастую изумление. И всегда – сострадание. Я благодарю ее за столь обезоруживающее доверие, которое она оказала мне.
Для нее эта беседа, должно быть, тоже была тяжелой. Пора ее отпустить. Она не уснет, я знаю. Ее ночь будет наполнена кошмарами. Я утешаю себя мыслью, что, по собственному признанию, она восприняла эту исповедь как часть своей терапии.
Я выключаю диктофон. Кладу его на стол и методично навожу порядок в вещах. Мне понадобится несколько дней, чтобы собраться с духом, прежде чем снова погрузиться в это интервью. Я действую машинально, мои мысли не здесь. Я все еще потрясена откровениями, этой историей. Я гашу свет в гостиной и иду спать, но под прохладными и уютными простынями мне все равно не спится.
Возможно, мы все – потенциальные Элизабет? Можем ли мы ради любви пойти ко дну, как она? Все ли мы поочередно становимся «сиделками», адвокатами или сестрами милосердия, как говорят психиатры? Конечно, что-то от Элизабет есть в каждой из нас. Остальное определяет жизнь: окружение, воспитание, травмы. Мы несемся навстречу опасности или избегаем ее, когда как. Погружаемся в бурные воды или держимся подальше от обрыва.
Через неделю я наконец решаюсь переслушать интервью, чтобы перенести его на бумагу. У меня разрывается сердце, когда я снова слышу Элизабет и ее историю.
Я понимаю, что с холодной головой, без эмоций, на расстоянии очень просто судить о ситуации и говорить: «Ну слушайте, я бы на ее месте сбежала при первом же тревожном звоночке!» Я бы это, я бы то… Но принять решение в подобных ситуациях никогда не бывает просто. Все женщины в зависимых отношениях вам это скажут, включая самых сильных.
Чем дальше я расшифровываю интервью, тем яснее осознаю: с каждой минутой, проведенной с ней, меня потрясает до глубины души засосавший ее водоворот событий. Я поражена тем, сколько запретов она нарушила, в шоке от жестоких поступков, с которыми она смирилась, напугана ее отрицанием.
Эта беседа укрепила какую-то странную связь между Элизабет и мной. Своего рода приязнь с моей стороны и признательность с ее. Думаю, внимание, с которым я слушала, убедило ее в моей доброжелательности к ней. Я непрестанно думаю о ее истории.
Нужно дать ей выдохнуть. Проходит 10 дней, прежде чем я решаюсь послать ей весточку и спросить, как она себя чувствует. Я также прошу ее без колебаний писать мне, если она захочет что-то уточнить или поделиться другими воспоминаниями. Это начало целого ряда писем, начало нашей долгой переписки. В первом письме она признается, что почти каждую ночь ей снятся кошмары: «Он по-прежнему повергает меня в ужас».
Именно так я узнала, – если она говорит правду (а на данном этапе я все же склонна ей доверять), – что Нордаль Лёланде планировал побег. Это просто позерство, чтобы впечатлить свою подружку и поиграть в крутого парня, или у него реально было такое намерение? Сбежать на вертолете, изменить внешность при помощи пластической операции, уехать в Магриб или Южную Америку… Мне кажется, что я очутилась в плохом детективе или грошовом триллере с героями – старыми плутами. И при этом Элизабет опять-таки позволила себя одурачить, когда взялась узнавать стоимость курсов пилотирования и расспрашивать надзирателей! Правда это или ложь, но она поверила! Представляла ли она себя в бегах вместе с ним и как далеко могла бы зайти?
Также из той переписки я узнала, что она вытатуировала себе на предплечье рунами имя Нордаля, а также молот Тора в честь отца своего возлюбленного, носившего такую же татуировку. Элизабет не отступала ни перед чем или почти ни перед чем – даже запечатлела имя своего мужчины на своей плоти!
Она пишет мне или рано утром, или поздно вечером. Чаще вечером. Во всех ее письмах я вижу это яростное желание, непреодолимую потребность склонить меня на свою сторону, доказать мне, что ею воспользовались, что она совершенно искренне верила в ложь Нордаля Лёланде. Она не хочет, чтобы я сомневалась в ней и ее искренности. Вплоть до того, что посылает мне тридцать три письма своего возлюбленного и скриншоты разговоров со «свекровью» и с братом Нордаля, чтобы доказать, что она действительно была частью семьи.
Источники, близкие к Нордалю Лёланде, были проинформированы о содержании этого разговора с Элизабет. Они резко отвергли это свидетельство и полностью отрицают зависимость, угрозы, акты насилия и сексуальные отношения, которые, по ее утверждению, происходили.
Так кому верить? Элизабет, повидавшей многое женщине, которая рассказывала мне обо всем несколько месяцев, или близким осужденного, в свою очередь искренне убежденным, что она все сочиняет[54]?
В то время как я в глубине души уверена в ответе, пусть каждый решает сам.
Параллельно с этой перепиской я работаю над другими историями любви за рамками нормы, в частности разбираюсь в отношениях некой «Мари» – псевдоним, используемый в прессе, – и серийного убийцы Патриса Алегра. У меня есть несколько нитей, ведущих к этой загадочной возлюбленной. Еще одна. Новая Элизабет?
Голубоглазый убийца
Не успела я вынырнуть, как мне снова приходится погрузиться в этот мир, такой мрачный, что в нем невозможно долго находиться. Но желание понять и рассказать сильнее всего остального.
Благодаря Элизабет за последние месяцы я совершила гигантский скачок. Благодаря ей – а также всем тем, с кем уже встречалась, – я чуть лучше понимаю, что скрывается в душе этих женщин. Классификация их ничего не решает и не объясняет. Одного свидетельства, одной истории недостаточно, чтобы отыскать логику в этих хитросплетениях чувств и страстей. Эти женщины не святые и не демоницы, они не идеально хороши и не безнадежно плохи. Как и каждый и каждая из нас.
Чем больше я сближалась с Элизабет, тем яснее понимала необходимость сопоставить ее историю с другими. Значит, мне нужны были новые портреты женщин, тем более что хотелось еще раз проверить тезис Даниэля Загури про комбинаторику и специфику. Увидеть невидимые нити, соединяющие этих женщин друг с другом, основные векторы «желания женщины». Тем самым раскрыть их уникальность и своеобразие.
В начале пути я быстро пробежалась по делам, попавшим на первые страницы криминальной хроники. К моему громадному изумлению, как вы уже знаете, я обнаружила, что большинство преступников, чей кровавый путь, окончившийся в тюрьме, я проследила, чаще всего поддерживали романтические отношения с женщинами, которые, как и Элизабет, не знали их в «прежней» жизни.
Все еще активно переписываясь с Элизабет, я решаю изучить эти дела по отдельности. Выбираю алфавитный порядок. На букву A у меня всего одна фамилия: Алегр.
Мужчина, который нравился женщинам
«Голубоглазый убийца», как в пору суда окрестила его пресса, в 1990-х годах был приговорен к пожизненному лишению свободы без возможности условно-досрочного освобождения сроком на 22 года за шесть изнасилований, пять убийств и одно покушение на убийство. Недавно о нем вновь заговорили.
Алегр может выйти на свободу в сентябре 2019 года; он отбыл минимальный установленный срок в 22 года и просит об условно-досрочном освобождении. Это наделало много шума, вызвало негодование большей части общества и страх родителей жертв, которые полагают, что он не изменился. Он был подвергнут проверке в Национальном центре оценки заключенных (НЦО). Это процедура, которую проходят все заключенные, осужденные на длительные сроки. Результат был крайне неутешительным.
– После этой экспертизы, – объяснил его адвокат мэтр Альфор, – мы запросили повторную, в которой нам было отказано. В таких условиях он, по всей видимости, рассудил, что с учетом первой экспертизы его шансы добиться пересмотра приговора равны нулю. Он, разумеется, предпочитает оставить за собой возможность повторить запрос через несколько месяцев, а то и лет[55].
Итак, Патрис Алегр решил отозвать запрос. В самом деле, ему ничто не мешает направить новый через несколько лет.
Но в недрах своей камеры этот заключенный не так уж одинок. Он нравится женщинам. Нравился им и ранее. У него есть целый «фан-клуб» поклонниц, которые пишут ему. И ему приписывается множество романов!
Среди них в 2009 году упоминалась некая Лоранс, 38-летняя уроженка Монлюсона, страстно влюбившаяся в него. «Это не какое-то нездоровое увлечение, это любовь, просто любовь, – заявляла она в свое время на страницах ежедневной газеты La Dépêche, добавляя: – Я понимаю, что людям может быть трудно понять, но любовь нельзя объяснить. […] Я буду ждать его. Я знаю, что он сделал, это ужасно. Но я должна быть рядом. […] Он звонит мне каждый день. Посылает подарки, заказывает доставку цветов. Он очень мил со мной, это мужчина всей моей жизни. Поэтому, когда он сделал мне предложение, я послала ему помолвочное кольцо»[56]. Правда, опять же по словам La Dépêche, Лоранс знала Патриса Алегра до того, как открылись его кровавые преступления. Возможно, даже жила с ним рядом, пусть всего каких-то три месяца и не вместе. Начало отношениям, сначала лишь дружеским, было положено. Но вскрывшаяся неприглядная реальность убийств и изнасилований, совершенных Алегром, не оттолкнула ее.
Когда она захотела прийти к нему на свидание, администрация тюрьмы отказала ей в праве на посещение, видимо сочтя ее слишком уязвимой. В той же статье она утверждает, что «не видеть его – мучение»[57]